Завтра истекают последние сутки хранения практической торпеды. Плавбаза, которая должна её заменить на боевую, не наша, и к тому же в скором времени уходит. Все гадают: дадут нам подход или нет?
Через полчаса зарядку АБ прервали - срочное погружение. Вахтенный офицер лейтенант Симдянов принял мерцающую звезду за самолет... Проклятие механика на его голову.
От качки мы отвыкли довольно быстро. Нас не качало уже дней 20 - с самого Гибралтара. Теперь же перемогать её в духоте отсеков и вовсе невыносимо: и душно, и тошно, и скушно...
Неспокойно подлунное море. Живая иллюстрация к Айвазовскому. Волны, облитые лунным светом, видны во всех своих морщинах, рябинах, складках, излучинах.
Сидел в рубке радиоразведчиков. Слушал эфир. Вести безрадостные. Президент США Форд высказал решимость урегулировать ливанский кризис всеми мерами - чего бы это ни стоило - к президентским выборам. Правые силы Ливана обратились к президенту Франции за военной поддержкой. Есть вероятность высадки французского десанта в порту Джуния. Сирийские части в Ливане потребовали от палестинцев сложить оружие.
Ночь. Форсированная зарядка. Неподалеку пролетел неопознанный самолет, но погружаться не стали.
- Нахальство - второе счастье, - изрек вдруг наш сверхосторожный командир. Он опасается, не стукнул бы кто-нибудь, что мы всплываем не по боевой тревоге, а одной лишь вахтенной сменой.
Ночное небо. Над тучей торчит зеленоватый веер лучей ещё невыплывшей луны. Тучи сходятся, и из прорехи между ними лунный свет проливается на море в виде гигантской человеческой фигуры в монашеском одеянии. Голова склонена, как у католического святого. Уж не святой ли Петр вышел нам навстречу? Что это - игра лучей или зловещее предзнаменование? Будь на нашем месте испанская или итальянская субмарина, на ней бы точно произошел мистический переполох. Там, где подол сутаны касается воды, - переливается бледно-зеленое пятно.
- Ни дать ни взять - привидение, - замечает за моей спиной боцман.
Мы молча вглядываемся в игру лунного света, моря и облаков. Никто не шутит. На душе тревожно.
Пахнет гниющими водорослями. Должно быть, берег неподалеку...
Входишь в гальюн центрального поста и непременно ударишься макушкой о какую-нибудь железную коробку. Прямо-таки ритуальный ушиб головы.
После дневного чая в отсеках воцарилась деловая суета. В лаз второго отсека волокут баллон с фреоном для пополнения газом системы кондиционирования. В центральном посту - малая приборка. Штурман с Симаковым ищут укромное местечко, где бы можно было позаниматься. На все зачеты отведено 10 дней. Переживают, словно студенты перед сессией. Залезли в прочную рубку, а там открылась парикмахерская - Шурмистров помощника стрижет...
...Сидел в своей каюте и готовил выступление перед мичманами о Конфуции и конфуцианстве.
Вдруг у кормовой переборки кто-то вскрикнул: "Ой, баля!.."
С подобных вскриков начинаются всякие беды. Так оно и есть - что-то резко зашипело и через минуту каюту, да что каюту - весь отсек заволокло белесым туманом. В разобранном кондиционере вырвало заглушку и фреон с силой 5 атмосфер пошел в отсек. Его тут же перекрыли - авария! Матрос Шилов пытался закрыть отверстие рукой. Рядом в клубах "морозного" пара прыгал мичман Мамонов и кричал:
- Брось, дурак! Руку отморозишь!
Из каюты выскочил командир:
- Где механик?!
Механик смотрел в четвертом отсеке фильм. Прибежал Мартопляс. Но фреон все шел и шел. Вспомнилась инструкция по ЛОХу: фреоном можно дышать не более 2 минут. После чего - кратковременное наркотическое опьянение (фреон - "веселящий газ"), потеря сознания, смерть... Лодка в подводном положении. Всплывать нельзя. Наверху солнце, чужие корабли... Перемешиваем воздух с первым отсеком. А фреон все идет и идет. Зловещее шипенье. Шипенье смерти... Выскочил в коридорчик среднего прохода. На глаза попался портретик министра обороны маршала Гречко - в парадном мундире при всех орденах. Вот так, товарищ маршал, и умирают подводники... На губах министра кроткая добрая улыбка. Буддистская улыбка...
