– Там может быть еще много чего, – задумчиво ответила девушка и посмотрела на часы: – Скоро ракету запустят.

– Ядерную? Я бы посмотрел на взрыв, – заинтересовался я.

– Можно посмотреть, – Марина указала на диспетчерскую вышку. – Оттуда будет видно зарево.

– Давай скорей, – поторопил я ее. – Возьмем еду и поднимемся на вышку.

Мы так и сделали. Подносы мы взяли с собой, поднялись на вышку и сели просто на диспетчерские пульты. Благо они были отключены.

– Романтическое свидание, – пробормотал я, открывая бутылку с соком.

– Слишком романтическое, – девушка помешивала горячую кашу в тарелке.

Полевая кухня не слишком разнообразна.

– Мы однажды ужинали на крыше, – припомнил я.

– То был ресторан, и сейчас мы не на крыше, – напомнила Марина. – Там был большой балкон.

– И нужно было, чтобы именно в тот день за соседним столиком парень делал девушке предложение, – вспомнил я.

– Там часто делают предложения, – добавила Марина и поправила себя: – Делали. Но от тебя я тогда предложения не ждала.

– Не на пятом же свидании. Я конечно бываю импульсивен, но не на столько.

Она улыбнулась и спросила:

– Ты же поехал туда не из-за меня?

– Не знаю, – я задумался. – Кто-то должен был поехать.

– Это не ответ. Что тебя мотивировало?

– То, что вы столько времени имели дело с реагентом и все равно ни черта не знаете об огне. Приходится рисковать другим.

– Да, ты прав, – нахмурилась девушка. – Смельчаки всегда исправляют ошибки ученых. Иногда ценой своей жизни.

– Там безопасно, – сообщил я. – Дышать можно, зуда или жжения нет. Только пепел кругом лезет и его отвратный привкус остается во рту.

– Больше так не делай, – резко сказала Марина.

– Как? – я удивился.

– Не рискуй из-за меня.

– Я бы не зарекался…

В этот момент за горизонтом вспыхнула яркая вспышка, а спустя секунду в небо над горизонтом поднялся едва заметный огненный шарик. Следом за ним по горизонту прокатилась волна странного света, словно стена в какой-то момент стала гореть ярче, а затем снова потускнела.

– До нас не дойдет? – спросил я, имея ввиду взрывную волну.

– Нет, слишком далеко, но что-то действительно изменилось, – ответила Марина.

– Свечение? – уточнил я.

– Да, – девушка кивнула. – Ешь быстрее и пойдем смотреть результаты взрыва.

Я видел ядерные взрывы только на видео. Про сами ядерные взрывы я почти ничего не знаю, в отличие от ученых, которые окружают меня в этот вечер в палатке. Физики и химики прекрасно осведомлены о процессах, протекающих внутри атомного ядра в момент взрыва, вот только на их лицах я вижу черты смятения.

Во-первых, взрыв был слабее чем прогнозировалось. Мы должны были увидеть яркий огненный шар над горизонтом, а вместо этого был блеклый шарик, который продержался всего несколько секунд. Во-вторых, брешь в огненной стене оказалась в длину не больше диаметра шара, хотя ударная волна должна была сбить огонь на многие километры. В-третьих, всплески радиации, которые обычно сопровождают сие зрелище, и вовсе отсутствовали. Чего уж тут говорить, если, в-четвертых: огонь сомкнулся через двадцать секунд.

А теперь самое главное, в-пятых: по огненной стене, от взрыва, пробежала волна яркого света и в этот же момент огонь сделал рывок вперед. То есть огненное кольцо резко выросло, прибавив в диаметре несколько километров.

Ученые разводили руками. Данилов выдвинул предположение, что огонь вобрал в себя часть энергии ядерного взрыва, использовав ее для ускорения. Как это было возможно он не уточнил, но большинство согласно закивали. Но делали они это не от разумности доводов физика, а потому что своих идей у них не было. Ни у кого не было идей. Марина посидела немного со всеми, подперев рукой подбородок, и вышла. Военные отправились консультироваться с командованием. Кто-то из ученых принялся анализировать данные с датчиков.

