«Долг жизни! Демоны бездны! Откуда?» — бешено ревет Эссен. По его мраморному лицу разрастаются трещины, но мне плевать.
— Это долг моего отца перед лэдом Эмилем, — говорю устало, возвращая ткань на место. — А теперь он мой. Если рыжий умрёт, я умру вместе с ним. Придётся вам искать другого лекаря с королевской кровью…
***
«Эмма — гадина! Подстраховалась, значит…. Не бойся, я заставлю щенка забрать клятву, слышишь?! Сам его убью!»
— В этом нет необходимости…
Я медленно оборачиваюсь и натыкаюсь на пронзительный взгляд рыжего. Боги! А он как здесь оказался?
— Я же обещал, что буду рядом, Мири. — Эдвард ободряюще улыбается, подходя ко мне, опускается на колени, обхватывает руку и обнажает печать. — Миранда Сиал, по праву крови, я освобождаю вас от долга жизни.
Предплечье обжигает краткой ослепительной болью, я охаю, на мгновение прикрывая глаза, а потом, придя в себя, с удивлением разглядываю чистую кожу без малейшего намёка на змею. Что, так просто?!
— Всё закончилось, Мири, ты свободна, — тихо произносит Эдвард, помогая подняться.
Меня качает, и он бережно подхватывать за талию, притягивая к себе.
Вот что мне делать? Стукнуть его или обнять? Я вся извелась из-за демонова долга, а он…
— Рыжий! Ты… — начинаю возмущенно.
— Знаю, — усмехается Эдвард, перехватывая занесенную кисть, и целует ладонь. — Прости, что не сделал этого раньше, — так искренне кается, что я сдуваюсь, как пудинг, вытащенный из духовки раньше времени.
Моя рука безвольно скользит вдоль тела, в то время как его пальцы нежно проходятся по щеке, ныряют в пряди волос и достают из переплетения длинную тонкую шпильку с крошечным серебристым глазком-жемчужиной.
— Как те, что были в твоей причёске в день нашей помолвки. Занятный артефакт, — невесело хмыкает рыжий. — Помогает не только услышать, но и увидеть, даже то, что не хочешь… Хотя твой, — он кивает в сторону мраморного Эссена, — не хуже.
Моё лицо горит. Не столько от магии Эссена, сколько от стыда. Боги, он всё видел…. Опять!
— Эдвард…
— Всё в порядке, Миранда. Не нужно оправдываться. Если хочешь, можем уйти. Решать тебе.
Что решать? Что? Неужели он всерьёз думает, что я вот так просто брошусь в объятия этого гада?
«Как трогательно и благородно, — ядовито напоминает о себе означенный гад. — Что даже не поборешься за неё?»
— А зачем? — Пожимает плечами Эдвард. — Я обречён.
— Нет! — вскрикиваю пронзительно и, испугавшись собственного порыва, прячу лицо у рыжего на груди, лихорадочно размышляя.
Нет, он не может умереть! Не может! Должен быть какой-то выход…
Эссен приворожил его к Беатрисам, не ко мне, значит… Значит, всё, что делал Эдвард последние недели — настоящее?
В моей памяти всплывают слова Эммы:
{…Коль будет искренней любовь,
Мёртвое сердце забьется вновь.
Заклятье черное навеки падет,
И светом любви озарит небосвод!}
Его забота, внимание, стремление быть рядом, и даже его поцелуи — разве это не свидетельство, что мёртвое сердце забилось?
Он освободил меня от долга, зная, что умрёт. Разве Эссен — что старый, что молодой — сделали бы такое?
— Рыжий… — Я сглатываю тугой комок, поднимаю лицо, встречая его удивленный взгляд.
Мне страшно ошибиться, но ещё страшнее потерять…
Остаться без улыбок, без объятий, без тепла, без несдержанных обещаний, без поддразниваний, без поцелуев и касаний…
Боги, вообще не хочу оставаться без него!
Я хочу открыться. Не столько ему, сколько самой себе. Признать то, что уже давно признала мысленно.
Да, он сделал мне больно, очень больно. Но, как оказалось, его вины в этом не было.
— Рыжий… я… я…
Окончательно смущаюсь и не могу закончить, потому что слияние с Эссеном ударяет стеной пламени и багровый туман застилает реальность. Он ползёт от меня, ко мне, смазывая действительность, опаляя нестерпимым огнём.
«Чудесно! — Довольно скалится Эссен. — Осталось несколько минут».
— Мири, что с тобой?
