Мои веки меня не слушались, как я ни пыталась их открыть – у меня ничего не получалось. Тело было скованным и тяжёлым, мне пришлось приложить немало усилий, чтобы пошевелить хотя бы пальцами.

– Ну, чего ты кричишь на всё отделение, – послышался недалеко сердитый мужской голос. – Всех больных переполошила. Смотри, все из своих палат повыскакивали.

По низким ноткам и хрипотце в голосе я предположила, что мужчина далеко не молод. А ещё мысленно – глаза-то мои были закрыты – почему-то убедила себя, что ему – около шестидесяти лет, и что он – невысокого роста, в очках и абсолютно седой. А ещё, что у мужчины была бородка – маленькая остренькая бородка…

– Так, так… – пробормотал мужчина – видимо, доктор? – уже возле меня, он взял мою руку и сказал, обращаясь уже ко мне. – Больная, если вы меня слышите, то пошевелите своими пальчиками.

Я изо всех сил сжала руку, понимая, что на самом деле получилось только лишь слабое движение кисти. Озадачило то, что меня почему-то назвали больной. Да, я провела накануне не самый лучший вечер в своей жизни. Да, тело моё до сих пор меня как-то плохо слушается, но…

Почему сразу – больная?

– М-м-м… – промычал доктор. – Так, так… Прекрасно, замечательно…

«И что тут замечательного?», – тут же поменяла я своё мнение. – «Если у меня нет сил даже кисть руки сжать. Да что там руку – глаза свои открыть толком не могу…», – и передразнила. – «Замечательно…».

– А теперь, голубушка, если почувствуете мои прикосновения – тоже пошевелите своими пальчиками, – не унимался врач.

Я от возмущения готова была вскочить с кровати: «Он что, меня ещё и трогать своими руками будет? Да всё со мной хорошо, я всё слышу и чувствую, вот только – не вижу!», – подумала я, только сейчас до конца осознавая, что не знаю – почему оказалась в больнице.

– Понятненько… Ну а теперь попробуем здесь. Вы меня чувствуете?

И тут, когда почувствовала, как что-то укололо меня в указательный палец, я машинально сжала его.

«Ничего себе!», – возмутилась я. – «Так это он меня иголкой тычет!».

– Доктор, – я услышала голос моей дочурки. – Что скажите?

Но доктор не спешил с ответом, бормоча что-то себе под нос.

– Иван Сергеевич! – с болью в голосе продолжила дочь свой допрос. – Не томите. Скажите – есть надежда?

– Надежда, надежда… – протянул врач. – Голубушка, надежда у человека всегда должна быть… – в его голосе слышалась теплота и сочувствие. – Четвёртая степень – это вам не шутка. Я же объяснял тебе уже, что это – высокий уровень тяжести. У неё ещё вчера наблюдалось отсутствие чувства боли, сознания, рефлексов… – он кашлянул и продолжил своё объяснение. – Ты же помнишь, что не было реакции и на свет.

Видно, дочь совсем загрустила от его тирады – она горько вздохнула.

А доктор стал говорить дальше:

– Ну что ты, дочка? Ты же видишь, что динамика меняется в лучшую сторону. Кирочка, твоя мама выходит из комы, и будем надеяться, что в течение… – он немного помолчал, видимо, решив не обнадёживать сильно мою дочь. – Э-э-э… В течение небольшого промежутка времени мы сможем её поставить на ноги, – а последние слова он добавил как-то неуверенно. – Недели через две, может.

Голоса стали удаляться, и я уже не услышала, что будет недели через две. Наступила тишина, только прибор, которой пищал у меня над ухом, не давал возможность сосредоточиться и на том, что я только что услышала о себе, и на том, чтобы понять происходящее вокруг меня. То, что я в коме – это уже поняла, то, что всё довольно-таки не просто со мной – это я тоже прояснила, но…

Но вот почему я в этой тяжёлой коме оказалась – это я не выяснила, просто ничего не помнила.

– Мама, мамочка, родная моя… – услышала я опять дочкин голос. – Мне так без тебя плохо, возвращайся ко мне скорей…

Я не слышала, как дочка вернулась ко мне. Открыв глаза, я потянулась, растягивая по возможности все мышцы затёкшего тела.

Дочка сидела на стуле рядом с моей кроватью и тихо плакала, но увидев, что я села на кровати и вдёрнула из своего тела все трубки, плакать перестала и с удивлением посмотрела на меня.

