За последующие два года отношения между супругами крайне обострились. Доходило до того, что Наталья Николаевна держала около себя топор «и говорила мужу, что если прикоснешся ко мне, то конец твоей жизни». «Со временем, по благодати Божией, все это прошло и они вновь зажили дружно», – рассказывал владыка. А о тех тяжелых временах даже и не хотел вспоминать. Лишь упоминал, как в последний раз посещая семью весной 1918 года, мать, между прочим, сказала ему со слезами:

«– Трудно нам жилось! Но одно лишь скажу: отец у вас был святой!

– Почему – святой?

– Уж очень терпелив был: во всю жизнь свою никогда не роптал».

Чтобы как-то свести концы с концами Наталья Николаевна приняла непростое решение и арендовала в селе право торговать вином. «Выгодное это было дело, – пишет святитель, – но ужасно соблазнительное: постоянно пьяные вокруг, брань, драки и, конечно, уже грешное дело. Мне из детей особенно было неприятно, но иначе жить было нечем». Через два года появился конкурент, который за право торговли предлагал сельскому обществу цену выше. Посоветовавшись с сыном Иваном, который «был тогда болен, лежал в лихорадке», Наталья Николаевна отказалась от торговли. А вскоре отца пригласили конторщиком в село Софьинку за 12 рублей в месяц. «Так раздельно мы жили опять несколько месяцев».

Три года обучения в Сергиевской школе подходили к концу. Старшего, Михаила, «выпустили на экзамен», а Ивана оставили еще на один год, «так как в 9 лет не полагалось допускать до экзамена и выдавать свидетельство». «И добрый учитель [Илья Иванович] занимался со мною одним особенно: синтаксисом, чтением книг и чуть ли даже не дробями, а кроме того, иногда поручал мне, малышу помогать ему учить других, особенно новичков. Так и это все пошло мне на пользу».

Через некоторое время Афанасий Иванович получил в Софьинке маленький домик и вся семья перебралась туда. Село располагалось чуть ближе к городу Кирсанову и родители решили отдать Михаила и Ивана в уездное училище. Обучение там было трехлетним. «Оттуда были неширокие пути, – пишет владыка. – Телеграфистом на почту (мне нравилась их форма с «золотыми» пуговицами!); писцом в контору; может быть, волостным писарем в селе, ну и – куда судьба загонит».

Конечно, мать думала о другом пути для своих детей. И, будучи дочерью диакона, всегда желала, чтобы кто-нибудь из них предстоял у престола Божия, стал священником. Помимо молитвенника в семье, мать заботилась и о будущем благосостоянии сыновей. Ведь у священника уже совсем другое положение в обществе, другой уровень жизни. Сам святитель вспоминал как на ежегодную большую ярмарку в день празднования Казанской иконы Божией Матери в Софьинке он ребенком посещал дом местного священника, родственника матери. «Как мне все казалось красивым и богатым в «поповском» доме! Несколько комнат. Чистая зала с самоткаными разноцетными вышитыми «дорожками» на полу, «женская» мебель из Кирсанова, цветы на окошках, большой, покрытый белой скатертью стол для обеда, и каждому своя тарелка (дома мы «хлебали» всегда из общей «чашки»). А уж о пище и говорить нечего! Кухня отдельно. А дальше вниз огород со зрелой малиной». Просто чудо!

Однако, чтобы стать священником, нужно было сначала поступить в духовное училище в губернском городе Тамбове, а затем окончить еще и семинарию. Без твердой почвы под ногами и свободных денежных средств Наталья Николаевна могла об этом для своих сыновей только мечтать. Чтобы осуществовать задуманное и иметь возможность платить за обучение детей, она пошла работать коровницей у тех же господ Боратынских, двух благочестивых старушек, живущих в имении. «Это лишь легко сказать сейчас, – вспоминает святитель, – а дело было очень трудное. Чуть еще начинает светать, мать должна была бежать на «варон» (скотный двор). И там одна, без помощниц, выдаивала с десяток барских коров, да свою буренку. Потом все это убиралось в денник (погреб). Мать делала для господ масло, простоквашу, сливки, творог и прочее и носила в господский дом».

