— Нет. Сначала я, как и предсказывал Старик, хотел, чтобы здесь оказалась та безрукая стерва, которая не отходила от тебя ни на шаг. Но у неё, как оказалось, были совсем другие планы.

— Значит ты слышал наш разговор сегодня утром, — раздаётся рядом обессиленный голос Кира. Тилия в недоумении переводит на него взгляд: выходит он был в курсе того, что задумала Рука.

— Слышал, как она говорила тебе, что, если ей не удастся найти сестру, и она узнает, что пожиратели виновны в её смерти, она должна будет отомстить, — подтверждает Рон, не сводя пристального взгляда с застывшей на месте Тилии. — Пришлось выбирать, либо ты, Ти, либо этот полумертвяк.

Позади, словно в подтверждении его последних слов, снова слышится леденящий душу шёпот, и она с ужасом осознаёт, что те, кто шёл за ними по пятам, вот-вот появятся из-за поворота. От бессилия на себя и разгорающейся в груди ненависти к другу детства, её начинает мутить. Что бы она сейчас не предприняла, лучше всё равно не станет. Рон выбрал свой путь, всё это время целенаправленно ведя их в западню и с самого начала зная, что кем-то из их троицы придётся пожертвовать.

Но даже если она попытается помочь изгнаннику, без помощи Рона долго они не протянут. Благодаря милитарийской призме она теперь знала, что лабиринт узких коридоров тянулся, извиваясь словно змея, больше чем на шесть сотен стадий вверх и через каждые пятьдесят шагов путь преграждал новый уступ. И таких были сотни! Клоака была огромной подземной лестницей, ведущей наверх. Тилия даже не стала считать количество высоченных ступеней-уступов, чтобы окончательно не упасть духом, лишь надеясь, что они закончатся прежде, чем у них иссякнут последние силы. Не учла она одного — предательства со стороны лучшего друга.

— Он спас мне жизнь, — напоминает она Рону, ещё лелея крупицу надежды, что он одумается, и они всё же попытаются спастись, не принося изгнанника в жертву. — Я обязана ему. Ведь у вас в Яме такие законы!

— Мы уже не в Яме, Ти. А я больше не сторожевой пёс Старика. Да, кстати ты хотела узнать кто его правая рука. Так вот… рад познакомиться! Ты не представляешь, как ты огорчила меня тем признанием с мальчишкой. Маленький поганец всё-таки добился своего! Сбежал.

Словно огромный молот со всей силы опускается ей на голову, лишая последних сил и выбивая из её лёгких воздух. Вот он настоящий монстр! Хищник, который ради своей цели готов был пожертвовать каждым.

— Как ты мог? — с ужасом она вглядывается в знакомое лицо, понимая, что перед ней мучитель Като, а она ничего не может сделать.

— Мог что? Я сам был ненамного старше его, когда попал в Яму. Думаешь, Старик щадил меня? Нет. Я точно так же, как и любой другой ребёнок, лазил по той проклятой стене, пока не стал слишком тяжёлым для такого занятия. Тогда Старик стал давать мне уже другие поручения. Он доверился мне, сделав меня своей правой рукой, и я был рад исполнить его любое пожелание, лишь бы никогда не возвращаться на ту стену.

— Это он помог тебе избавиться от капсулы с ядом?

— Много лет назад. И за это я ему благодарен. Даже не представляешь, как воодушевляет то, что ты можешь беспрепятственно бродить по Долине, изучая жизнь других.

— Ты монстр! Такой же, как твой Старик, — презрительно бросает ему в лицо Тилия, чувствуя, как ярость закипает внутри.

— Может и так, — безразлично пожимает он широкими плечами, перекладывая факел в левую руку и делая несколько шагов в её направлении. — Но, чтобы выжить, мне приходилось делать и не такое. Ради еды я убивал и не стыжусь этого, но детей я никогда и пальцем не трогал! Твой мальчишка соврал тебе.

— Уже того, что ты их отправлял на смерть, было достаточно. Убирайся!