Воды…
Пожалуйста! Всё что мне нужно — немного воды, чтобы притушить пожар, испепеляющий изнутри.
— Отнеси меня к реке. — Моя голова безжизненно падает, в глазах темнеет. — Не… хочу… с ним… — запинаясь шепчу и взлетаю вверх, чтобы тут же провалиться глубоко во мрак.
***
Тьма нежно обнимает, качает в объятиях, и я её совсем не боюсь. Наоборот, стремлюсь к ней, как к спасительной тени, укрываясь от невыносимого жара.
— Ты… целовал… меня… ночью? — спрашиваю с трудом.
— Да, — обречённо выдыхает рыжий. — Каюсь, не удержался, прости. Мы опять не дружим?
Слабо мотаю головой.
— Попробуем ещё раз?
Я улыбаюсь в его камзол, если можно назвать улыбкой спёкшийся оскал.
Проклятый Эссен!
— Я люблю тебя, Мири, честно… — едва слышно произносит рыжий и остаток дыхания трепещет во мне вспугнутой птицей. — Ты можешь не верить, но это так, — бормочет он, — я не отдам тебя никому…
Глупый, я и сама ни к кому не пойду.
— Слышишь?
Слышу. И не только слышу — чувствую.
Потому что тьма и багровый туман схлестнулись, как бешенные волки. Рвут друг друга в клочья, а перед глазами всполохами фейерверков мелькают разноцветные вспышки.
Чёрное. Багровое. Чёрное. Багровое. Чёрное. Багровое, багровое, багровое…
Эссен сильнее, в его жилах королевская кровь. А дар Эдварда заперт.
Пламя везде. Оно пожирает тьму, пляшет неистово, изрыгает жалящие языки, оставляя в чёрном плаще огромные дыры. Но тьма ещё держится, укрывает остатками одеяния, разговаривает ласково голосом рыжего, шепчет взволнованно:
— Потерпи, Мири, ещё немного.
Мы опоздали, рыжий. Тьма почти исчезла, растаяла. Она всегда проигрывает огню. Всегда…
— Я… тоже… люблю… тебя… — успеваю выдохнуть напоследок и что-то ужасно холодное касается ног, ползёт по платью.
Ледяное и мокрое. Я слышу далекий плеск, но мне уже всё равно…
— Вледа, Мири. Ну же, очнись, моя хорошая. Ты просила воду. Вот она, рядом. Скажи, что делать?
— В-низ… — всхлипываю и проваливаюсь, захлебываясь водой. — Не от-пус-кай…
Боги, пожалуйста!
Я не могу думать… Ни о чём… Ни о ком… Только о боли.
«Не-е-ет!» — голос Эссена вибрирует на высокой ноте и падает вместе со мной, разбиваясь мириадами брызг, чтобы снова ожечь огнём.
— Поцелуй меня, рыжий… — хрипло шепчу на выдохе, уже не различая ни тьмы, ни багрового пламени.
Даже если всё напрасно, пусть последнее, что запомню — будут его губы, касающиеся моих…
Эпилог
— Миранда…
— М-м-м, — бормочу, устраиваясь поудобнее, и плотнее заворачиваюсь в плащ.
— Просыпайся, соня. Скоро утро.
Нехотя поднимаю ресницы, встречая лукавую синеву. Рыжий склонился близко-близко, его дыхание согревает щёку и щекотно шевелит налипшие на лицо волосы.
— Ещё немножко, — канючу, — совсем чуть-чуть.
— Тогда точно придётся ехать в храм.
— Не придётся. Я падшая женщина. И вообще, со вчерашнего дня, официально свободна. — Брови Эдварда лезут на лоб, и я нехотя признаюсь: — Эссен постарался. Можешь сам удостовериться. Запись за номером пять тысяч восемьсот девять.
— Вот гад! — беззлобно хмыкает рыжий и трется носом о мой нос. — Если поспешим, наша запись будет пять тысяч восемьсот десятая.
— Мне не нравится, — отворачиваюсь, натягивая кусок плотной ткани на голову.
— А что нравится?
— Сено нравится, твоя рубашка нравится, ты нравишься.
— И ты мне нравишься. — Меня мимолётно целуют в краешек губ, а потом одним движением подгребают под себя. — Очень-очень нравишься…
— Ещё бы я тебе не нравилась, — фыркаю, ерзая под ним и устраиваясь поудобнее. Чтобы я там не говорила про сено, но колется оно немилосердно. — От проклятия спасла, от смерти спасла. Да ты теперь по гроб жизни мне обязан.
