Три человека на борту "Скайларка" - командир, штурман (оба бывшие подводники) и гидроакустик - стояли у пульта гидроакустического телефона. Кроме них, в штурманской рубке находился ещё один матрос, который вел запись переговоров с "Трешером". Магнитофона не было, поэтому все сообщения фиксировались лишь в вахтенном журнале судна. В 7 час. 54 мин. с борта лодки была принята первая телефонограмма:
"Все в порядке, продолжаем погружение".
Дальнейшие события в то памятное утро развивались следующим образом:
8 час. 00 мин. - произведена проверка звукоподводной связи.
8 час. 02 мин. - "Трешер" достиг глубины 120 м. На лодке произведены тщательный осмотр прочного корпуса, проверка забортной арматуры и трубопроводов.
8 час. 09 мин. - с борта "Трешера" получено сообщение, что пройдена половина пути до предельной глубины погружения. Темп погружения после этого несколько замедлился.
8 час. 24 мин. - произведен очередной сеанс связи с подводной лодкой.
8 час. 35 мин. - подводная лодка достигла глубины "на 90 м меньше предельной" (ориентировочно 250 - 270 м).
8 час. 53 мин. - подводная лодка приблизилась к предельной глубине погружения.
9 час. 02 мин. - произведен сеанс связи с подводной лодкой; "Скайларк" запросил курс "Трешера" и получил ответ, что курс не изменился.
9 час. 10 мин. - подводная лодка не ответила на вызов "Скайларка". Она не ответила и на повторный вызов через минуту. Обеспокоенный штурман взял микрофон у гидроакустика и прокричал в него: "У вас все в порядке? Отвечайте, отвечайте, ради Бога..." Ответа не последовало.
9 час. 12 мин. - с борта подводной лодки поступило сообщение, из которого стало ясно, что на "Трешере" обнаружены какие-то неполадки, лодка имеет дифферент на корму и пытается продуть водяной балласт. Через 2 - 3 сек. после этого на "Скайларке" услышали шум сжатого воздуха, поступающего в балластные цистерны. Этот шум слышался в течение 20 - 30 сек.
Спустя некоторое время на судне услышали последнее искаженное сообщение с "Трешера", из которого удалось разобрать лишь два слова: "...предельная глубина..." Вслед за этим раздался приглушенный неясный грохот.
Штурман "Скайларка" младший лейтенант Джеймс Уотсон попытался вспомнить, где он слышал подобный шум. Его взгляд упал на переборку штурманской рубки. Хронометр на переборке показывал 9 час. 17 мин. Впоследствии Уотсон (по опыту участия во Второй мировой войне) охарактеризовал раздавшийся шум как "треск ломающихся отсеков прочного корпуса", однако в этот момент на "Скайларке" ещё не догадывались о происшедшей катастрофе.
Капитан-лейтенант Хеккер (командир "Скайларка". - Н.Ч.) приказал гидроакустику запросить "Трешер": "Управляется ли подводная лодка?" Когда ответа не последовало, он сам взял микрофон и трижды повторил свой вопрос, однако ответа не дождался.
Зная о ненадежной работе гидроакустического телефона, Хеккер в этот момент больше беспокоился о положении собственного судна. Подводная лодка "Трешер" находилась вблизи "Скайларка", и он опасался, что в момент аварийного всплытия лодка может нанести удар в корпус судна.
В течение полутора часов "Скайларк" безуспешно ждал всплытия лодки. Напряжение на борту спасательного судна возрастало по мере того, как проходил один 15-минутный период за другим без ответных сигналов с "Трешера".
Пять. Десять. Пятнадцать минут. И снова пять минут... Напрасно прослушивал подводные шумы гидроакустик. Напрасно искал позывные "Трешера" в эфире радист. Напрасно люди на мостике пытались обнаружить в океане знакомые очертания подводной лодки".
"Трешер" затонул на глубине почти два с половиной километра...
Невольно вспоминается мое первое глубоководное погружение. И было оно вовсе не рекордное, а обычное, плановое...
Все в тот день казалось особенным. Даже чайки кружили над нашей лодкой как-то странно - обрывая полет над нашей рубкой, взмывая круто вверх...
Протяжный клекот ревуна. Вышли в точку глубоководного погружения. Тревога!
Спешу в центральный пост.