Я тихо вышел из палатки и огляделся. Девушки нигде нет. Вероятно, она отправилась предаваться мрачным мыслям наедине. Пойду придамся сну.

Сегодня предпоследний день февраля. То есть, формально еще зима. Теплеет в наших краях ближе к середине марта, а в конце марта все еще может выпасть снег, хоть это и редкость. Но в феврале снег лежит почти всегда. Почти всегда и почти весь февраль. Огненная стена греет воздух вокруг себя, топит не только снег, но и металлические конструкции, однако ее тепло можно ощущать на расстоянии в сотню метров. На расстоянии в десятки метров можно ощущать жар, но при этом он еще не обжигает. Климатолог мне как-то рассказал, что огонь греет воздух, отчего средняя температура подогревается на несколько градусов, но тоже не очень далеко от огня. Максимум несколько десятков километров. Итого, потепление вблизи огненной стены есть, но оно не значительно. Так объясните же мне, почему в лагере, который находится в добрых пятидесяти километрах от огненного кольца, наступила настоящая весна? Мало того, что температура ночью была не ниже восьми градусов тепла, так еще и утром, когда я вышел из палатки, она уже перевалила за четырнадцать градусов. Зимняя куртка мне больше не нужна, да и обувь нужно сменить.

За завтраком я поднял эту тему, но климатологи только развели руками. Потепление наблюдается вокруг огненного кольца на расстоянии в сотню километров, и более того, чем больше становиться огненное кольцо, тем дальше от огня начинает теплеть. Кажется, огонь сломал не только наш мир, но и наш климат. Это при том, что внутри огненного кольца температура колеблется в пределах семнадцать-восемнадцать градусов. Во всяком случае там, где был я.

После завтрака все разошлись по своим делам, и один только я остался без дела. Я здесь своего рода достопримечательность – первый человек, побывавший в пепельном мире.

За утро у меня дважды взяли интервью. Оказалось, журналисты как-то узнали о моей миссии, хотя изначально она была секретна. Вопросы были глупыми, они плохо понимали, что нужно спрашивать и уповали на то, что я сам дам им нужную информацию. Конечно, я бы мог им многое рассказать, но где-то внутри моего мозга сидела заноза, которая предпочитала скрытничать и утаивать. Простите, коллеги по цеху, но быть может, действительно сейчас не все можно говорить. Хотя никаких бумажек я не подписывал и понятия не имею о том, что может быть секретным. Ну, кроме реагента, конечно.

Часам к десяти пришло распоряжение журналистов не пускать и от меня отстали. Я снова стал никому не нужным, а потому нашел пристанище в главной палатке лагеря. Здесь происходило кое-что интересное.

С утра в распоряжение ученых поступили переоборудованные военные беспилотники. Их запускали из военной базы в сотне километров от нас, а затем передавали управление нам. Вместо ракет дроны несли камеры, датчики и детекторы, а вместо бомб зонды для сброса.

Я отыскал на кухне автомат с кофе, налил себе большой стакан и устроился в углу палатки на свободном стуле. На нескольких больших экранах можно было наблюдать за картинками из камер дрона и за данными датчиков. Датчики сообщали о вещах совсем мне не понятных, а вот картинки с камер были интересны. Попивая кофе, я наблюдал как дрон приближается к колоссальному огненному валу, дугой тянущемуся до самого горизонта. Дрон летел немного выше и можно было наблюдать как позади огненной стены остаются сплошные пепельно-серые поля. Огонь возвышался на добрый километр, хотя по заверению ученых он почти перестал расти в высоту.

– Высота тысяча двести, дистанция тысяча пятьсот, – сообщил пилот дрона. – Набор высоты.

Дрон начал подниматься еще выше, чтобы жар огня как можно меньше вредил беспилотнику.

– Тысяча пятьсот, сближение, – сообщил пилот.

Огненная стена медленно проплывала под дроном и можно было во всех подробностях разглядеть серое облако над ней, из которого бесконечно шел пепел.

– Сигнал слабеет, – предупредил пилот.