Неужели ещё минута - и кранты?
Надо включаться в "идашку". Где она? Под диванчиком. Поднимаю свое ложе, с трудом вытаскиваю из-под ящиков с ЗИПом, ядами (медикаменты группы "А" хранятся в моей каюте) тяжеленную черную сумку с баллонами, маской, дыхательным мешком. Вот уж точно, гром не грянет - мужик не перекрестится. Перекрестился. Все. Можно не включаться. Фреон заткнули. Коридорчик жилого отсека заволокло туманом. Матрос Шилов, перекрывая газ, обморозил руку. А доктор в двух шагах от него шпарит на машинке очередной отчет.
- Перевяжи руку и сунь под мышку!
Вот и вся помощь. Ну не скотина ли?!
Командир вне себя от ярости:
- Запрещаю работать со сжатыми газами в подводном положении!
До всплытия ещё три часа. Три часа дышать углекислотой с фреоном да ещё под избыточным давлением. Но жизнь идет своим чередом. Отправляюсь в мичманскую кают-компанию проводить занятия: "Линь Бяо и Конфуций". Толковал им о четырех добродетелях китайской религии: "жэнь, сяо, ди, и". Рассказывал об императоре Цинь Шихуанди, о прагматиках и "леваках". Слушали внимательно, как сказку. О, если бы подслушал кто-то из наших политотдельцев! То-то бы взвыли: разве это политинформация?! А мичмана довольны. Чуют, что их за людей считают.
В висках ломит, хоть ложись. В голове глухо. В ноздрях сладковатый запах. Но фреон без запаха. Тем и опасен. Сколько им моряков потравили...
Может ли человек обморозиться в тропиках? Может. Шилов - пример тому. Рука почернела и вспухла. Доктор все же обработал её спиртом.
Наконец-то всплытие!
- Если меня сейчас унесет, прошу винить механика, - полушутя говорит командир, забираясь по трапу к верхнему люку. Сегодня мы надулись, как никогда. Прежде чем отдраить люк, командир открывает перепускной клапан стравливает в атмосферу излишек давления. О, этот мощный вздох лодки, вздох облегчения. Из лючков вентиляции воздух, стравливаемый из отсеков в центральный пост бьет с такой силой, что береги глаза.
- Штурмана на мостик! И побыстрее - сумерки кончаются.
Выбираюсь на мостик вслед за Васильчиковым. Линия горизонта, на которую надо "сажать" секстантом светила, ещё видна. Пошли замеры...
Пятый бьет зарядку. Командир сожалеет об оставленной под Кипром позиции. Там глухомань, там можно было молотить зарядку батареи хоть до утра. А здесь же по левому борту мигают маяки Устики, по правому - две цели. То и дело с запада на восток, должно быть в Неаполь, пролетают самолеты. Подлодка, как волчица, обложенная огнями маяков, кораблей, самолетов, спутников, комет...
Небо - черно-золотое, крупнозернистое звездное небо Тирренского моря. Всплыли как раз поперек лунной дорожки. Сегодня полнолуние. Над нами пролетел спутник. Чей?
Пока вахтенный офицер, сигнальщик и командир всматривались в огонек над горизонтом - самолет или нет, - я сквозь темные очки умудрился засечь бортовые огни, проплывшие у нас над головой. Это пролетел итальянский противолодочный самолет. По счастью, с выключенной поисковой аппаратурой. Не заметил, гад!
Все, кто на мостике, едва успевают поворачиваться - там цель, и там, и там!.. Но зарядку бить надо. И до утра. А таких нервических зарядок впереди ещё восемь.
Матросы наши привыкли к пластинам регенерации самым опасным образом. Крошат, ломают отработанные пластины так, что куски валяются по коридорам. Сегодня чуть не сунули "регенерацию" в кандейку из-под соляра. То-то бы полыхнуло! "Ходим мы по краю..."
Справа над горизонтом блеклое слабое зарево. Что это? Командир предполагает, что это свечение неба над Неаполем. До него всего 180 миль. А в Неаполе - "Нимиц". Хорошо ему там.
Научился отыскивать Вегу. Командиру нравится название звезды Альтаир.
Мотористы обнаглели совершенно. Даже приказания машинного телеграфа позволяют исполнять по собственному усмотрению. Был дан приказ остановить левый дизель для осмотра системы смазки. Но они, устранив неисправность на ходу, решили дизель не останавливать, хотя ревун машинного телеграфа исходил клекотом.
