– У нас много поводов для радости, – подвела итог Инна.
– Однако, – усомнился Вовш, – всё это походит на пустые теоретические рассуждения.
– Почему же? – ответил Ярослав. – Мы не выдумываем. Один из нас действительно был убит… Точнее, застрелен. А другой умирал от глубокой старости. О правильно проложенном курсе говорил я как навигатор. О надёжных людях говорил Артур как командир экипажа, как товарищ. О надёжной технике – он же как пилот…
– А у нас, – сказал Гелон, – радость, если нет никакой беды или досады. Но если беды долго нет – это уже тревожно. И ещё радость, когда сын придёт. Особенно если с внучкой.
– Вы? – повернулась Инна к физику.
– Нет, – ответил он. – Есть ещё брат. Он здесь бывает чаще.
– Посмотреть бы, какие тут дети. На улице их не видно.
– Увидите, – сказал сочинитель. – Приходите ещё. Я же не ожидал.
Он вынул маленький блок связи, набрал код. Поднёс к уху, послушал.
– Нет его в городе. Опять уехал на натуру.
– Ещё, отец, ничего не спросишь?
– Как так не спрошу? Мне интересно, что это за жизнь, которая даёт нашим гостям столько радости. В отличие от нас. Мы же умирать собрались. Нам не для чего жить.
– Вот это и есть главное, – сказала Инна. – У нас есть цель.
– У наших накопистов тоже есть цель, у каждого, причём неисчерпаемая. Провернул дельце, получил выгоду – а надо-то больше, больше…
– В чём выражается выгода?
– В деньгах. В жизненных благах.
Инна засмеялись.
– Им плохо живётся? Мало благ? Или денег?
– Их цели, – презрительно сказал Ярослав, – ложные. Ещё и мелкие, каждая для себя. Общего интереса нет. Мешают друг другу, толкутся, грызутся… Набил брюшко, породил сына, загрыз конкурента, потребил сколько-то благ – и всё, на сцену вступает следующее поколение, чтобы всё повторить. Циклический застой. Зависание, как у компьютера.
– А если и возникают общемировые цели, – вмешался Артур, – то какие-то низменные и глупые. Хотя, конечно, достижимые благодаря техническому развитию.
– Кубическая планета с квадратным солнцем… – пробормотал Ярослав. Инна прыснула:
– Голкондрина для поклябывания, взрослая[5].
– Именно, – кивнул Ярослав. – Короткий список примитивных желаний животных.
– И в генах накапливается разочарование, – продолжала Инна, – и каждому поколению всё меньше хочется жить… А мы разомкнули порочный круг и устремились по прямой, в бесконечность…
– Вы всё не о том, – мотнул головой Вовш. – А власть? Это разве не радость?
– Почему же? – ответил Артур. – Очень даже радость. Когда сидишь в центральном посту огромного, могучего корабля, и он по малейшему движению твоих пальцев несёт тебя, куда захочешь…
– Я не об этом. Я о власти над людьми.
– И над людьми необходимо иногда. В сложной, опасной ситуации. Когда экипаж обязан беспрекословно подчиняться командиру. Это называется – дисциплина.
– Вы опять не понимаете. Я не о власти над подчинёнными. Я о власти над всеми. Над любым незнакомым человеком.
– Вы завидуете правителю?
– Да нет же! Не нужны мне его почести и сверкающая корона! Я говорю о тайной власти над всеми, всеми, включая правителя!
– Атавизм, – бросил Ярослав. – Кому-то не терпится поуправлять своими домашними, кому-то – товарищами по работе. А кому-то – всей страной или всей планетой.
– Мелочь, мелочь! Я говорю о другой власти. Абсолютной. На городских улицах и в домах – миллионы людей. А я возьму два отшлифованных куска активного изотопа и прижму один к другому. И – цепная реакция! Падение солнца на город! И вместо людей – все улицы завалены обугленными, скрюченными червяками. Большими и маленькими. С испарившимися внутренностями. – Физик охрип и брызгал слюной. – Мне р-р-радостно знать, что я в любой момент, по настроению, по капризу могу взять и прижать один шлиф к другому… И мне не смогут помешать!
– Вам, Вовш, никого не жаль? – спросила Инна.
– А чем кто-то заслужил мою жалость? Каждый в чём-то перед кем-то виновен.
