Пример настоящего монаха у студентов был прямо перед глазами – инспектор академии архимандрит Феофан. Личность необычайная и глубокая. К тому же аскет. Вскоре вокруг него образовался небольшой кружок, который прозвали «златоустовским», потому что в этом кружке изучали творения святых отцов с чтения св. Иоанна Златоустого. «Любили мы и чтили о. Феофана, – пишет святитель. – За что студенты и прозвали нас «фефанитами».
Члены кружка собирались два раза в неделю, предварительно прочитав заданный отрывок из святых отцов. Один был докладчиком, а затем, после доклада, все обсуждали поднятую тему. В заключение говорил отец Феофан. «И мало помалу у нас воспиталось православное отеческое воззрение. Это и было целью […] Этот кружок и приучил нас к святым отцам», – пишет святитель.
Так продолжался учебный год. Но уже в следующем году до академии докатилась революционная волна. После январских событий 1905-го года в Санкт-Петербурге забастовали почти все учебные заведения. Студенты академии не хотели оставаться в стороне и на общей студенческой сходке постановили тоже забастовать. Однако решение было не единогласное. Около четверти студентов, в числе которых были и члены «златоустовского кружка», не поддержали идею. Сорвать лекции профессоров было уже невозможно, так как несогласные все-равно могли их посещать. А если на лекции есть по паре дежурных слушателей, а обычно и по три-пять человек, то ни о какой всеобщей забастовке речи быть не могло. «Тогда нам бросили угрозу: будут обливать нас кислотой! – вспоминает святитель. – И это бы ничего! Но меня начало мучить чувство товарищества: как, я иду против большинства?»
В Тамбовской семинарии Иван Федченков не выдал своих товарищей-бунтарей, за что сам пострадал и чуть не был исключен. И вот то же самое, но уже в академии. И он не с большинством, а в стороне. Правильно ли это? Тут еще ректор академии епископ Сергий объявил, что если демонстрации не прекратятся, то забастовщиков уволят, а меньшинство будет заниматься. Не является ли это предательством меньшинства по отношению к другому большинству? Мучительные вопросы.
Иван уже был склонен пострадать с большинством и начал подыскивать себе «платное дело» на случай увольнения. «Отправился к известному церковному композитору и организатору нескольких хоров А.А. Архангельскому с предложением своего тенора и даже помощи в регенстве», – вспоминает святитель. Дело это было ему знакомо, так как регентом он был и в духовном училище, и в семинарии, и в академии. Но Архангельский остался недоволен голосом просителя и отказал ему. «Оставалось увольняться со всеми… Возвращаться к папеньке на хлеба? Теперь их не удивило бы мое возвращение, забастовки были везде. Но я мучился в совести и обратной мыслью, – продолжает святитель, – нравственно ли поддаваться непременно и всегда давлению большинства, если я с ним не согласен?..» Продолжать ли учиться дальше «на костях товарищей» или уволиться, сохранив свою совесть? Иван решил уволиться… Прознав про это, епископ Сергий, увидев его в коридоре, шутливо пригрозил кулаком, с улыбкой сказав: «Я тебе дам увольняться!»
Бедный студент направился к своему духовному руководителю, отцу Феофану, за советом. «Он сказал мне целую лекцию о «коллизиях нравственных убеждений и чувств», посоветовал мне не смущаться. И я у него в кабинете решил «учиться на костях», – пишет святитель. Но и этого не пришлось делать. Вскоре заколебались и другие. Отчаянные революционеры отсеивались еще в семинарии, а академики все же «народ больше тихий, благочестивый». Никому не хотелось возвращаться по домам, потеряв столько лет обучения. Страсти скоро улеглись. А тут еще епископ Сергий всех собрал и проявил свою начальственную силу, согнав какого-то зарвавшегося студента с места председателя собрания и произнеся собранию «спокойную деловую речь», в которой предложил прекратить забастовку. Почти все студенты после этого постановили восстановить занятия. В итоге никто не пострадал.