– Ну, чего сидишь? – потормошив дочку, я поцеловала её. – Я домой хочу. Поехали, а?

Дочь не отвечала, а я прошлась по палате. Миленько, уютненько, чистенько, но дома лучше. Палата была рассчитана всего на одного больного, и было ясно, что была платной.

– Кирочка, родная моя, я действительно очень хочу домой, – я говорила искренне, у меня было ощущение долгого отсутствия в мире живых. – Неси мои вещи, а по дороге расскажешь о том, почему я здесь оказалась.

В этот момент к нам зашла молоденькая медсестра, которая, увидев меня стоящей посреди палаты, тут же начала пятиться назад. В её широко раскрытых глазах промелькнул страх, который сменился удивлением. Белый колпак сполз ей на глаза, она пыталась его поправлять, но от волнения у неё ничего не получалось.

– Господи, Настасья, тебя только за смертью посылать, – услышала я из коридора голос какой-то женщины. – Ну, чего встала, как вкопанная, делать нечего, что ли, как стены подпирать? – вошедшая крупная женщина – в белом халате, видимо, старшая медсестра – поправила медсестре колпак и укоризненно проговорила. – Я же не могу всё сама делать. Настя! Да ты что, приведение увидела, что ли? Да что за девчонка, ты меня скоро с ума сведёшь!

Все молчали, а женщина, уже подойдя к моей кровати, посмотрела вокруг хозяйским оценивающим взглядом.

– А что тут происходит? – поинтересовалась она, уже обращаясь к моей дочери. – Кира Михайловна, мы с вами договаривались, что во всём будет порядок. А вы? – тут она обратила внимание на меня. – Вы у нас вообще-то в коме лежите… Так почему вы не в постели? У вас – постельный режим пока что ещё!

Этот вопрос так озадачил меня, что я не нашлась с ответом, поэтому только пожала плечами.

И тут до грозной медички наконец-то дошло: и что вокруг происходит, и что она говорит, она охнула и выскочила из палаты.

– Иван Сергеевич! – прокричала она уже в коридоре мужеподобным голосом, который, правда, соответствовал её габаритам.

Медсестра тоже бросилась из палаты за удаляющейся начальницей.

Я же подошла к зеркалу, висевшему на стене около окна, и внимательно посмотрела на себя. Ну, нет, вроде бы я выглядела нормально. Бледненькая, осунувшаяся, но в целом выглядела прилично. А для этого помещения – даже очень ничего!

И чем это я медсестёр напугала?

Вон как волосы уложены красиво. Как ещё надо выглядеть, чтобы тебе радовались?

– Доченька, ну что ты молчишь? Мы едем домой, или как? – спросила я.

Тут Кира наконец-то отреагировала на мой вопрос – она подошла ко мне, обняла и заплакала.

– Э-э-э… Это что за сырость? – вытирая её слёзы, проговорила я.

– Мамочка, мы ведь уже и не надеялись, что ты вообще из комы выйдешь, а ты – вот… – она посмотрела на меня и добавила. – Стоишь рядом со мной, жива и здорова. Как будто ничего и не было. Как так?

Я посмотрела вокруг и задала вопрос, который крутился в моей голове после её объяснения:

– А что, это плохо? Мне надо было… – я показала рукой на больничную койку. – Ещё несколько лет в ней проваляться?

Дочь растерялась и ещё больше расплакалась, прижимая меня к себе всё сильнее.

– Ну что ты говоришь, мама? Я просто боюсь тебя ещё раз потерять.

В этот момент в дверях появилась уже знакомая мне троица – две медсестры и врач.

– Так, так… – услышав знакомое, я поняла, что этот пожилой доктор – и есть Иван Сергеевич.

Он соответствовал моему представлению, только вот бороды у него не было. Приятной внешности доктор – в молодости, видно, не одно женское сердце разбил – посмотрел на нас строго и так же строго спросил:

– Что здесь сегодня вообще происходит? Вы просто не представляете, как тяжело сейчас подобрать медперсонал. Вы, наверное, думаете, что у меня за воротами очередь стоит? – тут его взгляд остановился на своих медсёстрах, которые так и остались стоять в дверях. – Вы зачем травмируете моих людей? – он посмотрел на пустую кровать, повернулся ко мне, и то, что он сказал, превзошло все мои ожидания. – Милочка, а вы что по палате гуляете? А ну марш в постель!