— Нет, Ти. Эти твари должны забрать его, иначе будут преследовать нас, — говоря это, Рон приближается к ней вплотную и тут же грубо хватает за руку. Ей противны прикосновения этого предателя, но, сколько она не пытается вырваться, ничего не выходит. Силы не равны. Хочется заорать во весь голос, чтобы он отпустил её, но Тилия понимает, что её крики привлекут ещё больше внимания обитателей Клоаки и молча продолжает сражаться за свою свободу и жизнь Кира. Она пытается нащупать свой маленький нож, но рука лишь натыкается на пустоту: скорее всего он выпал, когда они убегали от каннибалов, хотя её сумка, набитая добром карателей и шкурой Витилиго, каким-то чудом, всё ещё продолжала болтаться за спиной.

Единственное, что ей всё-таки удаётся сделать, это немного оцарапать шею Рона и уже от этого она чувствует удовлетворение, со злорадством надеясь, что в таких условиях он занесёт инфекцию и, как говорят гоминиды, в скором времени станет мертвяком.

Когда всё так же в полном молчании, Рон грубо тащит её за собой, последнее что она видит — это как изгнанник с перекошенным от гнева лицом, безуспешно пытается подняться. А в следующее мгновенье единственный источник света с шипением гаснет, оставляя их в кромешной темноте наполненной жуткими звуками.

Теперь Тилия абсолютна слепа. Не замечая её состояния, Рон только сильнее прижимает её спиной к себе, зажимая ей рот ладонью, и медленно, шаг за шагом, отступает вглубь каменного коридора, пока они не скрываются за очередным поворотом, становясь невидимыми для тех, кто подобрался совсем близко. Услышав шёпот и возню, Тилия замирает от ужаса, но уже через пару минут всё стихает. В этот момент её мучает лишь одна мысль: «Кир не сопротивлялся, он позволил этим монстрам утащить себя!»

— Проваливай! — наконец зло выплёвывает она, вырываясь из железных тисков. Шёпот всё ещё стоит у неё в ушах, хотя лабиринты снова пусты и безмолвны.

— Тебе отсюда не выбраться, — слышит она предостерегающий мужской голос.

— Это тебя уже не касается.

— Будешь дуться из-за того, что я не помог этому обречённому?

— Дело не в нём! Ты не помог тем детям… только отправлял их не стену. Ты не помог Като! Я видела этого бедного ребёнка и то, в каком он был состоянии.

— А как на счёт меня? Когда каратели отправили мою семью почти на самую окраину Гнезда, никто не спас меня, не накормил! Я выживал, как мог! Воровал еду, участвовал в драках… Даже пошёл на преступление, после чего каратели засунули меня сюда. Разве это справедливо?

— И ты решил отыграться на детях? — устало спрашивает Тилия в темноту, вспоминая, как впервые увидела Като и насколько сильно была поражена состоянием маленького гоминида.

— Я просто выживал!

— Убирайся! — цедит она сквозь зубы, чувствуя боль в груди.

Эхо её последних слов ещё долго мерещится в замкнутом пространстве Клоаки, отражаясь от склизких стен. Удаляющиеся шаги вскоре стихают, оставляя Тилию наедине с собой и своими страхами. А ведь ещё совсем недавно, в окружении стаи Витилиго, жаждущих их сожрать, не оставив даже косточки, ей казалось, что хуже уже не будет. Что это будет самым опасным и последним испытанием, которое преподнесёт Долина. Она ошибалась. С каждым новым днём всё становилось только хуже. Но тогда с ней рядом были Рука и изгнанник, теперь же не осталось никого.

На короткий миг её пронзает мысль: «А может, нужно было согласиться?» Но Тилия тут же гонит её прочь. Если изгнанника она ещё могла простить Рону, то Като никогда! Он превратил жизнь маленького мальчика в ад, лишь потому, что в детстве с ним обращались не лучше. Тилия уже никогда не узнает, поступил бы он иначе, не отправь каратели его семью в изгнание. Изменилось бы его отношение, окажись он в Долине лишь в семнадцать, как она? Стал бы подчиняться Старику, заставлял бы детей, рискуя жизнями, собирать яйца, внушал бы страх Като?

«Где проходит та невидимая черта, что отделяет человека от животного?» — размышляет Тилия, устало стаскивая с плеча сумку-мешок и на ощупь выбрав более-менее сухой участок, устало опускаясь на грязный каменный пол. Труднее всего заглушить в себе накатывающий волнами страх перед неизвестностью. Он словно явился за ней из детства. Только там монстры были вымышленными и жили под кроватью, здесь же они говорили шёпотом и жаждали убить любого, кто ступит на их территорию.