– Скажем, что напился отцовского вина, – быстро нашелся Явуз, – помнишь, как пьяный Хатис расшибся, упав с дерева.

Шенер с осуждением посмотрел на брата.

– От него не пахнет вином, как от Хатиса. Значит, он спас тебя, а ты за это будешь чернить его имя?

Лицо старшего скривилось в презрительной гримасе.

– Ты слышал, что сказал этот чужестранец? Бог накажет того, кто обманывает родителей.

– Но бог наказал не меня, а его, – заметил не по годам ушлый младший брат.

Заслышав тихий стон, вместе братья оттащили несчастного за ноги вглубь двора, в тень. Шенер принес в ковше воды и, опустившись на колени рядом с Давидом, уже смело осмотрел его голову. На затылке волосы были перепачканы кровью и землей. Полив прежде себе на руки, Шенер плеснул раненому в лицо. Давид застонал при этом уже громче, но глаз по-прежнему не открыл.

– Что тут происходит?! – услышали дети за спиной знакомый голос. – Где ваш отец?

Сорванцы повскакали на ноги и застыли, потупив глаза, словно женщине было известно о том, что здесь случилось.

На женщине была нарядная кофта, широкая цветастая юбка поверх простых холщовых шаровар, множество украшений на груди, кистях и лодыжках. Она с беспокойством смотрела на лежащего без памяти красивого молодого парня.

– Кто это? – строго спросила у детей.

– Новый работник отца, – пожал плечами Шенер.

– Его Давидом зовут, он иноверец… – словно оправдываясь, прибавил Явуз и тут же был одернут братом.

Немного поразмыслив, женщина решительно отбросила концы накидки назад и присела рядом с Давидом.

– Слава богам, как он хорош, – прошептала она тихо, для себя. Затем, состроив недовольное лицо, оглянулась на детей и приказала. – Принесите побольше воды и тряпку какую-нибудь, только чистую!

Дети быстро все исполнили. Омыв руки и прочитав при этом наскоро молитву, женщина осторожно приподняла голову Давида, промыла рану и бережно перевязала голову. Рана, к счастью, оказалась неглубокой. Женщина все это проделала, не отрывая глаз от побелевшего прекрасного лица юноши. Ее суровую маску в какой-то миг осветила проскользнувшая улыбка – в момент, когда беспокойно задрожали ресницы раненого и губы силились что-то прошептать.

– Надо приподнять ему голову. Принесите еще тряпок!

Дети опять спешно скрылись в доме. Женщина между тем огляделась по сторонам и вдруг, склонившись над Давидом, коснулась губами его губ. В следующее мгновение, позабыв об осторожности, она прильнула в самом страстном поцелуе.

Давид вздрогнул и открыл глаза, которые тут же расширились до неимоверных размеров. Он замычал. Женщина, ахнув, оттолкнула его и стыдливо прикрыла лицо уголком цветастой накидки.

– Кто ты?! – Давид приподнялся на локтях, жадно разглядывая лицо незнакомки.

Голова была тяжелой и слегка кружилась, но сладость нежданного поцелуя, который он впервые ощутил на своих губах, заставила на время позабыть обо всем на свете, даже о боли.

Лицо незнакомки было наполовину скрыто накидкой, но пока она пряталась, Давид успел заметить, что женщина очень красива, хотя и явно старше него. В ее ярко-зеленых насмешливых глазах плясали разгоревшиеся искорки страсти, а довольно пышная грудь продолжала высоко вздыматься. Давид подумал о том, что его сердце в этот момент напоминало колокол, оповещающий о празднике. Так радостно и громко оно забилось.

Поцелуй, словно камень, брошенный в воду, – странное ощущение расходилось по телу такими же кругами. Проникнув в сердце, заставило его сбиться с обычного ритма, «захлебнуться от счастья». Затем чувственная волна быстро добралась до живота и прокатилась сладострастным трепетом ниже, по всем остальным членам, с каждым мгновением усиливая желание. И все это происходило так быстро и самопроизвольно, что разум не поспевал за чувствами… Щеки Давида, вопреки желанию, зарделись румянцем словно у девицы.

