«Ну уж, нет, спасибо, не дождётесь…», – подумала я, но в ответ, поблагодарив, постаралась быстрее покинуть кабинет этой наимилейшей женщины, которая, провожая меня, продолжала сверлить мне спину пронизывающим взглядом.

Вернувшись в палату, я тут же залезла в интернет, чтобы найти всю информацию о психических расстройствах человека. Я до сих пор сама не понимала своё состояние, ведь здоровые люди не видят покойников. Я понимала, что если всё же больна, то могу быть опасной для общества. Да что общество, самое главное – это для своей дочки. С этим тяжело было смириться.

– Привет, мамочка! – услышала я радостный голос Киры. – У тебя всё в порядке?

– Да. А почему ты спрашиваешь?

– Просто я же вижу, что ты чем-то сильно расстроена.

– Домой хочу.

– Это я уже поняла по твоему печальному виду. Волосы растрёпаны, глаза красные, взгляд потухший. Ты что, опять долго в интернете зависала? Сегодня сама на себя не похожа.

Я подошла к зеркалу и обомлела – точное описание.

– У психиатра была сегодня?

– А что, по мне не видно? – съехидничала я.

– Ну, мам… – Кира выкладывала фрукты на тумбочку. – Я же переживаю за тебя. И что тебе сказали?

– Психически здорова я или нет?

– Ну, мам… – опять проговорила дочь, не найдя другого ответа.

– Сказали, что всё в порядке. Жить буду. Кровать мне в психушке ещё не освободили, так что выпускают на свободу.

– Мамочка, ты прости меня, это я настояла на этом враче, – она обняла меня. – Знаешь, как я испугалась тогда! У тебя такой взгляд был!

Она не стала уточнять, в какой именно день это произошло, но я и так понимала, что происшедшие во мне перемены сильно её пугали. Да что скрывать – и меня тоже.

– Ничего, мама – прорвёмся.

– Прорвёмся, доченька, конечно прорвёмся, – подтвердила я.

Когда мы сталкивались с Кирой с какими-либо трудностями, мы всегда так говорили. Это было что-то вроде семейного девиза. И он нам придавал сил. Но это было раньше, сегодня наш девиз меня только расстроил. Как здесь прорвёшься?

Чтобы отвлечься от грустных мыслей, я поинтересовалась:

– Как день провели?

Дочка тут же преобразилась, подалась вперёд, глаза засияли.

– Ой, мамочка, я такая счастливая… – она присела ко мне на кровать и, как в детстве, положила мне голову на колени. – Даже боюсь сглазить, как мне хорошо.

Я гладила дочку по голове, нежно теребя её волосы и слушая её рассказ о сказочно-чудесном дне: об обеде в кафе, который плавно перешёл в романтический ужин, о прогулке по ночному городу…

Полнейшая романтика влюблённых…

– И когда вы планируете свадьбу? – спросила я.

– На сентябрь.

– Почто так надолго её отложили?

– А что, замечательный месяц. Бабье лето же будет, значит – тепло. Да и в старину свадьбы играли осенью, после сбора урожая, чтобы семья была крепкой и долгой. А я хочу с ним прожить всю оставшуюся жизнь.

– Да, убедительно. Но свадьба ваша – вам и решать.

– Да, – девушка села и взяла меня за руку. – Это самое главное. Мы решили, что свадьба будет, но мы не хотим пышных церемоний.

Я мечтательно представила дочь в белоснежном платье, которое обтягивало её тонкую талию. Красивая, нежная, прямо очаровашка…

– Мама, – прервала мои мечты дочь. – Ты, наверное, уже и платье выбрала для меня в своих мечтах? – смеясь, спросила дочь.

– Ну да, а что тут такого? Ты – единственное моё сокровище, и я очень хочу, чтобы всё было на высшем уровне.

– Мы не хотим пышную свадьбу и не хотим много гостей.

– Как так?

– Мы проведём вечер в кругу самых-самых близких нам людей. Мы посчитали, что их будет не больше двадцати. Да, мама, мы уже этот вопрос обговорили.

От возмущения я встала с кровати, в горле пересохло, душа протестовала.

– Как так? Ты у меня – единственная дочь, и я что, не могу тебя по-человечески выдать замуж?

