Правитель не имел желания разговаривать сейчас с кем бы то ни было. Но, поразмыслив, решил все же разъяснить иноверцу о некоторых, заведенных у зороастрийцев порядках.

– Женщина нашего племени сама разрешается от бремени, без помощи посторонних. До тех пор, пока не обретет силы, она остается «грязной», и никто не вправе с нею даже заговорить, так как скверна может перекинуться на других.

Царь царей все же не удержался и, презрев все запреты, заглянул за перегородку, издали посмотрел на жену.

– Как она исхудала! Бедняжка!

– Если ты мне доверяешь, – вдруг смело заявил Егише, – то прикажи сделать то, что я скажу.

– Говори.

– Прикажи кормить ее свежим хлебом, медом и маслом, дать горячего свежего молока, и устрой ей ложе где-нибудь в саду, в беседке.

– Это невозможно, – Киаксар покачал головой, – это противоречит нашим обычаям. Даже если Иотапа и жена правителя, она подчиняется нашим маздаяснийским законам наравне с остальными.

– Тогда позволь мне начать молитву? – Егише смиренно склонил голову.

Царь еще некоторое время постоял в нерешительности, раздумывая над словами иноверца.

– Она поправится, – с уверенностью сказал Егише. – Непременно. Только верь в это и ты. Верь в силу слова и молитвы Христовой. По вере твоей и будет…

Киаксар, не желая вникать в сказанное иноверцем, резко развернулся и вышел вон.

Только бы Иотапа жила!

Как только солнце спряталось за холмы, с гор потянуло холодом. Лучи уходящего солнца тускнели на глазах и все больше увязали в прощальном зареве. Тонкие золотые нити, рассыпавшись по небу, в последний раз поиграли светом, небо пошло розовыми пятнами, вслед за тем опустились серо-голубые сумерки, а за ними – ночь…

Давид еще раз огляделся по сторонам и спрыгнул в знакомую яму. В одном месте она была подрыта и довольно глубока. В ней можно было спокойно пересидеть редкий, но довольно сильный в здешних местах ветер.

– Зачем я пришел? – вслух спросил Давид.

На душе у него было неспокойно, и теперь нельзя было сказать, что он счастлив в предвкушении встречи. Ноги сами принесли его в это укромное место, не слушая ни сердца, ни разума. А ведь Давид был не настолько глуп, чтобы не понимать, что с ним могут сотворить слуги брата Эдае, прознай тот про их тайную встречу.

Жажда познать неизведанное, присущая молодости, обещание чувственных наслаждений – это заставило нашего героя, забыть об опасности и сломя голову примчаться в столь поздний час на край города. Он прождал довольно долго и начал было уже подумывать, что, скорее всего, своенравная богатая женщина просто решила над ним поиздеваться, и тот поцелуй являлся не чем иным, как проявлением обычной сумасбродности его дарительницы.

Злоречивая, привередливая… но такая желанная!

Давид из своего укрытия видел кусок неба, осыпанный звездами. Невольно залюбовавшись красивым зрелищем, он присел на выступ скальной породы. Сверху посыпались мелкие камни. Кто-то подошел к краю ямы.

– Эй! – позвал женский голос.

Давид вышел на середину и поднял голову. Заглянув в яму, внезапно Эдае поскользнулась и рухнула вниз. Давид успел подставить руки и поймал ее, чем, несомненно, спас от неминуемых ушибов. Он не успел подумать о том, что на этой земле ему уже во второй раз пришлось спасать кого-то от падения…

Эдае тут же обвила руками шею Давида. Пережив испуг, не торопилась вставать на ноги. Некоторое время с интересом рассматривала лицо мужчины, освещенное ярким светом луны. Близко-близко, словно дразня бедного юношу, которому показалось, что еще мгновение, и он лишится чувств…

Она слышала, как гулко стучит сердце в его груди, и все больше цепенела в крепких объятиях. В отличие от Давида, она ни разу не пожалела о том, что пришла. Ее тело, знавшее близость с мужчиной, ныло и наливалось желанием, она млела в сильных руках прекрасного юноши в предвкушении неземных ласк. Раз он пришел, значит, это произойдет…

Эдае подняла голову, и в ее наполнившихся слезами глазах отразилась яркая полная луна.

