Таильрен прохаживался по захваченному селу. Вокруг кипел погром. Резали и вязали пленных доброцких, грабили местных, бесчестили женщин. Тут уж у кого где больше зудит, в мошне или в детородном органе. Компания Таильрена принимала активнейшее участие в погроме. Сам кондотьер не видел здесь для себя ни поживы, ни развлечения, уж больно все мелко. Слишком бедно жили местные.

Удерживать своих солдат, меж тем, он даже и не пытался, да и не смог бы он их удержать. Если бы он им сказал, что надо поставить караулы и щадить местных, ведь им ещё кормить осадную армию не одну неделю, наемники бы рассмеялись в ответ как боги или демоны. Таковы были обычаи войн. Да и вербовались в солдаты не столько за жалованье, будем честны, не такое уж и великое, сколько за возможность брать трофеи в бою и добычу в захваченных селениях. Как и все опытные кондотьеры, Таильрен никогда не отдавал приказа, который может быть не выполнен. Зачем рисковать авторитетом, да ещё ради невнятных целей? Поэтому он ходил по улочкам и наблюдал за происходящим.

Большинство селян успело укрыться в храме со своим самым дорогим и легким имуществом. Храм имел прочную дверь, которую не смогли высадить, а потому особо и штурмовать не стали, предпочтя брать более легкую добычу.

Вот с трупа доброцкого воина снимают кольчугу. Хоть и проста такая защита, но тоже стоит хороших денег.

Тут группа наёмников ломает дверь в дом, смотревшийся зажиточным. Да смилуются боги над хозяевами, когда грабители ворвутся внутрь.

– Домов не поджигать! – рявкнул Таильрен, что было мочи. – Шкуры спущу, если живы останетесь!

Солдаты оказались не из его компании, но уверенный вид и богато украшенное снаряжение подсказали им, что за его тоном стоит сила. На него оглянулись, но не выказали возражения или неудовольствия. Пара наёмников даже забормотали в духе, что они, мол, не совсем уж дураки, жечь посёлок, когда сами внутри.

Дураки, не дураки, но сгоревших сёл и городков Таильрен насмотрелся вдоволь, равно как и горе-грабителей, погибших в огне пожаров, которых никто не хотел.

Он свернул на другую улочку и пошагал в южную сторону, насвистывая песенку о том, что наемник всегда прав, и когда месит грязь в походе, и когда пропивает всё золото разом. На душе было легко. Селу не повезло оказаться в этом хороводе войны, но какое дело солдатам до печалей селян? Их компанию выбрали для этого похода, пускай же наемники потешатся! Тем более что они неплохо справились в деле. Связали доброцких конников боем, расстроили их ряды стрельбой, поставили на поле так, чтобы они не смогли быстро отступить от удара орденских тяжелых всадников. А любичи их недооценили, иначе не полезли бы такими малыми силами.

А здесь в дом уже ворвались, и изнутри раздавался женский визг.

Мимо прогнали несколько плененных врагов. Их собирают на небольшой площади возле церкви. Воинов ещё не обобрали. Возможно, они выкупятся со всем своим снаряжением.

Провели и вереницу полонённых селян. Этих взяли на продажу, куда уж им собрать выкуп. Таильрен усмехнулся про себя. Продавать их придется в лагере за бесценок заезжим торговцам, которые повезут их в культурные земли, где и смогут взять настоящую цену. Везти самим не получится, оставить при себе до конца осады – глупо. Полон или не доживет, погибнув от голода и болезней, или разорит удачливого хозяина на кормежке. От невеликого ума брали полон в этих местах и обстоятельствах.

– Спасайся, кто может! – раздался вдруг крик от юго-западной окраины села. – Измена! Измена!

С той стороны пешком бежали несколько конных стрелков из их отряда. Не успели они пробежать и двадцати шагов, как на улочку ворвались два доброцких верховых.

Таильрен чертыхнулся и кинулся в переулок. Лишь скрывшись из виду конников, он извлек свой кацбальгер и свисток, затем побежал к площади. На бегу он коротко и часто свистел, призывая компанию к значку, оставшемуся на храмовой площади под охраной прапорщика и караула, в который назначили троих новичков.

