Матильда не помнила, сколько Сенку лет. Но очень, очень много. Он уже старый. Свечки на торте не помещаются. Скоро пенсионеры начнут заговорщицки подмигивать, узнавая в нем своего. Потому что он «уже вкалывал, как вол, когда ты еще пешком под стол ходила». Впрочем, это не самый удачный ориентир: Матильда и сейчас пешком под стол ходит, когда никто не видит.

На бульваре Диджеев, метров на триста выше Черного рынка, сидел мальчик, продающий прессу. Прямо на земле расстелив клеенку и разложив на ней газеты, журналы, брошюры, иными словами – то, что никто не покупает. Он всегда тут сидел, и Сенк всегда покупал у него свежую газету – хотя ежедневно читал ленты в интернете. «Я делаю мир лучше».

Постоянный покупатель и постоянный продавец мгновенно друг друга узнали. Сенк попросил свежие «Времена».

– С вас два восемьдесят шесть! – бодро потребовал мальчик.

– На, – Сенк протянул ему купюру в пять франков, – без сдачи.

– Спасибо! – заулыбался тот.

Матильда молча пронаблюдала, как ее брат взял с клеенки «Времена» и, уставившись в нее, продолжил путь домой.

Газетный мальчик еще долго смотрел им вслед. Его клееночный бизнес совсем не окупался, и даже Сенк своим подаянием вряд ли улучшил ситуацию. Пресса – а тем более в печатном виде – сейчас никому не нужна. И эта его работа, которая вынуждает сидеть на земле и торговать прессой, тоже никому не нужна. Лучше бы учиться пошел.

Тем временем великий математик изучал глазами газету. На первой полосе остроумный кровожадный редактор разместил заголовок: «Военный конфликт на востоке. Власть поджимает хвост».

«Любопытно, однако, – подумал Сенк. – Кто‑то мне уже говорил о военных конфликтах».

Он пробежал глазами статью. В ней истеричным тоном описывалась участь двух маленьких поселков на востоке страны – они пострадали. Мощная страна – самый крупный обломок бывшей Империи – наконец напала на маленького и слабого соседа. Что, по мнению Сенка, было предсказуемо.

Репортер предполагает, что их поддерживает власть Столицы. – «Интересно, автор записки тоже прочел об этом, когда ее писал?»

– Дай сюда! – крикнула Матильда и внезапно вырвала газету у него из рук. Она знала, что если вежливо попросить, то черта с два она получит газету прежде, чем Сенк сам прочтет ее от начала до конца. – Мне тоже интересно.

– Мотя, где твои манеры, – Сенк таким же внезапным жестом вырвал газету у нее из рук. – Нельзя было вежливо попросить?

Матильда возмутилась.

– А ты почему так делаешь?

– Мне можно, я взрослый.

Он свернул газету в трубку, решив дочитать потом – когда маленькие девочки мешать не будут – и продолжил думать о записке.

Вернувшись в квартиру, они разулись. Фэри уже встречал хозяев, размахивая, словно флагом, черным хвостом. Комната встречала идеальным порядком. Часы встречали минутной стрелкой.

Матильда обняла пса, насыпала ему корму. Сегодняшняя прогулка заставила ее думать больше обычного. Ее брат был на высоте. Черный Рынок – это место, которое превращает Сенка в другого человека. Меткого, яркого, голодного до новых побед. Эта темная его сторона всплывала на свет не только по субботам. Это случалось всякий раз, когда он заключал сделку. Или общался в скайпе с кем‑то из Фиолетового списка. Он говорил и улыбался, как улыбается картежник, у которого в рукаве джокер.

Что заставило его отказаться от этих игр?

– Слушай, а почему ты оттуда ушел?

Сенк поставил ботинки в угол и выпрямился.

– Мотя. Я, конечно, наглый, но всему же есть мера. Мне уже не двадцать лет; а постоянно делать одно и то же – надоедает. Понимаешь? Теневой бизнес хорош именно тем, что он теневой. Игра тем острее, чем больше зависит от ее исхода. Я делал это не забавы ради. Мы на это жили. Кайф ловишь только тогда, когда приходишь не за кайфом, а за средствами к жизни. Черный Рынок на то и черный. Там нужно или врастать корнями, заводить свою лавочку и превращаться в негодяя, или оставаться призраком. – Он немного помолчал. – Моть, я математик. Аналитик больших данных. Теневой бизнес – это важный, но все‑таки факультатив. Сейчас у меня есть законная работа, это весь наш с тобой хлеб. Сюда, – он оглянулся в сторону юго‑востока, откуда они пришли, – мы ходим, чтобы жить чуть лучше, чем другие и не терять форму. Чтобы не зависеть от государства и конторы. В этой стране даже свора спекулянтов надежнее, чем государство.

