— Эдвард проклят…

Я вздрагиваю, когда молния ослепляющей вспышкой раскалывает лиловую мглу и ударяет в старый раскидистый дуб на холме.

Закусив до боли губу, опираюсь ладонями о подоконник и глубоко втягиваю грозовой воздух. Первые крупные капли непролитыми слезами разбиваются о железный карниз, а мгновением позже дождь обрушивается сплошной серой стеной так, что мерная частая дробь отдаётся биением сердца в груди, пульсирует током крови в висках.

— Мири?

Сглатываю колючий комок в горле и заставляю себя расслабиться. Всё в прошлом. Я пережила это.

— Миранда? — недоумённо зовёт отец.

— Да, я слышу, — наконец отвечаю чужим, каким-то хриплым голосом.

Натужно скрипит кресло, секундная пауза… и за спиной раздаются тяжёлые шаги. Отец медленно подходит, опускает ладони на мои плечи, легонько сдавливая.

— Прости, девочка моя. Ты можешь отказаться, я пойму. Ты ведь не единственный лекарь в королевстве.

Лёгкое невесомое касание затылка и свобода. Он отступает, оставляет наедине со своими демонами. Минуту я молчу, а потом мрачно признаю:

— Ты прав, не единственный. Но я просто не могу отказаться. И ты прекрасно знаешь почему… — мой голос срывается спущенной тетивой.

— Боги, но как?! Как ты узнала?

— Не важно, пап. Видимо, дела совсем плохи, раз лэд Эмиль обратился к долгу. Передай его мне. Сейчас!

— Мама могла бы…

— Нет! — я почти кричу и с размаху впечатываю кулаки в подоконник. Боль отрезвляет мгновенно. Давлю истерику в корне и продолжаю уже спокойнее: — Нет, нельзя использовать силу в её положении, это может навредить. Пап, я справлюсь.

— Мири…

Плечи вновь сжимают и меня рывком притягивают к себе, растворяя в тепле человеческого тела и тонком запахе кедра с чуть горьковатыми нотками полыни. Я чувствую их особенно остро на контрасте с порывами сырого холодного ветра из открытого окна.

— Я справлюсь, — повторяю уверенно, накрывая отцовские руки своими. — Я проделывала такое десятки раз. Вы с мамой будете гордиться мной.

— Мы всегда тобой гордимся! — Папино дыхание горячим потоком ерошит волосинки на моей шее. — Но, если поймёшь, что не хватит сил…

— Об этом не может быть и речи! — Резко поворачиваюсь в объятиях и ловлю полный обречённой решимости взгляд родных глаз. — Даже думать не смей! Никто не умрет, пока я дышу, пока есть хоть капля магии. Слышишь? — Меня колотит, но не от холода. — Мы это обсудили тысячу раз. Это моё, только моё решение. Я надеялась вернуть долг жизни иначе, но… Ты просто подпишешь смертный приговор, понимаешь? Себе, маме… всем нам. Как мы будем без тебя, пап? — Я вжимаюсь лицом в отцовскую грудь, слушаю тревожный грохот его сердца и, глотая слёзы, сдавленно шепчу: — Я ждала этой возможности два года. Два неимоверно долгих года! Ты не сможешь ничем помочь, а я — могу.

— Я боюсь за тебя…

— Я тоже боюсь за себя. Но за нашу семью я боюсь ещё больше. Пап, другого выхода просто нет. Я верну твой долг жизни, и мы все получим свободу.

— Котёнок… Не этого мы хотели, — виноватый вздох. Объятия становятся крепче, и папин подбородок ложится на мою макушку.

— Знаю. Но вышло так, как вышло.

— Сколько тебе нужно времени? — тихо спрашивает.

— Да хоть прямо сейчас! — беспечно хмыкаю. — Совершаем обмен, и я выезжаю…

— Нет. — Отец отстраняется, пристально глядит и крутит головой. — Завтра. Поедешь утром, когда гроза пройдет. А пока, — тёплая улыбка солнечным лучом озаряет его лицо, — пойдём пить чай, а то ты совсем продрогла.

Он легонько целует в кончик носа и тянет за собой. Усаживает в глубокое кресло у камина, бережно закутывает в плед как в детстве и тщательно подтыкает края, не оставляя ни малейшей щёлочки. Мне торжественно вручают большую чашку и вазочку с любимым джемом. Отпиваю глоток, смакуя, и жмурюсь довольной кошкой.