Выбежав на площадь, он застал там десятка четыре своих солдат и Пирко, строившего каре. Остальные, в основном в цветах других компаний, улепетывали во все лопатки, за ними гнались несколько всадников в блестящей броне, разя чеканами и мечами. Именно доспехи, неприкрытые сюрко, выдавали в преследователях доброцких воинов. Они сновали по селу, но на группу, ощерившуюся алебардами, нападать не рисковали.

Прямо среди площади, в пыли, лежал значок, пехотной компании, что разделила сегодня поле боя с Таильреном. Раньше с этим отрядом он не сталкивался и даже слыхом не слыхивал. Дрались они достойно, но вот такие у них порядки. Прапорщик ли бросил значок и сбежал, или он ушел по добычу, а значок оставил на какого-нибудь молокососа, не суть. В Таильреновой компании тоже в караул отрядили новичков. Но прапорщик-то был при значке неотступно, а выбирался он из самых умелых и уважаемых бойцов. Скучная у него должность, следует признать. Ни пограбить, ни повеселиться. Зато и доля его в плате солидная, и часть от общих трофеев положена богатая. Таильрен сдержался и не плюнул на брошенный символ чужого отряда. Только запомнил их капитана. Таких надо помнить и вести дела сообразно.

– Компания! – заорал кондотьер. – Марш-марш!

Он указал кацбальгером улочку, по которой предстояло отступать. Каре бодро зашагало, стремясь вырваться из села и скрыться, пусть даже рассеявшись в лесу. Это почти удалось, но уже за околицей их отряд окружили всадники. Их было десятка два, и подъезжали новые. Прорваться через них по чистому полю и пройти больше половины мили до леса, нечего было и надеяться.

Всадники не рисковали подъехать поближе и выстрелить из лука или метнуть дротик, потому что среди пехоты было и чуть больше десятка арбалетчиков. Наскакать и смять тоже не решались, ибо отряд держал строй и щетинился алебардами.

Зато вдалеке бежали орденские воины поодиночке и кучками. За ними носились любские конники и, не морочась пленением, убивали беглецов. Отряд был рассеян. Ни одного из этих святош-братьев не видно.

– Кто старший?! – выкрикнул доброцкий конник, подъехавший шагов на двадцать.

Доспех у него был знатный, такой и арбалетным болтом пробить трудно. Говорил воин по-имперски внятно, хоть и с местным выговором.

– Я старший! – откликнулся Таильрен. – Чего хочешь?!

– Сдайся! – приказал всадник. – Обещаю, жизнь!

– Пропустите нас! – нагло ответил кондотьер. – Обещаем никого не убивать!

– Не дури, наёмник! Вам не уйти! Когда соберутся остальные, мы втопчем вас в грязь! Если ты сдашься прямо сейчас – будете моими личными пленниками! Обещаю всем жизнь! Даю слово!

– Тал, – обратился к нему вполголоса Пирко. – Надо соглашаться. От нас мокрого места не останется.

– Пока они соберутся, – возразил капитан, колеблясь. – Мы уже в лесу будем.

Он оглядел солдат и не увидел в них решимости биться насмерть. Прислушался к себе и не нашел причины так рисковать. Враг был сильнее, какой смысл переть на рожон?

– Я, Таильрен! – прокричал он. – Сдаю тебе свою компанию! С оружием в руках и со значком! Ты обязуешься сохранить нам жизнь! И вернуть оружие в установленный обычаями срок! Принимаешь ли ты мою сдачу?!

– Я, Вилмир! – ответил конник. – Принимаю сдачу на твоих условиях! И да будет свидетелем мне Мать Сыра-Земля!

Вот так Таильрен оказался в плену. А никакие «остальные» так и не собрались. Весь отряд, разогнавший и пленивший орденцев, состоял из полусотни конников. Внезапность удара по орденцам, увлеченным резней и грабежом, решила дело.

– Наша встреча была устроена Великим Драконом, не иначе! Клянусь своими глазами, ты принесла сокровище, которое невозможно переоценить! Я не могу распространяться о здоровье своих пациентов, скажу лишь, что я обдумывал рецепты, схожие с приведенными в гримуаре. Участь тех, кто подвергся бы такому лечению, оказалась бы ужасной! В этом труде замечательно описаны подобного рода опыты. Многие, многие рецептуры я уже отверг! Это такой скачок вперед!