Сквозь мягкий кустарник полусветлого леса с шорохом продиралась одинокая рослая фигура. Она обходила одно дерево за другим, время от времени останавливалась, оглядываясь назад, будто бы потеряла нечто важное и еще надеялась это отыскать.

На остром девичьем лице, украшенном парой превосходных синяков, застыло выражение глубокой, унылой задумчивости. Вяло переставляя ноги, девушка пыталась собраться, отбросить роящиеся в голове сомнения, а еще – заглушить нудный, заедающий и прерывающийся звон. Это был конец. Конец ее связи с тремя мерзкими паразитами, привыкшими существовать за чужой счет. Они были ее головной болью, воплощением ноющих и зудящих колючек, взращенных на почве сарказма и взаимной неприязни. Долгое время девочке приходилось терпеть их яд и абсолютную близость, с которой та ничего не могла поделать. А сейчас, наконец-то, появился шанс избавиться от них навсегда, забыть обо всем, что с ними связано, и вернуться к прежней нормальной жизни… Но оказалось тяжело сбегать от тех, кому была многим обязана.

Повинуясь своим совестливым мыслям, она в который раз затормозила и бросила взгляд через плечо. За семицветными кронами деревьев виднелось только золотое небо, и поворачивать назад было слишком поздно. Да и не нужно вовсе. Она понимала, что это место не подходило ей.

«Мне с ними не ужиться. Я устала себя мучить».

Вдруг до нее донесся звук каменного обвала. Она вздрогнула и ускорила шаг, но чей-то голос окликнул:

– Все-таки уходишь?

– Да, – не поворачиваясь, ответила она. – Навсегда.

Воцарилась минута мертвой тишины, нарушаемой шелестом листвы.

– Стало быть, прощай.

– Прощайте.

– Ты можешь пожалеть об этом.

– Я все забуду, и не о чем станет жалеть.

– Мозги забудут. – Говорящий равнодушно выплевывал слова. – Но по ночам ты не сможешь спать, чувствуя, что чего-то тебе не хватает. Даже находясь в тепле, сытости и довольстве, ты не заполнишь дыру у себя в груди.

– Я ненавижу лес, – процедила девочка, по-прежнему не решаясь обернуться. – И замок. И всех его жизнелюбивых обитателей. Я уйду, вы меня не остановите.

– Будто бы ты мне далась. Мое дело – предупредить. Если знаешь все без меня, поступай, как захочется.

Опять молчание. Но девочка знала, что собеседник никуда не ушел, все еще наблюдая за ней со спины. Тогда она закатала рукав рубашки и уставилась на свою руку, покрытую мелкой сеткой уже несвежих красно-коричневых царапин и ссадин.

– Ради чего мне стоило бы остаться? О чем, по-вашему, я буду жалеть? Об их усмешках? Вранье? Или жутком самодовольстве? – Повернувшись, наконец, лицом к собеседнику, она продолжила: – Как можете вы что-то говорить мне, если сами не в восторге от… них.

– Твоя правда, но сравнивать нас с тобой глупо и неправильно.

Он стоял, прислонившись плечом к дереву, в закрытой, защитной позе.

– Сколько ты думала, прежде чем решение пришло к тебе?

– Достаточно.

– А о чем именно думала?

– Простите, но это не ваше дело.

– Ладно, не отвечай. Только вот тебе совет: не взвешивай все «за» и «против», такой метод никуда не годится. Гораздо полезнее будет вспомнить все от начала до конца еще раз.

– Что это значит?

– Растряси свою память и проживи часть этого года заново – вот что, – раздраженно уточнило существо. – Не просто перечисляя события, которые с тобой случались, но все эмоции, глупые переживания и мелкие, ничего не значащие радости. А когда закончишь, прислушайся и сразу поймешь, что для тебя будет лучше всего. Уверен, так поступать ты не пробовала.

Он размял длинные, мягкие как пластилин, пальцы. Потом бросил на девочку взгляд исподлобья и провалился куда-то вниз, оставив после себя небольшую западину в лесном ковре.

И снова она осталась одна. Шум в голове заметно стих, и это ее напугало. Будто бы часть воспоминаний уже успела ускользнуть от нее, вытекая из глаз, сочась из пальцев и впитываясь в прогретую солнцем землю. Она стремилась все позабыть, а ей предлагали сделать наоборот?

