– Мама, чай совсем остыл, а ты толком и не поела ещё, – услышав заботливый и тревожный голос дочки, я вернулась в реальность.

И девочки-подростка уже не было рядом.

– Доченька, а кто мне так волосы красиво уложил?

Дочка растерялась. Она не знала, что мне ответить, поэтому подошла ко мне и, глядя в зеркало, проговорила:

– Нет, мама, я этого не делала. Понимаешь, с того самого дня, как ты вышла из ванной комнаты с укладкой на голове, я тебя вижу каждый день с новой причёской. И всегда она у тебя разная. Понимаешь, для нас… – она обвела комнату руками и пояснила. – Для медперсонала, врачей, Павлуши и конечно же для меня – этот факт так и остался загадкой.

Я опять посмотрела в зеркало, в надежде увидеть подростка, но за моей спиной никого не было.

– Мы сначала думали, что это кто-то из медперсонала или сочувствующих больных.

– А мы – это кто? – решила уточнить я.

– Это – Иван Сергеевич, ты уже видела своего лечащего врача. Капитолина Станиславовна – это старшая медицинская сестра… – загибая свои пальчики, медленно проговаривала Кира. – Ну, большая такая… – на всякий случай объяснила дополнительно она. – Ну и третья – это Настя. Та, молоденькая, что первая пришла к нам в палату с самого утра. А ещё – баба Нина, она здесь санитаркой работает, убиралась в твоей комнате. Ну и естественно – я. Вроде всё. Больше сюда никого не пускали. Но раз никто из нас этого не делал, осталось только подозрение, что ты сама себя как-то облагораживаешь.

– Это как?

Дочка пожала плечиками и объяснила:

– Я же говорю, что для нас это так и осталось загадкой.

– Хорошо, – понимая, что объяснений на свой вопрос толком я не получила. – Тогда ещё один вопрос… – уж добивать так добивать, решила я. – А почему такая секретность? То есть – почему были вхожи в мою палату только эти люди?

– Это – распоряжение Павлуши, – смущённо ответила дочка, и лёгкий румянец покрыл её щёчки.

– Так, так… А теперь поподробнее, именно с этого места, – меня это уж очень заинтересовало, особенно – те чувства, которые дочка вкладывала, когда произносила его имя. – А то это имя – Павлуша – я уже второй раз слышу за этот короткий промежуток времени.

Кира так давно мечтала рассказать о своём Павлуше, но всё как-то не находила подходящего момента. Но вот когда он наступил – растерялась.

С чего начать?

Как рассказать матери о самом главном и важном событие, которое произошло ещё полгода назад? Взять вот так сразу сказать, не подготовив её?

Ведь сколько матери ещё придётся узнать и сколько объяснить событий, которые произошли за время её отсутствия, за эти долгие полгода.

Кира понимала, что перегружать её мозг сразу всеми фактами нежелательно, но с собой ничего поделать не могла, чувства переполняли её. И приняв решение начать с самого начала, хотя чувства кричали ей об обратном, набрала побольше воздуха и принялась рассказывать…

– В общем, после того, как ты заснула, мне позвонил полицейский и попросил разрешения с тобой поговорить. Я тогда запретила тебя тревожить, – девушка поёжилась, вспоминая тяжёлое для неё время. – А потом ты не проснулась. Боже! Тогда я была в такой растерянности, что когда позвонил этот полицейский снова, я расплакалась и сказала ему, что не могу тебя разбудить. Он быстро приехал, осмотрел тебя и вызвал «Скорую помощь». Так ты и оказалась здесь. Он первое время спрашивал меня о том, как ты узнала, что тому водителю плохо в машине стало, но ведь я ему ничего не могла объяснить, и он стал ко мне приезжать, чтобы поддержать. Да, я приезжала к тебе каждый день, и то, что у тебя всегда разная причёска с раннего утра – сразу озадачило меня. И я ему об этом тоже сообщила, перед этим переговорив с медперсоналом. Но мы ничего не выяснили, а Павлуша даже скрытую камеру ставил, о которой знала только я.

– И что, был результат?