Возможно, все эти вопросы и терзания, а также многие другие искушения минули бы стороной Ивана, если бы он принял постриг уже на первом курсе. Но сомнения все еще одолевали его. Каков его путь? Созерцательный или деятельный? Если выбирать иночество, то как же служение людям, как же пастырство? Отец Феофан отвечал ему, что монашество это тоже вид служения, только служения самой Церкви. И это служение даже важнее, чем общественное служение, поскольку развивает основу духовной жизни: веру и духовный опыт. А многие стали и святыми угодниками Божиими через это служение. Святой подвижник, почти современный Ивану преподобный Серафим Саровский говорил: «Спасись сам и вокруг спасутся тысячи». И в год поступления Ивана в академию как раз случилось всероссийское прославление преподобного Серафима. А он был монах и затворник. И скольких людей спас.
Три года шла внутренняя борьба у Ивана. То иночество представлялось ему привлекательным и чуть ли не обязательным для христианина, то вызывало отвращение и даже «ненависть к самому монашеству по существу. Как? – «Зачем это самоистязание? Зачем отречение от мира? Зачем эти темные одежды? И я тогда готов был (в воображении, но ярком) сбросить с головы монашеский клобук, даже растоптать его с ненавистью, и идти в мир, в мир», – вспоминает святитель.
Один из главных вопросов в выборе монашества был вопрос о безбрачии. Смогу ли? Понесу? «Прежде всего я стал читать творения святых отцов, – пишет святитель. – У Григория Богослова я нашел неожиданное объяснение слов Господа: “Могий вместити да вместит” (девство). Кто же “могий”? Ответ: “желающий”».
Наконец, чтобы взглянуть на тех, кто уже вместил, кто стал монахом, чтобы увидеть подвиг иночества воочию, он в мае 1905-го года вместе с двумя своими товарищами решается на путешествие в самый центр северного монашества на Валаам. Через год, под инициалом начальной буквы своей фамилии «фита», он опубликует в журнале «Странник» впечатления об этой поездке под заглавием «Записки студента – паломника на Валаам». Здесь будущий святитель выступает защитником монашества. Он старается опровергнуть доводы тех, кто утверждает, что постники долго не живут и организму просто необходимо мясо. Вступает в полемику с публицистом В.В. Розановым по вопросу, почему монашеству присущи темные одежды и плачь о грехах. И почему в православии необходимо 40 дней поста перед недельным пасхальным празднованием, так как иначе и невозможно. Это будет первое известное опубликованное сочинение студента Ивана Федченкова, в котором уже просматривается его несомненное литературное дарование, защита православной веры, монастырей и монашеского подвига. А кроме того, это будет первое описание своих встреч с подвижниками, с «Божьими» людьми. Но обо всем по порядку.
По прибытии на Валаам, молодым паломникам-академистам было разрешено носить в монастыре послушнический подрясник, скуфью, кожаный широкий пояс, четки и «бахилы», то есть монастырские неуклюжие сапоги на всякую почти ногу. «И нам так это казалось интересным и приятным, что мы радовались – будто монахи», – пишет владыка.
Монастырская жизнь довольно строгая. Нужно вставать рано на молитву. Днем трудиться (здесь паломники посещали и знакомились с разнообразием послушаний в монастыре). Вечером опять молиться. Кушать, то есть трапезовать, по распорядку, а не тогда, когда захочешь. Слушаться начальников. Вскоре один из товарищей не выдержал и уехал. Остались друзья вдвоем и попросили игумена показать им ни много ни мало живого святого. Игумен дал им лодку и гребца и направил в далекий «Предтеченский» скит к старцу Никите.
Страшно было Ивану увидеть настоящего святого-подвижника. Боялся, что тот будет его обличать или грозить Божьим судом. Но когда увидел «кроткое, немного грустное, но ласковое лицо схимника, то сразу успокоился и расположился к нему». Получили благословение. А затем Иван попросил старца сказать что-либо на спасение. Подвижник сначала смиренно отказывался. Но потом сказал: «Терпите, терпите; без терпения нет спасения»… Дальше побеседовал с молодыми людьми и вдруг обратился к Ивану со словами: «Владыка Иоанн! Пойдемте, я буду угощать Вас». И, взяв его под руку, как делают со святителями, повел к скитской трапезной. «Это произвело на меня потрясающее впечатление: будто в меня влито было огненное что-то, – пишет владыка. – Я ничего не мог и не хотел произнести». После чаепития он задал отцу Никите тот самый беспокоивший его вопрос: монашество, безбрачие – трудно будет?! Ответ, как пишет святитель, приблизительно был такой:
