– Обнимешь меня? – Эдае, поколебавшись, заключила в объятия племянницу. Махлиатена теснее прижалась к тетке, положила голову ей на грудь, а Эдае, задумавшись, тихо запела.

Эту колыбельную знали все местные женщины, нежный мотив и слова действовали на расшалившихся непосед магическим образом, успокаивая тех перед сном.

Махлиатена вздохнула, и лицо ее, несмотря на ноющую боль, приняло умиротворенное выражение. Она любила эти редкие минуты, когда Эдае была в особом расположении духа – обнимала, а то и целовала ее. Бедное дитя, несмотря на безмятежное существование, слишком остро ощущало недостаток материнской ласки.

Махлиатена замерла в теткиных объятиях, мысленно моля богов, чтобы этот миг продлился как можно дольше. Но внезапно мотив оборвался, и Эдае, как обычно, резко отстранилась от племянницы. Когда она отворачивалась, Махлиатена успела заметить в ее глазах слезы.

Это были слезы тоски. Они появлялись всякий раз, когда Эдае прикасалась к племяннице. Махлиатена и бедный умерщвленный сын Эдае были ровесниками. Как Эдае ни пыталась, образ чудесного голубоглазого младенца не изгладился из ее памяти. С годами к жалости присоединилось чувство вины, и чтобы не бередить старые раны, она старалась избегать ощущений, которые напоминали бы о потерянном ребенке.

– Я позову Хуму, она поможет тебе.

Эдае поцеловала племянницу и направилась к двери.

На пороге она остановилась.

– А когда все закончится, мы сходим в обувную лавку и купим тебе самые красивые чарыхы. Там появился новый мастер, наверняка, у него искусные руки.

Эдае, загадочно улыбаясь, покинула покои племянницы.

Пророк Заратуштра[58], сын Поурушаспы, из рода Спитама, известен прежде всего по гатам[59] из Авесты – семнадцати великим гимнам, которые он передал людям.

Обучение священству у Заратуштры началось рано, как и было положено в роду священнослужителей – в возрасте около семи лет. Маленькому Заратуштре приходилось уповать лишь на свой ум и завидную память, ибо не было еще в его время письма.

В пятнадцать лет он обладал уже достаточно зрелым, пытливым умом, а по обычаям рода считался вполне взрослым мужем. От остальных юношей Заратуштру отличала необычайная любознательность, горячее желание познать суть и предначертанность жизни. Немало пришлось поскитаться ему по свету, ибо не знает покоя и мятежен духом землянин, свободный мыслями и неравнодушный, не познавший, но настойчиво стремящийся познать истину.

Заратуштра увидел жизнь во всей ее красе и неприглядности. Его возмущали бесконечные войны, разграбления, жестокость, рабство и бесправность простых людей. И еще он понял: человек, обращенный к Всевышнему, человеколюбив и не способен на низость. Он считал, что человек трудолюбивый не должен знать нищеты и достоин поощрения и лучшей доли. В его окружении было много сильных и смелых мужей, разделявших его мнение, готовых постоять за справедливость, но они были разрозненны и им нужен был предводитель, сильный духом и честный, который поведет их светлым путем справедливости. Их предводителем стал Заратуштра. В зрелом тридцатилетнем возрасте Заратуштра получил откровение свыше. Это произошло во время праздника весеннего равноденствия, когда он отправился к чистому горному ручью за водой для приготовления хаомы.

Перед ним вдруг возникло видение – сияющее Божество Воху-Мана. Воху-Мана привел Заратуштру к пяти другим излучающим свет божествам. Это были амешаспенты – шесть духовных первотворений Ахура-Мазды: Воху-Мана («Благой помысел»), Аша-Вахишта («Лучшая праведность»), Спэнта-Армайти («Святое Благочестие»), Хшатра-Вайрья («Желанная власть»), Хаурватат (Целостность») и Амеретат («Бессмертие). Этот сонм из семи богов, включая самого Ахура-Мазду – «Бессмертные Святые» являлись владыками мира.

Хшатра-Вайрья был владыкой Небес, Спэнта-Армайти – Земли. Вода была во владении Хаурватат, а растения опекал бесстрашный Амеретат. Boxy-Мана покровительствовал всему животному миру, в том числе и домашнему скоту, а Аша-Вахишта (Азар) отвечал за Огонь, пронзающий всю Вселенную и дающий ей жизнь. Но самое трудное дело взял на себя Сам благостный и справедливый Ахура-Мазда – Ему принадлежала власть над человеческой жизнью. Ибо только Его терпения и милосердия могло хватить на человека, как Ему поначалу казалось – лучшего создания из всех земных творений. Действительно, сложно управлять человеком с его постоянно ускользающим постоянством, изобретательным и мнительным разумом и непрекращающимся выбором между добром и злом…

Затем Заратуштра увидел самого Ахура-Мазду[60], от которого и получил откровение.

Вокруг головы Ахура-Мазды сиял лучезарный нимб. От него во все стороны исходили лучи света, пронзающие пространство. Это были лучи благодати, которую излучал Всевышний, ибо главное Его предназначение – дарить Жизнь, Любовь, Свет и Покой.

И все благие намерения должны стремиться к одной цели (у человека – сознательно, у прочих – по природному влечению). Все должны стремиться к миру и созиданию, ведь сотворены были Всевышним для окончательной победы над злом и торжества Божественной Благости. Сам пророк Заратуштра до конца своих дней не жалел сил для утверждения Истины в мире людей. Он погиб в борьбе с дайвами в возрасте 77 лет.

Да будут благословенны его фраваши…

Примерно об этом велась беззаветная, благопристойная беседа в доме Киаксара, и витийствовал об обретении святости пророком Заратуштрой один из мобедов[61]. Его приятный голос и монотонно льющаяся речь незаметно вогнали в сон сразу нескольких священнослужителей и даже одного военачальника, славившегося своей стойкостью.

– Иноверец прибыл! – громко возвестил слуга, и красивый голос мобеда вслед за объявлением умолк.

Егише и Ванею проводили внутрь дома Киаксара. Он выделялся среди остальных домов местных жителей своими внушительными размерами и располагался на самом высоком склоне города.

Толстые стены изнутри были оглажены и сплошь завешены шелковыми коврами. Полы покрывал толстый шерстяной ковер грубой работы. В углу был устроен большой очаг с едва теплившимся огнем. Очаг был обложен обожженным кирпичом и щедро украшен чеканными медными пластинами с голубыми бусинами и разноцветными камнями. У противоположной стены на небольшом возвышении, на длинных шелковых подушках полулежал сам царь царей – Киаксар. Он был одет в традиционные белые одежды и подпоясан золотым чеканным ремнем.

От остальных мужчин – своих приближенных, сидевших вдоль стен на ковре, он отличался обилием золотых украшений. Сопровождавшие Егише люди охраны царя вошли с поклоном, а приблизившись к правителю, пали перед ним на колени. По кивку правителя охранники так же, не поднимая глаз, встали с колен и бесшумно удалились.

– Приветствую тебя, правитель благословенной Газаки и Атропатены. Да продлятся дни твоего правления на этой благословенной земле, – произнес, склонив голову, Егише на ломаном языке койнэ, зная, что местная знать предпочитает говорить на этом языке.

Придворные переглянулись и посмотрели на царя.

– Приветствую тебя, – не сразу ответил тот, перейдя на арамейский. Он продолжал изучать иноверца, о котором был немало наслышан. – Гость в доме – радость для хозяина. Однако если помыслы его чисты…