– И – ничего. Ты знаешь, причёска у тебя на голове появлялась в одно и то же время. И именно в этот момент всегда были засвечены кадры на плёнке. Он просматривал плёнку почти месяц, но потом мы решили, что необходимости в слежке нет, – Кира спохватилась. – А ещё мы в это утреннее время по очереди дежурили возле тебя. И перед тем, как у тебя появлялась новая причёска, мы засыпали. Но самое странное, что именно в это время камера показывала, что мы бодрствуем, сидим, смотрим на тебя, шевелимся… Но потом – ничего не помним об этом промежутке времени.

– Да, уж… – только и смогла я ответить.

– Но мамочка, – Кира взяла мою руку, слёзы опять появились в её глазах. – Все эти полгода ты не сделала ни одного движения, ты лежала неподвижно в одной и той же позе, – она вздохнула. – И так – день за днём… Павел стал тоже со мной к тебе приезжать. Он был со мной всё это время. И вот… – дочь счастливо улыбнулась. – Я люблю его, мама!

– Это я уже поняла. Значит, этот тот парнишка, который мне сразу понравился? – девушка мотнула головой и положила голову на моё плечо.

– Мама, он и сейчас тебе понравится. Он такой мужественный, и в то же время – очень нежный, надёжный. Он, он… – девушка мечтательно подняла глаза к потолку.

– Да, да… Я уже поняла тебя, доченька. Самый любимый и родной.

– Ага, – только и ответила Кира.

Именно в этот счастливый момент к нам в палату ворвался молодой человек с огромным букетом роз, в котором я узнала полицейского Павла.

Он, широко улыбаясь, вручил его мне со словами:

– С возвращением на нашу обетованную землю. Я – Павел Миронов, – он обнял Киру. – Я рад, что с вами всё хорошо.

– А как ты узнал, что мама пришла в себя? – удивлённо проговори Кира. – Ведь я совсем забыла тебе позвонить.

– Вот именно, что забыла, – с укором ответил Павел.

– Как? – не отступала Кира.

Павел посмотрел в угол, и мы проследили за его взглядом.

– Так ты и не убрал камеру из палаты? – спросила дочь.

Я же непроизвольно укрылась одеялом, хотя моя пижама скорее смахивала на брючный костюм.

– Вы не обижайтесь, – видя моё телодвижение, серьёзно проговорил Павел. – Я просто боялся за вашу жизнь, Лидия Семёновна. А как увидел, что вы пришли в себя – сразу к вам рванул.

– Тогда ты очень долго ехал, – с подозрением пробормотала дочь.

– Вот, а ещё – самое интересное… – парень сел рядом со мной. – Мне – когда я уже мчался к вам – позвонили и сообщили, что Артюхов тоже пришёл в себя. И что самое странное – в одно и то же время, вплоть до секунды, одновременно с вами, Лидия Семёновна. И я даже немного поговорил с ним по телефону.

– Это разве возможно? – удивилась Кира.

– Вот и я о том. Мистика! – Павел оглядел меня и продолжил с воодушевлением свой рассказ. – Он, как мне сказали, выглядит не так бодро, как вы. Но говорить уже может. И когда я его спросил о том вечере – что конкретно он помнит – знаете, что он ответил? – увидев наш любопытный взгляд, он пояснил. – Он мне прошептал: «Голос».

Последние слова Павла прозвучали как в каком-то фильме ужасов. Я подумала, было, что это – какой-то розыгрыш, но Павел был серьёзен.

Киру эта новость тоже сильно расстроила, и они с Павлом, переглянувшись, замолчали.

Пауза затянулась, я не выдержала и прервала её:

– Это всё как-то… Это, наверное, интересно, но я не пойму – о чём это вы? Что за голос? И кто такой этот Артюхов, и почему я должна сегодня о нём думать?

– Мама, это мужчина из той фуры, – пояснила дочь и, видя моё непонимание, пояснила. – Из машины, которую ты остановила. А водитель – этот самый Артюхов – был тогда без сознания.

Тут я осознала, что тот злополучный вечер всё-таки меня никогда не оставит в покое.

И почему я тогда увидела ту смерть, которую смогла предотвратить?

Что это? Мистика, волшебство или просто шизофрения?

– Ну да… – горько подумала я вслух. – По мне плачет психиатрическая клиника.

– Ну что вы! – Павел постарался вернуть праздничную обстановку в палату. – Об этом, слава богу, даже и говорить не стоит. Даже не думайте об этом…