– И детей не жаль?
– А что дети? Все они – будущие грешники. И половина – будущие негодяи.
– А ваш отец? А братья? А их дети?
– При чём тут родственные отношения?
– И самого себя не жаль?
– Меньше всего. Кто я? Меч в руках судьбы, ничего больше.
– Вовш! – не вынес отец. – Держи свои завиральные идеи при себе. Хотя бы перед инопланетными гостями не тряси. Не позорь нашу Атмис.
– Атмис – это тоже мелочь! – вконец разгорячился физик, срывая с головы очковую ленту и размахивая ею. – И шлифованные куски изотопа – мелочь. Атомное ядро – давно пройденный этап! Бесконечно большое и бесконечно малое где-то смыкаются, образуя виртуальное кольцо. Глубины микромира дают возможность устроить такой фейерверк, который достанет до других звёзд!
– Лучше бы вы туда летали… – проворчал отец.
– А зачем? Видимое пространство и скрытый уровень там такие же, как здесь. Фундаментальные законы каковы здесь, таковы и там. Вот если удастся их поколебать, хотя бы чуть-чуть сдвинуть… Хотя бы на ограниченном участке Вселенной.
– Ну хорошо, хорошо. Давай не отвлекаться. Скажите, о прекрасная гостья, каким путём вы пришли к радостной жизни?
– Мы разомкнули порочный круг потребления и накопления. Обратились к исследованию и созиданию. И жить стало захватывающе интересно! Мы стали искать решение огромнейшей задачи: понять, кто мы и зачем мы. Почему в нашем исчезающе крохотном мозгу вмещается Метагалактика. Для чего это? Есть ли тут чей-то замысел?
– А с чего начали?
– С возвращения того, что люди потеряли за десятилетия кап… накопизма. С возвращения нравственных ориентиров, с подъёма морали. Согласитесь, когда обычный человек не может накормить себя и своих детей, ему не до морали. Особенно когда он видит на каждом шагу спесивых богачей, неумно себя ведущих. Мы устранили бьющее в глаза неравенство. Первым делом – накормили голодных, вылечили больных.
– А зачем вам очень много радости? Не перестанете ли вы её ценить в отсутствие горя? И разве дьявол не мстит вам за радость?
– Отсутствие горя невозможно! Мы смертны, мы вынуждены расставаться навсегда с любимыми. Мы часто не можем понять друг друга. Мы испытываем творческие неудачи. Мы проходим через несчастную любовь… Но, раз уж без горя никак, пусть оно сидит в этих естественных резервациях. От того, что у нас много радости, мы просто перестаём её замечать, она превращается в естественный фон жизни, в обычную норму. Когда в стране… или на планете хорошо всем, когда мир полон радости, он приближается к совершенству. А если множество близких к совершенству миров объединятся, они способны сделать невероятный рывок… куда? Это пока что загадка, волнующая загадка.
– Но мир основан на связи противоположных вещей: чёрное – белое, мужчина – женщина, добро – зло… Мир держится на равновесии.
– Неразрывное единство противоположностей – тормозящая теория. Равновесие – это сдерживающий фактор, от него происходит застой. Мы рискнули отказаться от равновесия. И пойти, разумеется, не в тёмную сторону, а в светлую.
– И так во всём мире?
– Нет ещё. Только в нашей стране. Остальные по инерции продолжают держаться за старое. Как у вас говорят – за накопизм.
– Вот уж это понимаю. Зачем сильным мира сего… также и вашего… что-то менять? Им и так хорошо.
Сочинитель встал и открыл незаметную дверку в стене.
– Я подарю вам мои книги. Будет время, прочитаете. Узнаете о нашей жизни.
Книги оказались примерно того же размера, что и бумажные земные. Но открывались не по-земному, а снизу вверх, как блокнот. На чёрно-белых обложках были изображены иолантийцы с яростно перекошенными лицами, пуляющие из огнестрелов; хищники с разверстыми зубастыми пастями; поверженный воин, на горле которого смыкались страшные челюсти без туловища и даже без ясно выраженной головы… На другой обложке человек пятнадцать, измождённых и оборванных, кажется, ещё и больных, плыли по неприветливому морю, среди холодных волн, в какой-то странноватой лодке… И, вроде бы, лётчик за штурвалом самолёта, вспыхнувшего от удара молнии.