– Спасибо тебе, о, великая Мах! – прошептала женщина, обращаясь к небесной повелительнице.

На лике Луны она вдруг заметила проступившую улыбку, и ей сделалось радостно – это был знак!

Давид услышал, как женщина шепчет. Он не сомневался, что то были слова молитвы. Значит, она счастлива так же, как и он. Ее волосы пахли медом, цветами и самой любовью, а губы являлись для неискушенного юного мужчины средоточием наижеланнейших сладчайших ощущений. Все так же, не говоря ни слова и не отводя взгляда от его горящих глаз, она пошевелилась, и Давид бережно поставил ее на землю.

Эдае была прекрасна в этот миг. Темная накидка, скрывающая ее в сумраке ночи, соскользнула с головы и рассыпавшиеся по плечам волосы тут же покрыла другая, сотканная из воздушного тончайшего лунного серебра. Глаза ее излучали счастье, а прикосновение рук было нежнее касания шелка…

Чары опытной Эдае не могли не подействовать на мужчину, которому сегодня представился случай впервые проявить свою решительность с женщиной, тем более что цель свидания для обоих была очевидной.

Игривая луна вдруг нырнула в облако, и нахлынувшая мгла поглотила последние следы стыда и сомнений. И хотя Давид все еще не до конца осознавал, как вести себя в данном случае, сама природа помогла ему пойти по правильному пути, так как зов молодой плоти оказался непреодолим и целенаправлен.

Не в силах больше сдерживаться, он вдруг довольно смело привлек к себе Эдае и первым делом жадно впился губами в столь желанные сладкие губы. Эдае застонала, ноги подкосились, и Давид вновь едва успел подхватить ее. Они медленно опустились на землю, и юный созревший муж, как того требуют правила новой для него захватывающей игры, потерял разум. Дрожа всем телом и задыхаясь от волнения, он начал осыпать поцелуями лицо и грудь женщины, лаская ее все смелее, чувствуя, как все его сомнения и страхи легкой дымкой улетучиваются и поднимаются все выше к небесам…

Согласно предписаниям священной книги Авесты, Иотапа возлежала в особом помещении, отделенном от остальных жилых комнат. Конечно же, узнав о том, что любимая жена правителя не в состоянии самостоятельно выйти из недомогания, Киаксар мог прислать к ней сколько угодно самых лучших атхарванов[68]. Но об этом должен был прежде позаботиться главный жрец, он же главный маг и главный охранитель семьи царя от покушения со стороны любого врага. И в первую очередь со стороны дайвов, промышляющих среди людей в поисках добычи – ослабленного духом или телом правоверного.

Зороастрийские мужчины, да и женщины (те, кого не подкосило деторождение) в основной своей массе были довольно крепкими людьми благодаря правильному питанию, соблюдению постов, разумному чередованию работы, сна и отдыха, правилам чистоты и непрекращающемуся труду, пускай и тяжкому, но, по признанию лекарей, весьма полезному.

В Авесте на этот счет так и было записано: «для телесного здоровья хороши умеренная еда и поддержание тела в движении».

Пища была прописана чуть не на каждый день, причем, в соответствии с временем года: зимой питательная, мясная и мучная, летом – больше растительная. Во все сезоны основными продуктами питания были хлеб, каши и молочные продукты: свежее молоко, сыр и молоко кислое как очень полезное при многих заболеваниях внутренних органов. Все эти продукты признавались благими, наиболее соответствующими природе человеческого организма.

Зороастрийские маги, занимающиеся лечением, славились своим мастерством. В атхарваны отбирали из тех юношей, которые обладали развитым даром предвидения. С древних времен врачеватели Страны ариев[69] постигали науку о здоровье, передаваемую из поколения в поколение либо от отца-атхарвана, либо от опытного мага-жреца – особо одаренному юноше. Наука эта была тесным образом связана с астрологией, со знанием животного и растительного миров, но в большей мере – со знанием природы самого человека.