Миссис Фаэр была страшно недовольна дочерью.

– Будь ответственной, в конце концов! – надрывалась та. – Сколько можно сидеть у меня на шее?! Ты не в состоянии даже проснуться пораньше и помочь мне приготовить завтрак! Посмотри на себя. Во что ты превращаешься? Живешь как амёба, ничего…

И так далее.

Келен нигде не могла укрыться. Дома – мама, в школе – Оливер.

– Эй, Фаэр, – однажды сказал Карт. – А ты случайно колесами не балуешься?

Келен недоуменно посмотрела на него, состроив гримасу.

– Чего?

– У тебя с восприятием серьезные проблемки. А в зеркало ты давно смотрелась? Страх один.

– Заткнись, – неубедительно промямлила Келен. – У меня грипп.

– Так иди домой и лечись, идиотка, – безразлично сказал парень. – Будешь еще тут инфекцию распускать.

– А ты не подходи ко мне и не заболеешь.

«Интересно, если я и вправду умру, будет ли хоть кто-то обо мне жалеть?»

На самом деле умирать Келен не хотела. И очень этого боялась. Каждый вечер, перед тем как провалиться в сон, она воображала, что наутро уже не проснется.

– Мам, – как-то раз обратилась к ней Келен. – Мне кажется, у меня болезнь. Я нехорошо себя чувствую. Может, купим какие-нибудь витамины? Самые недорогие.

– Спать надо меньше, тогда и чувствовать себя будешь лучше, – отрезала миссис Фаэр. – И что я тебе говорила о шоколаде? В твоем мусорном ведре не меньше пятидесяти оберток! Лучше бы фрукты вместо него покупала.

Хуже всего Келен приходилось на уроках, связанных со спортом, кои их школа любила чрезвычайно сильно. Плавание и легкая атлетика были особенно в чести, и каждый раз Келен умирала вдвойне: от стыда за собственный вид в купальном костюме и от прикладываемых усилий. Она мечтала о том, чтобы потерять сознание посреди урока и освободить себя от страданий хотя бы на недельку. Однако тело действовало ей назло: передвигалось с горем пополам, но сдаваться не хотело. И ведь ни одному врачу не объяснишь, что она действительно была больна. Психологические тесты, мол, доказывали обратное.

– Хочешь, чтобы я отстал от тебя раз и навсегда? – однажды спросил Карт.

Келен хотела. И предлагала ему сделать это с давних пор. Собственно, из-за этого и наступила между ними непримиримая вражда. Последние два года средней школы Келен пребывала в трансе, и поначалу Оливер всячески пытался ее растормошить. Непонятно, делал ли он это из добрых побуждений или из вредности, но на его подколки Келен, нервная и вечно заплаканная, реагировала крайне остро и не знала, как ответить. Ей всё это казалось унизительным, и спустя пару месяцев они с Оливером здорово подрались: Келен кинулась на него с кулаками первой. С тех пор оскорбления Карта приняли настоящий вид, потому что: «Да ты ненормальная, Фаэр».

– Ну что, хочешь? – повторил он.

– Что тебе надо? – ответила вопросом Келен. От него ничего хорошего ждать не приходилось.

– Предлагаю тебе игру. Ежели победишь ты, я у всех на глазах заберу любые свои плохие слова о тебе, попрошу прощения, короче, все, что захочешь.

– Если проиграю?

Оливер недобро оскалился.

– Пока что не решил. Придумаю по ходу дела.

Келен нерешительно замерла, переводя дух. Последнее время ей тяжело дышалось.

– Что за игра?

– Моя любимая. Не волнуйся, никаких лишних движений твоей хилой тушке выполнять не придется. Проверим, – Оливер постучал себя по лбу, – твои мозги. Если сделаешь меня, это утроит твой авторитет.

Карт выдержал паузу. Келен стояла, чувствуя, как сердце дробно билось у нее под ребрами.

– Партия в шахматы, – наконец заявил ее недруг.

Девочка прикрыла глаза. Шахматы, значит.

Шахматную доску она видела примерно дважды в своей жизни, да и то сторонним наблюдателем. А Оливер знал ту вдоль и поперек, числясь лучшим игроком во всей школе. Он этим часто хвастал, стоило появиться слушателям, потому Келен и была в курсе. Самолично она его игру ни разу не созерцала.

– С какой стати ты предлагаешь это именно мне?