Матильда вздохнула.

– Мы сегодня больше никуда не пойдем?

Сенк решительным шагом пошел на «кухню».

– Ну, тебе, я надеюсь, уже не придется сегодня никуда идти. – Он взял со стола ту самую записку с недорисованным слоном и перечитал. – А вот мне, похоже, еще придется побегать.

Он, не переставая о чем‑то думать, подошел к буфету. Открыл дверцу. На верхней полке, прямо над чашками, хранились все его бумажные секреты. Документы. Квитанции. Записные книжки. Все самое важное лежало в нескольких сантиметрах от посуды. Регулярно забрызгивалось водой из раковины. Сенк никогда ничего не прятал. Во‑первых, это бесполезно: кто ищет, тот всегда найдет. Прячь не прячь. Во‑вторых, еще ни один человек, представляющий реальную угрозу для этих бумаг, не добрался даже до Сенковой квартиры и, скорее всего, не доберется. А в‑третьих, бухгалтерия и документы всегда должны быть под рукой. Не дальше, чем чашки.

Где‑то здесь лежит книга со всеми контактами. Книга, более драгоценная, чем паспорт, образец ДНК и Матильдино свидетельство о рождении.

На обеденном столе подал голос квакегер. Устройство старательно исполняло Бетховена.

– Вот черт, – Сенк подошел к столу и открыл круглую крышку «пудреницы». – Слушаю.

Бетховен мгновенно стих. Из устройства сочилась тишина. Через секунду Сенк сообразил, что забыл включить динамики голосовой связи.

Пользоваться квакегером как телефоном – олдскул и моветон, но Сенк не обращал на это никакого внимания. Телефона в доме все равно не было. Современному человеку импонирует многофункциональность. То, что годится для обработки больших данных, сгодится и для праздной болтовни.

Сенк включил динамики, затем видео. Круглый экран устройства мигнул и выдал несколько рядов плюсов и минусов. Затем погас.

– Не понял.

Стоявшая рядом Матильда догадывалась, что сейчас внутри ее брата случится удивление, потом – раздражение, а потом – гнев.

– Я же только вчера тебя включал, эй!

Квакегер молчал, как сонный пингвин. Экран сотрудничать отказывался.

– Чё, сгорел, приятель? – Сенк перевернул тяжелый черный корпус и вскрыл заднюю панель. Этот момент Матильда любила больше всего: ей категорически запрещалось самой выяснять принцип работы приборов, и то, что происходило внутри, она могла видеть только, когда Сенк сам ковырял что‑то под крышкой.

Этот квакегер был одной из самых производительных, самых дорогих импортных машин, которые только можно было раздобыть в городе Ж. Сенк тихо гордился им. Любимый трофей. Этот мощный, шикарный квак достался ему пару лет назад по чистой случайности. В одну из суббот Сенк наведался на черный Рынок исключительно с целью выпить по стаканчику кофе с Тихоном и поговорить за жизнь. Расспросить, как идут дела. Как идет ремонт. Они купили по 120 миллилитров синтетического кофе у владельца единственной на Черном Рынке Черной Забегаловки. («Черной‑черной ночью на черном‑черном Рынке, в черной‑черной забегаловке продавали черный‑черный кофе…») В непринужденном разговоре Сенк расслабился. Он умел расслабляться так, чтобы при этом не ляпнуть того, чего не следует. Среда подпольного бизнеса не позволяла надеться здесь на настоящую дружбу, и они оба это понимали. Но отвлеченные разговоры здесь ни при чем.

Суббота была не ахти. В ходе беседы и потягивания кофе инженер заметил в другом конце ряда Типичного Клиента. Это был целеустремленный, знающий, где он находится, персонаж. Он шел напролом, смотря только перед собой и будто не слыша зазываний торговцев – словно мученик, пытающийся не поддаться искушению бесов. «Кому‑то повезло», – лениво заметил Сенк. Он стоял у прилавка, всем корпусом на него навалившись, и мечтательно смотрел на гаражи. Со стороны могло показаться, что он лежал в шезлонге и любовался водопадом.