Мальчики же продолжали свое обучение в Кирсановском уездном училище. И здесь, без строгого надзора и вдали от дома стали чаще лениться. Уходило и благочестие… «Научили нас курить табак – почти все курили. Вообще атмосфера городских школьников была неважная, даже дурная, сельские были не в пример лучше», – вспоминал владыка. Мать вскоре узнала об их поведении и в следующие каникулы строго наказала. В масленицу Наталья Николаевна поставила их на колени перед иконами, пока все другие ели блины. «Потом простила. От стыда мы залезли на печь, а она, мать – всегда мать, стала подавать нам и блины, и сметану, и масло туда же. Курить перестали». Михаил вновь потом начал, но Иван усвоил урок. Помимо учебы он пел в церковном хоре в огромном городском Успенском соборе. Но один раз проспал службу и постыдился вернуться…

По прошествии двух лет обучения в Кирсановском училище Наталья Николаевна, наконец, решила отдать Ивана в духовное училище в Тамбове. Старший, Михаил, поступил по окончании Кирсановского в фельдшерское училище, которое благополучно закончил. Сестра Надежда впоследствии также училась в Тамбове в учительской школе; Александр по стопам брата Ивана окончил духовное училище, семинарию и стал священником; а Сергей после окончания семинарии, как и старший брат, закончил еще и Санкт-Петербургскую духовную академию; Елизавета после гимназии (с медалью), окончила Высшие Бестужевские женские курсы в Петербурге, вышла замуж за директора Кирсановской женской гимназии и стала заслуженным учителем. Все в итоге получили образование. Но какими усилиями!

Чтобы подготовиться к поступлению в Тамбовское духовное училище, Иван раз в неделю отправлялся из Софьинки в Кирсанов к местному законоучителю, протоиерею Иоанну Ландышеву. «И вот по вторникам – день базарный, можно было иногда с попутчиками подъехать – я каждую неделю отправлялся в город», – вспоминал владыка. Едва ли о. Иоанн занимался с Ваней больше получаса. Назад уже никто его не подвозил, потому что еще рано было, все на базаре. «А я бегу по полям и никогда по дороге, которая делала крючок, а прямо полем, уже тогда скошенным; вижу далеко впереди ту самую одинокую мельницу без крыльев у кладбища и напрямик лечу к ней. И не уставал, не тяготился… Душа-то была еще ангельская, небитая, а маленькие горести забывались. И так – каждый вторник. Лето промчалось очень скоро». Уже в августе, после праздника Успения, они с матерью отправились в Тамбов, поступать в духовное училище.

Невозможно описать сколько трудов и средств было положено Натальей Николаевной, чтобы добраться до губернского города, узнать правила поступления в духовное училище, а затем еще раз приехать за неделю до поступления, оставить сына на постоялом дворе и вновь вернуться к своему хозяйству! И вот, наконец, приехать на строгий суд экзаменационной комиссии и обливаться слезами. Потому как кому нужен здесь мальчик из крестьян, решивший идти по духовной стезе? Своих, «поповских» детей, достаточно. Уже и одно духовное училище не вмещало их всех, учредили второе. В него-то и собирался поступать Ваня. Но тут же и «срезался». Не знаешь всех иудейских царей, не по той книжке готовился, не подходишь. «Не по Сеньке шапка». Страшно стало и обидно Ивану не столько за себя, сколько за мать, столько пережившую. «И я, набрав откуда-то смелости, громко во всеуслышание сказал ей:

– Мама, пойдем отсюда! – то есть от таких нехороших людей», – подробно и ярко вспоминает об этом владыка.

Бросились в первое училище. Там преподаватели отнеслись уже хорошо к бедным пешехонцам. Диктант на отлично, библейская история на отлично, математика на отлично. И, вдруг, отвечать времена церковно-славянского языка. А мальчику до того никто не говорил, что это надо учить. Мать снова в слезы. Нельзя ли на класс ниже? Нет! К тому времени Ивану шел уже тринадцатый год. Он и так для однокашников казался переростком. Но все же в виде исключения из правил его приняли. В первом училище знания давали хорошие и это все пригодилось впоследствии.