– Не знаю, просто мне очень скучно. – Оливер пожал плечами.

– Я не играю в шахматы.

– Ага, но ведь тебе есть ради чего бороться? Оттого куда как интереснее бросить вызов тебе, а не какому-нибудь профи.

– Отказываюсь, – отчужденно бросила Келен.

– Я дам тебе семь дней на подготовку.

– Ты думаешь, я совсем тупая? Ни одному человеку в мире не под силу научиться играть в шахматы за одну неделю. Пока, Карт.

– Хорошо, давай иначе, – Оливер не собирался выпускать жертву с такой легкостью. – Соглашайся на партию – и тогда я на полном серьезе выражу мое почтение, даже если противник из тебя выйдет никудышный. Коль рвешься сдружиться с ребятами, мое одобрение пойдет тебе только на пользу.

Хоть Келен и была смертельно уставшей, это не помешало ей прийти в ярость.

– Мне не нужно от тебя ни черта, – прошипела она. – Засунь свое одобрение себе в зад, самовлюбленный, эгоистичный, тупой…

– Ух ты, ёлки-палки, какие мы слова знаем. – Оливер натурально оскорбился. – Тебе язык с мылом надо мыть, бешеная.

– Пошел вон, – Келен скрестила руки на груди, чтобы те не тряслись.

– Знаешь, если продолжишь кидаться на всех подряд, помрешь в одиночестве.

– При чем тут все, если не нравишься мне только ты?

– По моим наблюдениям тебе не нравится никто, – холодно заметил парень. – Раз уж ты такая угрюмая, почему бы тебе не сброситься с крыши, а?

– Через неделю я уделаю тебя в хлам.

Келен до конца не осознала, как это получилось. Однако идти на попятную было бы самоубийством.

– То-то же, – Карт порядком разозлился, но тут же взял себя в руки. – Жду от тебя чего-то приличного, Фаэр.

Келен, не глядя на него, развернулась на каблуках, и колени у нее подкосились от перенапряжения.

«Чтоб тебе язык выдрали!»

– Эй, ты! – раздался сзади ненавистный голос. – Только не вздумай и вправду кидаться с крыши! Слышишь меня, Фаэр? Мне не нужны лишние проблемы из-за твоей тупости. Ты меня поняла?

Но Келен не слушала. Внутри все горело от обиды, легкие жгло из-за недостатка кислорода, голова кружилась, как будто бы ее владелицу прокатили на смертоносной карусели. Она едва заставляла себя шагать вперед. А в ушах эхом раздавались слова Карта: «Раз уж ты такая угрюмая, почему бы тебе не сброситься с крыши, а? А?»

«Нет. Даже не думай».

Обычно в этих случаях говорят «тебе есть ради чего жить». Но поразмыслив, Келен к своему ужасу поняла, что это ее не касалось.

Тем же вечером она сделала над собой нечеловеческое усилие, и вместо того, чтобы лечь спать, нашла самоучитель шахматной игры. Стоило попробовать не обыграть Карта, так хотя бы дать ему по зубам. Впрочем, спустя несколько минут Келен совсем запуталась в правилах и бросила бессмысленную затею. Коротенькое предисловие учебника гласило, что победа в шахматах во многом зависела от умения человека логически мыслить, а не от знаний разных замороченных стратегий. И Келен легкомысленно решила, что если уж дойдет до дела, она как-нибудь разберется.

«Надо только выучить, куда и как ходят фигуры».

Однако из головы не шел совет, бездумно брошенный Оливером.

Келен не раз размышляла о том, зачем ей жить, и кому ее «живые» дни могли бы принести хоть какую-то пользу. Тем не менее, столь дикий путь, как прыжок с крыши, не прельщал ее по одной простой причине: в этом смысла не было ровно настолько же, насколько в ее существовании.

Около месяца назад, Келен услышала в вечерних местных новостях о безымянном гражданине, покончившим с собой именно таким способом. У него была большая семья, жена и двое детей, приличная работа и в целом не такая уж скверная жизнь. Келен сидела за обеденным столом, слушая стенания и причитания родственников, друзей, знакомых покойника по другую сторону экрана, и никак не могла взять в толк: что руководило этим дебилом, когда он делал свой последний шаг в пустоту? Наверняка он вляпался в какую-то безвыходную историю, но о чем именно думал, стоя на краю карниза? Что чувствовал?