Так будет отныне и навсегда».

Она склоняется над сыном, нежно целует в лоб. Бескровные губы Эммы продолжают шевелиться, но я больше не слышу ни единого слова.

— Умница!

Гастон удовлетворённо накрывает её голову ладонью, поглаживает, а затем грубо сжимает волосы на затылке.

— Попрощалась? — спрашивает и, едва та убито кивает, отшвыривает прочь, как нашкодившего котенка. — А теперь убирайся. Дальше справлюсь сам.

Оскальзываясь, Эмма с трудом поднимается и падает снова.

— Пожалуйста, позволь мне остаться… Умоляю… — скулит она жалобно, отползая в сторону, но Гастону уже не до неё.

Он дотрагивается там, где сердце Эдварда, быстро-быстро рисует непонятные узоры, сплетая из них паутину, и что-то тихо шепчет под нос. А потом со всей силой резко давит.

Щелчок!

Суставчатые мохнатые лапки вдруг угрожающе приподнимаются над поверхностью кожи, паук дергается неровно и издаёт пронзительный писк, отдаленно напоминающий стрёкот кузнечика: только выше, тоньше, противнее.

Он резко отталкивается всеми конечностями и взлетает вверх. Но гибкие чёрные нити, держат крепко, срабатывают как пружины, и мерзкое насекомое упругим комком грязи шлёпается вниз, вынуждая грудину Эдварда прогнуться. А потом подпрыгивает снова…

Раз, другой, третий.

Удар!

Слабенький, едва различимый, словно крупная горошина упала на толстый ворсистый ковёр. Одна. Другая. Третья.

Тихая дробь нарастает, я слышу чёткий ритм. Бум-бум-бум…

— А-ах! — Эдвард делает жадный вдох, надсадно кашляет.

Задыхаясь, он перекатывается на бок и поджимает ноги, вздрагивая всем маленьким телом.

С истерическим воплем Эмма рвётся к нему, подползает в мгновение ока, хватает, недоверчиво ощупывает, оглаживает, вертит, приговаривая:

— Живо-ой! Лисёнок мой, живой. Родной мой, ненаглядный, сыночек мой. Сердце моё, радость моя, жизнь моя, Эдвард…

— Ма-ма, — слабый мальчишеский голосок испугано дрожит. — Что со мной было, мама?

— Ты спал, радость моя, просто спал, — нежно воркует Эмма, ласково гладя сына по рыжей макушке. — Тебе снился сон, мой малыш.

— Ужасный сон, — Эдвард капризно морщит нос. — Мне было больно. Очень больно. Почему ты не пришла? Почему не спасла меня?

— Я здесь, сыночек, я рядом. — Губы Эммы дрожат и слёзы прозрачным градом капают на чумазые щечки сына. — Всё закончилось, лисёнок. Ты веришь мне?

— Нет! — её грубо отпихивают. Эдвард встаёт, делая нетвердый шаг к Гастону. — Ты не спасла меня. Бросила одного. Предала!

Эмма бледнеет. Хотя куда уж более? Она бессильно заламывает руки и всхлипывает так горько, что моё собственное горло сводит нестерпимой судорогой. Я впиваюсь зубами в щёку, чтобы не завыть вместе с ней.

— Лисёнок…

— Отстань!

Взгляд Эдварда жёстче адамасской стали, холоднее синейского льда, острее шипов дикой розы. Маленькие кулаки крепко стиснуты, рыжие брови гневно нахмурены, а тонкие губы плотно сжаты в узкую щель.

— Браво, Эмма! — Жидкие аплодисменты Гастона тонут в его раскатистом хриплом смехе. — Ты справилась даже лучше, чем ожидал, — он подмигивает и одобрительно треплет пламенную шевелюру. — Так её. Бабы нужны, чтобы исполнять наши желания. Это единственное их предназначение. Потерпи. — Он опускается на корточки и берет ладошки Эдварда в свои. — Вот подрастешь, весь мир будет здесь. В твоих руках.

— А долго ждать?

— Скоро, очень скоро. Мне осталось ещё одно дельце, — Гастон вновь ерошит волосы сына и презрительно бросает: — Эй, ты. Я передумал. Заберу его позже. Нужно кое-что подготовить. Ты ведь потерпишь, ще… сынок? — ладонь Гастона небрежно похлопывает по щеке Эдварда, но тот даже не дёргается.

— Потерплю, отец. — Рыжий совсем не по-детски скалит мелкие зубы.

