– Ты это… прости меня, что… – он искал нужное слово. Взгляд смущенно бродил из стороны в сторону, боясь задержаться на самой Кристине. – …недосмотрел.

– Ладно, я тогда пойду. Рада была увидеться и… хорошо, что с тобой все хорошо, – девушка попыталась выдавить хоть какую-то эмоцию в ответ, но получалось натянуто, и голос вновь срывался на деланное спокойствие, от которого становилось противно.

Только мысль, бившаяся в голове, была иной: нервной, пульсирующей. Отчаянной. «Ты тоже, тоже ничего не знаешь… Ни-че-го…» От несоответствия эмоций внешних и внутренних слегка подташнивало и кружилась голова.

– Кристин! – настойчивый оклик нагнал девушку уже на несколько ступенек ниже лестничной площадки, заставляя обернуться. Артем качнулся на пятках, разворачиваясь в ее сторону. Улыбнулся задорно и открыто, отчего Кристине тоже захотелось улыбнуться в ответ.

– Я хочу тебя проводить!..

* * *

В пустом салоне автомобиля было темно и по-особенному тихо. Умолкли и растворились в подступающем дожде знакомые уличные звуки, крики дворовой ребятни, отголоски оборвавшейся песни с недалекого бульвара.

Даже громкая молодая компания у соседнего подъезда незаметно исчезла, оставив его в беспросветном одиночестве.

Тимофей почувствовал, как напрягается и застывает в холодной, обжигающей тревоге, как все мысли и чувства расслаиваются, становясь безликими и мутными, а на их место приходит пустота.

Давящий тяжелый вакуум. Кажется, что мир съежился, сжался вокруг него, норовя в любой момент схлопнуться в несуществующую мизерную точку и всех окружающих. Забавно, подумал он при этой мысли, он еще думает о других, ему еще может быть кого-то жалко. Еще остались чувства. Какая-то вера.

Мимо прошел мужчина, наспех застегивая молнию на куртке. Ветер трепал ворот, пытаясь пробраться за пазуху, лохматил черные с проседью волосы, но его игра не забавляла прохожего.

Тим проводил его равнодушным взглядом и внезапно осознал, что вокруг действительно потемнело. В навсегда пропахнувшем мятой и лавандовыми духами Алисы салоне стало зябко, он выключил кондиционер. Машинально потянувшись к торчавшему в замке зажигания брелоку ключей, парень замер, потому что тяжело хлопнула за вышедшими из подъезда дверь.

Приметная даже издали, Кристина огляделась по сторонам, машинально смахивая с лица медно-рыжие волосы. Девушка оглядела ряд припаркованных возле подъезда машин, но либо не заметила Тимофея, либо вспомнила об их последнем разговоре и подавленно отвела взгляд.

Следом за ней на улице показался молодой человек. Тим почувствовал, как на смену пустоты в груди приходит интерес, смешанный с горячим раздражением. Этот незнакомый парень был, как ему показалось, ни о чем. Не ниже самого Тимофея, но щуплый, тощий, скованный, а оттого казался механическим существом.

Но вот он, пересилив себя, сделал шаг к Кристине, и сквозь отражавшуюся в лобовом стекле светлую тень березы Тим ясно увидел, как девушка, улыбнувшись, подала ему руку, и они ушли, вскоре исчезнув за углом стоящего возле дороги дома.

Внутри опять что-то дрогнуло, отдаваясь болезненной жгучей нотой, и он удивился и испугался этому одновременно. Чувствуя, как накаляютсяй обнаженные нервы, доходя до той точки, где настолько сильны жар и холод, что уже невозможно отличить одно от другого, Тим быстро, боясь передумать, повернул в гнезде ключ зажигания.

Послышался знакомый тихий сначала щелчок, потом короткое покашливание старого двигателя. Автомобиль мигнул фарами и старательно заурчал, налаживая давно знакомы Тиму умиротворяющий ритм.

Выезжая со двора на оживленную дорогу, мимо старых Расчесок и детских садов в глубине тенистых, шумящих листвой тихих двориков, он привычным движением откинул солнечный козырек, одновременно выуживая из застрявшего в подстаканнике твердого чехла темные очки.