Командир опускает толстенную крышку люка, раскрашенную, как штаны арлекина, на две половинки - синюю и желтую. Последние солнечные блики ещё скользят по трубе шахты. Все. Тяжелая литая крышка легла на комингс, обрубив солнечные лучи.
С коротким хриплым ревом врывается в цистерны вода.
Командир нажимает тумблер на пульте громкой связи:
- Вниманию экипажа. Еще раз напоминаю об особой бдительности несения вахт. Погружаемся на предельную глубину. Слушать в отсеках!
Слушать, не шипит ли где просачивающаяся вода, не каплет ли из сальников... Остановлены все шумящие и ненужные сию минуту механизмы, батарейные и отсечные вентиляторы.
Лодка уходит к предельной отметке не сразу, а как бы по ступеням, выжидая на каждой некоторое время, чтобы в отсеках могли осмотреться.
- Погружаемся на двести пятьдесят метров! - объявляет командир. Открыть двери во всех помещениях!
Деревянные двери кают и рубок должны быть раскрыты, иначе из-за обжатия корпуса на большой глубине их выдавит из косяков. Чтобы продемонстрировать молодым матросам, как действует сила обжатия, доктор натянул поперек жилого отсека нить: когда лодка пойдет на всплытие, стальные бока её слегка разойдутся после деформации и разорвут нить.
Новички с робостью поглядывают на отсечные глубиномеры, стрелки которых ушли столь непривычно далеко. И стылая тишина, кажется, давит на уши с каждым метром погружения все сильнее и сильнее. Только поскрипывает корабельное дерево, потрескивает металл да изредка раздается голос вахтенного в динамике: "Центральный, отсек осмотрен, замечаний нет!"...
Командир не отрывает взгляда от шкалы эхолота. После глубиномеров сейчас это самый важный прибор. Огненный высверк методично отбивает расстояние до грунта, до дна каньона: 70 метров, 60, 50... Вдруг выскакивает отметка на цифре 20. Что это?! Сбой эхолота? Вершина подводной горы? Провал в слой с меньшей соленостью?.. Но эхолот холят надежные руки мичмана Прилуцкого, мастера военного дела. Стрелка глубиномера движется по-прежнему плавно. Значит, выступ донного рельефа. На оценку ситуации у командира уходят мгновения, и следующие секунды подтверждают догадку: под килем проплыла вершина не помеченной на карте возвышенности.
Палуба-пол отсека слегка уходит из-под ног с уклоном вперед, в нос: подводная лодка продолжает погружение. Стрелка глубиномера подбирается наконец к той предельной отметке, за которой шкала заклеена черной бумагой. На такую глубину подводный корабль может забросить лишь крайняя нужда. Но теперь командир будет знать: в погоне за военным счастьем он может смело уходить сюда, на грань небытия; его не подведут ни прочный корпус, ни люди в отсеках...
На предельной глубине лодка движется, как канатоходец по проволоке.
Я вглядываюсь в такие знакомые лица... Они все в тех же ракурсах, все так же падают на них блики и тени, как год и два тому назад. Просто каждый стоит на штатном своем месте. Симбирцев застыл у пульта связи с отсеками, покусывая острый ус. Буйного и шумного, не часто увидишь его таким сосредоточенным...
Командир впился в эхолот. Сейчас он анти-Антей. Если сын Геи в трудную минуту стремился коснуться земли, то командир больше всего боится касания грунта. Коснешься грунта - навигационное происшествие - "дробь" академии. Отстранят от поступления в этом году, в следующем будет поздно не позволит возрастной ценз. Прощай адмиральские звезды...
Вход в штурманскую рубку загромоздила могучая спина Феди-помощника. Накануне похода он женился на красивой рижанке и теперь слушает по ночам в каюте её голос, записанный на добрую дюжину компакт-кассет. Он все грозится заменить пайковое сухое вино в кают-компании на черный рижский бальзам. Но это случится, видимо, только тогда, когда придет радиограмма: у лейтенанта Руднева - сын!
В глубине среднего прохода присел на аварийный брус инженер-механик Мартопляс. Тропические шорты не закрывают синяки и следы ожогов на его ногах - результат возни с тяжелым и раскаленным железом. В руках у него логарифмическая линейка, которой иные в такие минуты заменяют четки...