Мы старательно смеемся, вспоминая проделки Агаты и Люсиль, обсуждаем события дня. Обычный разговор в обычный дождливый вечер. Если бы не тревога, витающая в воздухе невидимой паутиной, в которой то и дело пойманной бабочкой повисает натужное веселье.

Мне страшно.

Как бы я не храбрилась — неизвестность всегда пугает. Я не знаю, что заставило лэда Эмиля прибегнуть к долгу жизни. Даже боюсь загадывать. Но у меня нет права бояться. Я должна освободить отца от клятвы. И избавиться от ядовитого шипа в груди.

***

Я покидаю родительский дом ранним утром, и спустя четыре часа утомительного пути по раскисшей от грязи дороги, наконец-то могу немного размять ноги и осмотреть окрестности с высокого холма.

Внизу, насколько хватает глаз, расстилается пологая лесистая долина реки Вледы, очерченная с двух сторон горными хребтами. Прямо в центре, у подножия серых скал — столица нашего королевства, город Дарев.

Неприступные утёсы подходят вплотную к его улицам, нависая, а на самом большом из них — выпирающем далеко вперёд словно рог мифического чудовища — сверкает белая корона королевского замка.

Солнечный свет вспыхивает отражёнными искрами в окнах, нестерпимо сияет, будто дворец и впрямь украшен россыпью драгоценных камней, как монарший венец. Это впечатление ещё больше усиливает туман, что струится горностаевой мантией вокруг каменных плеч, покрывая густой белесой дымкой очертания города под ним.

Ещё чуть-чуть потерпеть и я буду на месте.

Слава богам, на спуске начинается вполне сносная мощёная дорога, так что я позволяю себе вздремнуть. Просыпаюсь от небольшого толчка и скрипа рессор: экипаж останавливается возле крепостной стены. Пока мы ждем своей очереди, бегло поправляю причёску, разглаживаю складки на платье, а после отстранённо наблюдаю оживленную суету перед воротами.

Один из рукавов Вледы, умело направленный в нужное русло, лениво вползает в город с севера вместе со мной. Он проходит сквозь решётчатый зев в толстой каменной кладке и недовольно бьётся в гранитном капкане каналов, разделяя Дарев на две неравные части.

Меньшая, правая — «белый» берег, где всё из грейдарского мрамора: королевская резиденция, особняки знати, общественная библиотека, модные лавки, рестораны, ратуша и монументальный храм Всех Богов на центральной площади — буднично мелькают в окне экипажа по мере того, как мы углубляемся в паутину городских улиц.

Левая часть — «серый» берег (скорее остров, потому как центральный городской канал и широкая лента Вледы сливаются воедино ниже по течению) — вотчина среднего класса, порта, торговых рядов, многочисленных мастерских и разнообразных контор.

Есть ещё «тень» — злачный квартал бедняков, жуликов и отребья. И как ни странно, она находится на «белом» берегу, прямо за дворцом.

Ослепительная твердыня монархии безоговорочно довлеет над всей столицей, хищно устремляя шпили башен к недоступному прочим солнцу. А позади неё, в падающей тени, к отвесным склонам неопрятными осиными гнездами лепятся жалкие трущобы.

Непосредственная близость такого «соседа» абсолютно не смущает даревскую знать: от блистательного общества «тень» отделяет прочная грань магического купола, единственный выход из него находится далеко за пределами «белого» берега под неусыпным надзором стражников.

Говорят, в солнечный день, с дворцового балкона можно увидеть, как внизу копошатся неприметные людишки будто чёрные муравьи.

Ненавижу Дарев! Этот город ни капли не изменился: снобы-особняки всё так же соревнуются в обилии украшений на фасадах; пестрые, но какие-то безликие витрины заманивают грудами товаров на любой вкус и кошелек; на улицах вечная суета-сует и несмолкаемый человеческий гомон, от которого ломит виски.

А ещё липкий туман, что пристает к телу второй кожей. Редкие солнечные лучи с трудом пронзают его рыхлую плоть, скупо одаривая прохожих теплом и светом, как отъявленный скряга — золотом.

Вечность назад я поклялась, что больше не ступлю на влажную мостовую, не вдохну сырой, тяжелый, пропитанный речными запахами воздух.