Он вспомнил свои изнуряющие многодневные ночные бдения с чтением молитвы, якобы необходимые для укрощения плоти. Сейчас проявилась вся их тщета и бессмысленность жестокого самоистязания. Плоть непобедима, она сильнее разума!

«За что?! – отчаянно завопил внутренний голос. – Господи, прости, ибо я грешен… Сначала Махлиатена, теперь она…»

Из дома выбежали дети.

– Мы принесли…

Шенер с любопытством оглядел улыбающуюся женщину и окончательно пришедшего в себя Давида.

– Не понадобится, – подросток толкнул плечом своего брата.

Женщина, не отрывая глаз от прекрасного в обрамлении черных кудрей лица незнакомца, поднялась с колен, и, ничего не сказав, поспешно покинула двор.

…Прости!!! …И избави меня от лукавого…

Как только она скрылась из виду, Давида опять покинули силы. Он попытался подняться, но ноги его подкашивались. Дети помогли добраться до скамьи, на которую он прилег.

– Ты ведь не расскажешь отцу, как все было? – спросил Шенер, ехидно улыбаясь.

– Это похвально, что ты так печешься о родном брате. Успокойся, отец ничего не узнает, – не очень твердым голосом пообещал Давид. Явуз стыдливо прятался за спину своего заступника.

– Кто эта женщина? – в свою очередь поинтересовался Давид, приподняв голову.

– Она живет в доме местного рекса[49], его сестра, – с готовностью ответил тот. – Воспитывает дочь рекса.

– Зачем она искала твоего отца?

– Она часто приходит со своей племянницей покупать чарыхы. Отец говорит, она балует девчонку, почти каждый ахрмазд[50] покупает пару расшитых чарыхов, самых лучших. Значит, ты обещаешь, что будешь молчать?

– Обещаю, обещаю, – отмахнулся от него Давид и опять улегся на скамью.

Его мысли сейчас были далеки от двора Ашана.

«Как же прекрасны женщины, рожденные на этой земле!» – только и успел подумать одурманенный последними впечатлениями Давид. Образ юной Махлиатены, которым он грезил с момента их встречи, вдруг совершенно померк. Казалось, мозг его просто в одночасье воспалился и отказывался повиноваться своему хозяину. Его мысли, чувства, желания, перемешанные с восторгом, отчаянием и страхом, неслись вслед сладкогубой незнакомке.

Святой апостол Варфоломей был одним из двенадцати преданных учеников Иисуса Христа. Он получил завет от Учителя своего распространять Слово Божие в Малой Азии, Индии и затем пришел черед Атропатены и Кавказской Албании[51].

Он знал, что будет нести то слово до самой смерти, и ему придется идти, не останавливаясь, «не ища приюта и не свив гнезда», пробиваться сквозь непонимание, презрение и опасности, как его о том предупреждали. Но ему во что бы то ни стало нужно было донести Слово Божие – это была его осознанная земная миссия, его предназначение.

И он шел, не разбирая дороги, – будь то оскверненное болезнью место или благополучное мироустройство. Дорога странствий вела апостола Варфоломея в Газаку – известный город, пристанище царей и жрецов.

Варфоломей безоговорочно верил в то, что говорил. И потому речь его всегда была внушительна и затрагивала сердца. Иные, послушав и увидев содеянное им чудо, даже бросали свои хозяйства и семьи и шли за ним.

Вафоломею Иисусом была дана сила врачевания. Он излечивал, давал надежду и творил чудеса, поэтому слава о его деяниях летела быстрым соколом впереди него. Однако в Газаке, куда он намеревался прибыть, его уже ждали местные священнослужители. Жрецы не могли допустить разброда в вере и распространения власти иноземца над зороастрийцами.

Варфоломей и сопровождавшие его ученики, предупрежденные о том, что их ожидает расправа, вынуждены были удалиться в языческую Кавказскую Албанию. Но и там они подверглись преследованию в лице двоюродного брата правителя Атропатены и родного брата албанского басилевса[52], ярого зороастрийца Астиага.