– Мамочка, я так и знала, что ты будешь против нашего решения. Но это – моя свадьба. Мы хотим расписаться и улететь в свадебное путешествие, вот только мы ещё не решили куда. Я хочу в Париж, а Павел – в Италию, но чтобы мы не выбрали, мы летим – и всё тут.

– А-а-а, всё с вами ясно… – разочарованная этой новостью, я, принялась воздействовать на неё другими способами. – Растишь вот так дочь, растишь, а в ответ вот такая благодарность, – и тут мне показалось, что на зеркале появились буквы.

Я медленно, стараясь не привлекать внимания дочери, подошла к объекту моего интереса. Чем ближе я подходила – тем отчётливее видела надпись – «Дочь вместо тебя». Буквы были красного цвета, и они, нарушая все законы физики, начали растекаться по гладкой поверхности зеркала – от центра к краям.

Я потрогала эту жидкость – кровь.

А в центре зеркала начало образовываться чёрное пятно. Чем ближе к краю растекалось кровяное месиво, тем больше становилось оно.

Я не сразу поняла, что это не пятно, а лицо. Огромные глаза смотрели на меня не моргая и с такой злобой, что жуткий холод пробежал по моему телу. На руках поднялись волосы. Когда это лицо стало нормальных размеров, на нём появилась злорадная усмешка, и я услышала голос:

– Как тебе моё предложение?

– Что я тебе сделала? Что? Зачем ты меня мучаешь?

Сильный удар по лицу. Ещё один удар, который привёл меня в чувства.

Щека горела, а дочь трясла меня за плечи и плакала.

– Господи, прошу, помоги! – взмолилась дочь. – Я больше не могу этого видеть!

Я отрешённо посмотрела по сторонам, не понимая, где нахожусь. Сознание медленно возвращалось, и я со страхом посмотрела на зеркало. Но ни красного растекающегося пятна, ни лица там не было.

Опять я напугала дочь. И всё же – что со мной не так?

– Доченька, прости меня. Мне, наверное, всё же нужна помощь психиатра. Что-то я себя неважно чувствую.

На крики Киры в палату вбежала Настя, оценив сложившуюся ситуацию, но не понимая причины шума, она подошла ко мне.

– Что, зуб болит? – показывая на красную щёку, сочувственно проговорила она.

– Нет, это меня в чувства приводили, – сняв халатик, я залезла под одеяло и проговорила. – Я хочу спать. Можно мне остаться одной?

Девушки молча удалились, а я…

Обессиленная, я легла, но мне не спалось. Эта надпись и страшный торг совсем вывели меня из равновесия.

Дочь вместо меня…

Куда я влезла, в какие разборки?

И всё же мне не очень хотелось верить в моё психическое расстройство.

– Доктор, Иван Сергеевич, ну поймите меня… – услышала я за дверью плачущий женский голос.

– Милочка, я вам всё уже объяснил.

– Иван Сергеевич, миленький, я очень вас прошу, – голос перешёл уже в рыдающий. – Я могу и в коридоре спать, и помогать во всём вам буду, если надо, то полы мыть буду и всю остальную работу выполню.

– Ну не могу я, не мо-гу, – твердил доктор.

Дверь открылась, и в комнату зашёл рассерженный Иван Сергеевич со словами:

– Не больница, а бог знает что!

Вместе с ним зашла женщина, в которой я узнала больную Крымчанову, её глаза, распухшие от слёз, умоляюще смотрели на доктора, никого больше не замечая.

– Я не могу, все сроки вышли. Мне больных некуда класть. Понимаете вы это или нет?

– Доктор! – женщина билась в истерике. – Два дня, всего два дня!

Тут доктор наконец-то обратил внимание на меня и, оглядев с ног до головы, сердито пробурчал:

– А с вами-то что? Какое на вас несчастье свалилось?

Но мне не хотелось говорить о себе, поэтому я в свой черёд, посмотрев на плачущую женщину, поинтересовалась:

– Что тут происходит? И почему вы допускаете, чтобы больные вас о чём-то умоляли?

– Я же и говорю – бог знает что! – доктор присел, протёр очки, и устало проговорил, глядя мне в глаза. – Вот вы домой проситесь, а эта особа… – он указал на Крымчанову. – Уходить отсюда не хочет. Просит ещё два дня.