Рыбалка Солнце еще не взошло, смотреть в глубину воды Самое время, возьми ты меня с собой! Я не нарушу рыбий немой разбой, Буду снаружи, с краешку, ты возьми! Мудрых лягушек золотоглазых дом. Рядом на корточках – тень своего царя, Мудрая, пятилетняя – это я; Строгий, десятилетний, огромный – он. Все в нем прекрасно: радость и хвастовство, Мелочность, смелость, смех и насмешка – все! Это Любви любезное торжество. Это тоски любой золотое дно. Не будем требовать любви… Не будем требовать любви… Ногами в пропасть – сядь на круче! Кто знал, что этой серой туче Такою синью изойти?! Звенит серебряным кольцом От каждой новой капли море, И с этим звоном – вскоре, вскоре! — Нам встретиться к лицу лицом. Наполнится пустой наш дом Иным, торжественным, неспешным… Терпи же, сердце, зной кромешный, Жди приближающийся звон: Ночь после выборов Брехня, мой друг, однажды рухнет, Пугая слух, разбудит слог. Хотите, я скажу по-русски? (Избави и помилуй Бог!) Пока присматривалась гордо И говорила не о том, Горел на горизонте город, Чернела роща за окном. Тьма искры, звезды извергая, Шалела, веселила, жгла. Ее оскала избегая, Я околесицу несла. Теперь скажу Вам напрямую О том, что Вы… о том, что я… О том, как славно – Аллилуйя! — Зеленая звенит земля. И будет день, и будет вечер, Как будто заново, с нуля, — Надежды, свечи, речи, встречи Щенячьи! Счастливо скуля, По-русски говорить свободно! Дышать не только по среда́м! Писать стихи, писать полотна! И даже пить за милых дам… Редела мгла, седела темень, И пела Пелагея мне: Мол, в это б золотое время Неплохо б умереть во сне. Ну вот пишу, чего же боле, Что я могу еще сказать?! Не умножай ужасной боли, Не говори. Терпи, казак. Метафизика леса Ты непрост, мой друг, непрост, ах, совсем непрост! Надо проще быть, проще (не бойся, никто не потянется!). Впрочем, это как «радуйся!» пережившему Холокост, Как «возьми себя в руки, не пей» горькому пьянице. У тебя душа, мой друг, ах, поверь, хороша, Даже больше тебе скажу: не душа, а красавица, Но за темным за лесом твоим не видать ни шиша. Метафизика леса! (Боюсь, мне с этим не справиться.) Я пою тебя, друг мой, как видишь, тебя я пою, Богословской помехой мне песенка эта аукнется… Но однако же, как бы ни пелось, – наутро в строю, И залетная рифма в висок не посмеет, не стукнется. Терпелива, ровна, без оглядки к финалу – адью, — Поплыву, милый друг, мы расстанемся – сталкеры-стаеры, И другую княжну ты, возможно, посадишь в ладью, И волна надлежащая ей, без сомненья, достанется. Твой голос
Голос только, отголосок даже Тихий-тихий, а срывает крышу. Что же – нежность это или кража? Не дыша я слушаю – и слышу! Я не знаю слаще этой муки, Мне тропы не нужно покороче, Это повод поиграть со звуком, Это повод позвонить в час ночи. И впотьмах, по голосу, навстречу… Но, поверь, не стоит нам встречаться. Получив любовные увечья, Разве станешь торопить несчастье? Ночь на Девятое мая, или Бабушка кашляет Бабушка кашляет, рвется под мышкой ее ночнушка, Белокочанная ночка висит над моей старушкой, Бабушка кашляет, под кроватью сидят две тыквы, Меткими спицами черный овечий клубок утыкан. В горле застряли таблетки белые – целые нотки, Мыши таскают таблетки белые в черные норки, Тыква не станет каретой, не станут конями мыши, Золушка на колесах, ей мыши платками машут. Бабушка кашляет, легкие рвутся последние путы, Утром наступит Девятое мая, напишет Путин; Мир, словно ниточка, легкому нищему благодарен, Мир словно облачко, крылышком машет веселый Гагарин. Эфхаристо, или Размышления у обочины после заключительной лекции по церковному уставу, посвященной чину погребения мирских тел За тонкой паутиной смерти Все состоит из мелочей: Стоит, качаясь, молочай, Обочины герой, ничей, А значит – мой цветок любимый! Обочина… У самых ног Вспорхнет, как охнет, птичья стая, Пух тополиный вдохновляя Немного поиграть у ног, — Всего лишь миг! Такая мелочь Летит – и лечит на лету! За тонкой паутиной лени Звенит, зовет Господне Лето Пчелой дрожать и красоту Собрать в густых, тяжелых каплях, Бояться не успеть: до кашля, Дрожа от счастья, пить и знать! И сердце я в себе ношу — Речной далекий легкий воздух, Росой умытый чистый слух. Здесь только князи, только знать — Обителей у Бога много. Откуда эта благодать — Вдруг у обочины убогой Такую высоту обнять?! О, это счастье – наполнять Церковного устава соты! О нежные мои высоты, Хранящие живой росток! Источник Жизни бесконечный! Я, молочай и воробьи, Мы беззаветно – все – Твои, И в сердце легком лишь одно: Эфхаристо! Эфхаристо! |