— Тогда иди. Наслаждайся, Эмма. — Издевательский мужской смех оглушает. — Ты ведь этого хотела…

Эдвард резко отдёргивает руку, едва Эмма пытается её ухватить, отводит ладони за спину и идёт первым, словно король перед свитой. Эмма плетётся позади, больше не делая попыток приблизиться. Её лицо окаменело и только губы двигаются безостановочно.

И когда она проходит мимо, я чувствую раскалённый ветер пустыни, что впивается сотнями крошечных песчинок, вбивая под кожу слова:

«Коль будет искренней любовь,

Мёртвое сердце забьется вновь.

Заклятье чёрное навеки падет,

И светом любви озарит небосвод».

«Так и знал, она оставит лазейку…» — шепчет ветер.

Нет, не ветер. Тот мужчина…

Я смаргиваю невольно и оказываюсь сидящей в кресле в бордовой гостиной дома Тьер.

Бросаю взгляд на каминную полку и подскакиваю изумленно. Без четверти десять!

Три часа! Почти три часа я спокойно пользовалась даром и… отката нет.

Мой резерв абсолютно полон, я твёрдо стою на ногах, никакой слабости, хотя я истратила демонову уйму магии.

Да, точно! Тот человек… Он поделился со мною силой. Где же он?

Верчу головой, но комната пуста. Только пламя беззвучно колеблется в камине, разгоняя густые ночные тени по углам.

Боги, только не это! Обозрев тело Эдварда в нелепой изломанной позе, я одним гигантским прыжком преодолеваю разделяющее нас расстояние и падаю ему на грудь, вслушиваясь с тревогой.

Дышит? Дышит…

Правда, сердце, отсчитывая удары, иногда сбивается, но он дышит… Живой! Спасибо, спасибо!

Облегчённо стекаю на пол и обхватываю свесившуюся с дивана руку. Рыжий, рыжий… Бездумно трусь щекой и целую его ладонь.

Это просто сон, дурной сон. Только держись, пожалуйста, держись. Я что-нибудь придумаю. Я тебя не брошу, слышишь?

Вокруг стоит неестественная тишина и даже часы не тикают, будто все звуки умерли, остались там, в памяти Эдварда.

Но, почему никто не проверил нас до сих пор?

Вскакиваю на ноги, тянусь к шнуру и подпрыгиваю на месте, когда из темноты у окна раздаётся прохладное:

— Признаться, я удивлён.

Отпрыгиваю от Эдварда ошпаренной кошкой, пунцовея, и настороженно взираю на мужчину, напоминающего ещё одну бесплотную тень рядом с книжным стеллажом.

Как я умудрилась не заметить его?

Инстинктивно отступаю к камину и напряженно слежу за незнакомцем, неторопливо покидающим своё сумеречное убежище. Он изящно огибает диван, словно случайно ведя рукой по бархатной обивке, и постепенно выскальзывает на свет. Короткий взгляд на рыжего, быстрый прищур и снова нарочито медленное движение. Всё ближе и ближе.

Демоны бездны, мне кажется, или он и вправду чем-то недоволен?

Сейчас, когда длинные чёрные волосы небрежно откинуты за спину, я с жадным вниманием изучаю того, кто легко и щедро поделился собственной силой.

Он выглядит лет на пять или шесть старше Эдварда. Лицо простовато, но порода присутствует. Прямой нос с небольшой горбинкой, довольно высокий лоб, широкие, чуть сросшиеся на переносице брови. Подбородок тяжеловат, на мой вкус, и скулы сглажены, почти не видны.

В целом, внешность приятная, хотя рыжий намного красивее.

Интересно, какого цвета у него глаза? Такие же тёмные, как и волосы? Хотя, какая разница? Почему-то мне совсем не хочется встречаться с ним взглядом, слишком уж острый он и даже в чём-то пугающий.

— Жду вас завтра в десять утра. — Я вздрагиваю от надменного приказа и пока удивленно моргаю, получаю ещё парочку: — Не опаздывайте, а сейчас — отдыхайте. И ещё, воздержитесь от использования дара. Чревато.

Бессмысленно хлопаю ресницами, обалдев и от тона, и от приказов, и от наглости, с которой их выдают.

Незнакомец тем временем доходит до двери, берётся за ручку…

— Постойте, да кто вы вообще такой? — выкрикиваю удивлённо и замираю, когда ко мне поворачиваются и смотрят так, что по спине ползет колючая изморозь.

— Действительно, кто я такой? — едко переспрашивают. — Хм, позвольте представиться, — чужие губы кривит неприятная усмешка, — его светлость герцог Кристиан Эссен Туав, к вашим услугам.

Мне отвешивают издевательский поклон, и я зачем-то глупо уточняю: