Милфорд посмотрел на Трокмортона. Трокмортон едва заметно кивнул, словно давая взволнованному отцу свое согласие.

Милфорд глубоко вздохнул и сказал, проявляя при этом ту мудрость, без которой ему было бы не справиться ни с дюжиной своих помощников, ни с этими клумбами, деревьями и кустами.

– Хорошо. Конечно, я буду о ней скучать, но лучше, если она уедет отсюда. Можете забрать ее, миледи.

Ивовые ветки закачались.

Свирепо сверкнув глазами, Трокмортон сильно тряхнул дерево, и с него скатилась Селеста - клубок белокурых волос и задравшихся юбок.

Трокмортон попытался подхватить ее, но это не помешало Селесте приземлиться прямо в центр ухоженной клумбы, нещадно давя при этом нежные коломбины и желтые бурачки. Юбки ее взметнулись вверх, открывая всему миру стройные ноги, обтянутые черными чулками и перехваченные пестрыми подвязками. Девушка вскрикнула от боли и тут же потеряла сознание.

– Селеста! - ахнул Трокмортон и застыл, как громом пораженный.

«Он догадывался, что на дереве кто-то прячется, но не знал, что это Селеста. Как мило», - подумала Адорна.

Что касается Милфорда, то он, похоже, ничуть не удивился такому необычному появлению дочери. Старший садовник только покачал головой и мрачно промолвил:

– Попрыгунья!

Как только Селеста пришла в себя, она уставилась на Трокмортона и выпалила со всей присущей юности страстью:

– Я не хочу никуда уезжать. Я не хочу быть воспитанной и независимой. Я не хочу, чтобы со мной считались. А заставить меня вы не имеете права!

– Ты должен сказать мне, Гаррик, кто та прекрасная леди, которую я встретил на железнодорожной станции?

Гаррик неохотно оторвался от колонки цифр и перевел взгляд на Эллери. Младший брат стоял в дверном проеме в приталенном по последней моде костюме, с тщательно причесанными волосами и румянцем на щеках.

Окинув его взглядом, Трокмортон мысленно вздохнул и смирился с тем, что закончить отчет ему теперь не удастся. А он так надеялся отдать его своему секретарю еще до начала сегодняшнего торжества! Сердце подсказало Трокмортону, что над их семьей опять сгущаются тучи, и эти тучи, как всегда, явились в облике его младшего брата.

– Прекрасная леди? - Трокмортон тщательно вытер перо. - Я полагаю, что это твоя невеста.

– Нет, нет. Это не Патриция, - нетерпеливо махнул рукой Эллери. - Абсолютно точно не Патриция.

С террасы долетели нежные звуки скрипок и валторн, смешанные с нестройным гулом голосов, и это означало, что праздничная неделя, посвященная помолвке Эллери с леди Патрицией Иллингтон, начинается.

«Но если мы слышим гостей, то и они могут нас услышать», - подумал Трокмортон.

Эллери, разумеется, не было до этого никакого дела, но он, как старший, должен предусмотреть любую мелочь.

– Прикрой дверь, - сказал Трокмортон и молчал до тех пор, пока Эллери не выполнил его просьбу. - Патриция очень красивая девушка.

– Да, хорошенькая, - кивнул Эллери, покосившись на графин с бренди, стоявший в серванте. - Но та женщина… ах, что за женщина! Она…

Трокмортон, желавший задушить этот разговор в зародыше, поспешил прервать брата.

– Это дурной тон - начинать новый роман в день своей помолвки, - заметил он.

– Роман? - воскликнул Эллери, и лицо его вытянулось. - Я не смог начать роман с этой девушкой. Она чиста и невинна как ангел.

«Если он не собирается завести с ней роман, тогда чего же он хочет? - подумал Трокмортон. - Неужели жениться на ней? На девушке, о которой не знает ничего, даже ее имени?»

Нет, конечно, это просто очередной его каприз. Обычное дело для пылкого, легкомысленного и неотразимого Эллери, который, будь его воля, все-таки предпочел бы навсегда остаться холостяком.

Трокмортон поправил очки, потер переносицу и промолвил:

– Чиста и невинна как ангел. Хм-м. Да. Однако должен напомнить, что у тебя уже есть невеста и зовут ее леди Патриция.

– Невеста - да, но еще не жена, - стремительно отреагировал Эллери.

Проклятье! Недаром Трокмортона настораживало то, как легко продвигается дело с помолвкой Эллери. Нужно, нужно было ожидать подвоха. Не могло все идти так гладко, непременно должен был попасться подводный камень. И он попался. Правда, не камень, а женщина, но какая, в сущности, разница?

– Прежде ты не возражал против помолвки, - напомнил Трокмортон.

Эллери напрягся, затем рванулся вперед и хмуро уставился на брата, упираясь в стол ладонями.

– Не возражал? А как, интересно, я мог возражать, если ты поспешил поместить объявления о нашей помолвке во всех лондонских газетах? И, между прочим, даже не спросив меня.

– Ха! Если бы я тебя спросил, ты начал бы кричать и сопротивляться. Я сделал это для твоей же пользы. - Трокмортон еще раз внимательно осмотрел свое перо, аккуратно уложил его в пенал и уже хотел задвинуть крышку, как что-то привлекло его внимание. Ну да, так и есть. Одно перо пропало. Нет, два пера. - Здесь что, опять были дети?

– Не знаю, - буркнул Эллери, стукнув по столу кулаками. - И не уводи разговор в сторону.

«Гувернантка приехать еще не могла, - размышлял Трокмортон, - а это значит, что девчонки были без присмотра, бесились… Точнее, это Кики бесилась, а Пенелопу, как всегда, потащила за собой. Впрочем, два пера, пусть и очень хороших, - не самая большая утрата».

– Я не возражал, потому что ты не оставил мне выбора, - сказал Эллери.

– И еще потому, что леди Патриция в самом деле прелестная девушка и к тому же дочь маркиза Лонгшо. Кроме того, ты сам знаешь, что тебе пора остепениться. - Трокмортон задвинул пенал, продолжая оплакивать в душе судьбу своих любимых перьев. - Что может быть ужаснее немолодого повесы?

– Мне всего двадцать шесть.

– Я женился в двадцать один. - Трокмортон помахал в воздухе исписанным листом, давая просохнуть чернилам, а затем аккуратно уложил его в деревянный ящичек для бумаг, стоящий на краю стола, запер его и положил ключ себе в карман.

Эллери, неприязненно следивший за манипуляциями брата, хмуро заметил:

– Отец женился, когда ему было сорок.

– Это потому, что ему сначала нужно было сколотить состояние, чтобы затем жениться на аристократке.

– Мама уши тебе надерет, если услышит об этом.

– Возможно, - спокойно ответил Трокмортон, вставая и отталкивая назад свое массивное кожаное кресло. Оно скользнуло по толстому персидскому ковру - нежно-оранжевому, с тонким белоснежным узором. С ковром хорошо гармонировали и гофрированные оконные шторы - лазурные, с золотистыми прожилками, и старинные китайские фарфоровые вазы, и свежие цветы, стоящие в этих вазах. Каждая деталь, каждая мелочь, каждый узор были подобраны с большим вкусом, так чтобы вся обстановка радовала глаз и успокаивала нервы, взвинченные хаосом дел, которыми приходилось заниматься Трокмортону.

Своим утонченным вкусом он был обязан матери, леди Филберте Брекенридж-Уоллинфорк. Для того чтобы спасти от разорения свою семью, ей, дочери одного из самых знатных лордов Англии, пришлось в двадцать лет выйти замуж за сорокалетнего Стенли Трокмортона. Брак был вынужденным, однако Филберта сумела стать нежной женой и заботливой матерью. Трокмортоны, в свою очередь, получили благодаря связям леди Филберты и ее семьи доступ в высшее общество и могли теперь принимать в своей гостиной сливки лондонского света. Быть может, о союзе Стенли и леди Филберты и судачили, прикрывшись веерами, но эти слухи никогда не выходили за двери салонов, - ведь всем было известно, какими обидчивыми и скорыми на расправу были все мужчины из рода Трокмортонов, особенно если была затронута их честь.

– Леди Патриция придаст имени Трокмортонов не меньше блеска, чем в свое время придала ему мама, выйдя замуж за нашего отца, - сказал Гаррик.

Эллери повернулся, склонился над столом, скрестив руки на груди, и сделал страдальческое лицо.