Вспомнить все, что случилось?

«Нечего терять».

В ушах раздалось глухое жужжание.

– Подождите. Не мешайте, и дело пойдет быстрее.

Отыскав поблизости сухой пенек, она присела на него и закрыла глаза. Шуршание насекомых, еле слышный треск коры, легкие порывы ветра были идеальным фоном для тяжелой умственной деятельности.

Ей придется отмотать кусок своей жизни на восемь месяцев назад. Что может быть хуже, чем воспоминания о собственных неудачах и косяках? Ведь именно ими и было наполнено все ее существование, а в особенности – конец прошлого лета и начало холодной, небывало грязной осени. С грязью ей вообще пришлось познакомиться достаточно тесно, потому что почти каждый день она так или иначе оказывалась на земле, по множеству причин.

Было много падений, много синяков, испорченной одежды, потраченных нервов, пролитых слез и самых нелепых, странных, зачастую страшных и нереальных событий в ее жизни.

Нет ничего удивительного, что она мечтала все это позабыть.

Над горизонтом, там, где море соединялось с облаками, вспыхнуло небо. По-осеннему бледная полоса казалась прохладной на ощупь и продолжала расти, пока полностью не вытеснила собой ночь и предрассветную дымку. Вслед за ней показалось солнце, ярко озарив крыши домов и узкие, виляющие вверх-вниз улицы Брайтона – самого счастливого города Британии. Здесь люди не пользовались гардинами и предпочитали спать с открытыми настежь окнами – соленый морской воздух и нежные солнечные лучи создавали ощущение, будто бы ты просыпаешься на пляже.

Впрочем, были и исключения. Одно из окон на втором этаже двухъярусного небольшого домика было наглухо запечатано плотными шторами. За ними спряталась спальня с бежевыми мягкими обоями, одноместной кроватью и перевороченным на ней одеялом, которое мерно поднималось и опускалось в такт дыханию спящего.

Солнце поднималось все выше и в комнате становилось душно: человек беспокойно замычал во сне, сбивая одеяло ногами. В этот же миг дом наполнился громкими, раздающимися с первого этажа возгласами:

– Келен, спускайся сейчас же! Восемь утра, ты уже опаздываешь!

До ушей слова долетали с опозданием. Больше всего на свете хотелось спать. Будильник на столе по-партизански молчал.

Послышались шаги, заскрипели деревянные ступеньки лестницы. Дверь комнаты распахнулась настежь, стукнувшись о стену, а на пороге в сумраке комнаты появилась худая высокая фигура.

– Неужели ты еще не проснулась?! – Звуки голоса обрушились на голову подобно цунами. – Немедленно вставай, лентяйка ты эдакая!

Спасительные шторы разъехались по бокам, впуская в комнату солнечные лучи. Они не заставили себя ждать и резво заскакали по лицу, кусаясь и щипаясь, заставляя морщиться и прятать глаза от их едкого присутствия. Над кроватью нависла женщина со строгим, некрасиво осунувшимся от ежедневного стресса лицом.

– Я встаю, мам.

Голос девочки не соответствовал отпечаткам подушки и следам засохших слюней на щеках. Он звучал сосредоточенно и собранно, как у солдата в армии.

– Пять минут. У тебя есть пять минут! Иначе всю следующую неделю будешь ночевать в школе!

По лбу прилетела легкая затрещина. Дверь хлопнула еще раз, заглушив причитания и ругательства. Келен, мокрая и липкая, осталась сидеть на кровати с ошалевшим от испуга лицом и бешено стучащим в груди сердцем. Она не могла сообразить, какой сегодня был день.

– Я сказала: быстрее шевелись! – вновь донесся снизу крик.

«Потом вспомню».

Только бы не злить ее, только бы не злить…

Келен подбежала к громоздкому шкафу, на ходу вытирая остатки слюней тыльной стороной ладони. Умыться уже не получится. Делать удавалось быстрее, чем думать, и через секунду вместо пижамы Келен натягивала на ноги темно-синие брюки, а через две – пыталась справиться с пуговицами на голубовато-белой рубашке.