С потрепанной фотографии на него опять смотрела она, его Алиса, но в этот раз он попытался не встречаться с ней взглядом, торопливо напяливая солнечные очки, уже больше по сложившейся давно привычке, чем по необходимости. И в этот момент горько порадовался сам себе: так хотелось спрятать от нее за темными стеклами раскрасневшиеся, влажно блестящие глаза.

«Око… Око… Око за око… – слова танцевали в голове. – Око за око – и весь мир слеп!..»

Микроавтобус сильно тряхнуло на колдобине. Кирилл моргнул. Буквы в голове вздрогнули, перемешались и рассыпались, исчезнув, как в омуте, в глубинном колодце мыслей. Оттуда они, наверное, взялись. Но спросонья Кирилл не был уверен, что голос, почудившийся ему в дремоте, не принадлежал кому-то извне.

Зябко поежившись, он сонно огляделся. Из подступающей по бокам темноты контурами переводной картинки медленно проступали окружающие предметы. Два ряда темно-серых автомобильных кресел. Между ними узкий неудобный проход, застеленный выцветшей ковровой дорожкой. Низкий серый потолок, полки над головой, (кажется, на одной из них должны быть его куртка и рюкзак). Водительское сиденье и два передних места отделены от салона глухой перегородкой.

Окна закрыты плотными занавесками. Сквозь просветы между ними временами вспыхивало в мелькающих фонарей забрызганное водой и жидкой грязью стекло.

«Был дождь…»

Кирилл любил дождь. Только этот таил в себе тревожащую неизвестность. Прошлое осталось позади, в почти пяти часах езды от города, где проходила его прежняя жизнь, а будущее ждало впереди – кто знает во скольких километрах?

Настоящее же было пустотой. Тягучей и гибкой, растянутой между двумя жизненными пунктами, двумя далекими друг от друга контрольными точками. Отсутствие у этой пустоты определения пугало, волновало… и завораживало его одновременно.

Автобус последний раз тряхнуло. Колеса, мягко пружиня, вкрадчиво зашелестели по дороге, словно та была сплошь покрыта древесной хвоей, и вскоре остановились.

Отогнув шторку, Кирилл выглянул наружу, но это мало помогло: темная, сизо-седая от туч ночь прижалась вплотную к стеклу, стараясь попасть внутрь. Тусклый луч далекого фонаря выхватывал из нее лишь кончики раскидистых еловых лап да край асфальтированной площадки.

В передней части салона щелкнул замок. Дверь со скрипом начала отъезжать в сторону

– Берем вещи и на выход! – донесся спереди громкий голос сопровождающей.

Бультерьериха (Кирилл забыл ее настоящее имя) любила обращаться к нему во множественном числе, если нужно было обратиться к нему, словно рядом постоянно был кто-то еще. Кто-то, чье общество нравилось сопровождающей гораздо больше, чем общество мальчика.

– Что копаемся? Ну-ка! – сдержав обреченный вздох, женщина протиснула свою обширную фигуру в тесный проход, в полумраке нащупывая на полке вещи. – Давай! – снова требовательно повторила она.

На улице, в пятне света возле ворот, стояли двое.

Первой была высокая женщина постбальзаковского возраста с темными, волосами, зализанными сзади в высокий гладкий пучок.

Скуластое лицо с волевым подбородком казалось навеки застывшем в помеси безразличной холодности и непробиваемой строгости. Остальные черты только подчеркивали создаваемое впечатление: идеальная осанка, покатые плечи и крепкие, жилистые ноги в узконосых туфлях-лодочках.

Черная юбка сидела на даме в обтяжку, светло-розовая блузка с бордовым жабо казалась безукоризненной в каждой блестящей атласной складочке. Своим сдержанным видом женщина походила на училку из какой-то очень крутой гимназии, куда Кириллу путь заказан.

Худая девчушка лет двадцати, волнительно мнущаяся с ноги на ногу рядом, выглядела по сравнению с непрошибаемой дамой кудлатым щенком. На ней было то ли платье, то ли ночнушка – под пестрым, «деревенским» халатом не разберешь. Девушка щурилась на свет фонаря, пряча зевки. Она продрогла и тщетно пыталась согреть дыханием ладони.

– Быстрее, чего замер!