В зрачках Наивного отобразился настоящий ужас. Он опять вспомнил про восемь лет. Про то, что жена может уйти к другому. А еще кто‑то рассказывал, что в тюрьмах бьют.

– Покупаем? Или продаем? Что и по какой цене? Быстро говори, пока у нас фантазия работать не начала!

Наивный продолжал дышать. Глаза слезились. Колени ныли. Вдруг из другого конца переулка раздался истошный детский крик:

– БЕГИ!!!

Но бежать Наивный уже не мог. Единственное, что он мог, – это сдаться. Здесь и сейчас.

– Я… я ничего не продаю. И не покупаю. Я принес квакегер на ремонт!

Сенк, казавшийся еще более щуплым рядом с верзилой, принял самый грозный вид и нагнул «товарища» – так, чтобы тот оказался чуть ниже самого Сенка.

– Не продаем, говоришь?

– Не… неа.

– И не покупаем?

Наивный замотал головой. Он смотрел в пол и уже сгорал от стыда.

– Только ремонт? – Сенк не ослаблял хватки.

– Да. Но я больше не буду! – Жалобно прохрипел толстяк.

– Не будешь?

– Не бу‑у-ду‑у!

– Я тебе не верю, – Сенк изо всех сил нагнул его еще ниже. Честно говоря, ни телосложением, ни одеждой он не походил на широкогрудых ребят, служивших в городской полиции. Но эта роль ему уже нравилась. Отчасти – потому, что ему верили. Безоговорочно. На все сто.

Наивный поднял глаза. В них блестели слезы. То ли от бега, то ли от страха.

– Не верю, – повторил Сенк. – Ты здесь человек новый, как тебе верить?

Будь это кто‑то другой – кто‑нибудь, хоть немного знакомый с порядками города Ж, – Сенк повел бы себя осторожнее. Никому не нужен театр, если зрителя не прет. Но это – чистая душа: в обращении с ней позволительны даже грубые ошибки: она все равно их не заметит.

– Вам… вам тоже денег дать?

«Ребенок с усами, ей‑богу», – подумал Сенк и вздохнул.

– «Тоже»? Ты предлагаешь мне деньги? Взятками, значит, швыряемся?

Ему показалось, что Наивный вот‑вот заплачет.

– Я… я не знаю…

– «Не знаю»! А знаешь, что это уже не две, а три статьи? Коллаборационизм – восемь лет, попытка побега от полиции – два года и взятка должностному лицу при исполнении служебных обязанностей – это шесть лет. Считать умеем, дружок?

И тут Наивный разревелся. Во весь голос. Как подстреленный медведь, он рыдал, на коленях вымаливая пощады, и выразить мольбу словами уже не было душевных сил. Его запуганный, со всех сторон оккупированный разум бился в истерике, уровень адреналина в крови зашкаливал, сердце обгоняло само себя. Это конец. Все, что он мог сейчас сделать во свое спасение, – попробовать откупиться.

Тем временем на рыдания тучного гостя обратили внимание лавочники ближайших десяти ларьков. Кто‑то тихо посмеивался, кто‑то так же тихо ненавидел Сенка, кто‑то переговаривался с соседом и делал ставки. Кто‑то просто смотрел и пил пиво.

«…За что же ж мы боролись, за что же ж мы страждали…»

Кто‑то пил чай.

Сенк почувствовал, что находится посреди арены. Это шоу, драматичная коррида должна была окончиться победой тореадора. Но и бык нужен был живым.

– Я… я могу отдать кваке… гер… я могу отдать деньги… – Наивный снова начал шарить в левом кармане шорт.

Сенк тут же отметил еще одну неосмотрительность: только настоящий кретин пойдет в место подпольной торговли, держа деньги в карманах. Тем более, если они не застегиваются.

– Сдались мне твои игрушки, – голос Сенка смягчился и стал почти ласковым. Теперь это был взрослый, одержавший победу над слабым недорослем.

Он дождался, пока Наивный трясущейся рукой протянет ему несколько смятых купюр по сто франков каждая, упаковал их в карман джинсов и проговорил – спокойно и непоколебимо:

– Товарищ, родненький, что ж ты забыл в этом змеином гнезде?

«…С винтовкою в рукою и с шашкою в другою, и с песнею веселой на губе!..» – допело песню Заинтересованное Лицо, и продавец электронных сигар в соседнем гараже, тоже наблюдавший за сценой, разразился охрипшим хохотом и подавился пивом. Сенк игнорировал нескромное поведение публики.

– Тебе, солнце мое, надо на верный путь возвращаться, репутацию чистить, антибактериальной салфеточкой. – Тут заржали где‑то в соседнем ряду. Сенк умел смягчать ненависть конкурентов колоритностью представления. – А ты все по грязным притонам шляешься.

Наивного охватил новый приступ рыданий.

– …вижу, не все еще с тобой потеряно. Такие, как ты, со слабой печенью, с хрупкими нервами в участке долго не протягивают. А с трупами мы уже недельную норму выполнили.

Эта новость, призванная утешить новоиспеченного правонарушителя, вызвала только еще больше ужаса в нем. И еще более горькие слезы раскаяния. Но с каждой фразой голос Сенка становился все тише и дружелюбнее.

– Что ж ты так разошелся‑то. Мы ж тебя, дорогой, вязать не будем. Считай, легко отделался. Только больше с плохими парнями не связывайся. Связывайся с хорошими. – Он приобнял Наивного и медленно повел его к западу – действие перемещалось в новую, завершающую часть сцены. – Знаешь, где они, эти хорошие парни?

Наивный, обливаясь слезами, замотал головой.

Сенк сделал еще несколько медленных шагов. Он до сих пор удерживал громоздкого визави на уровне своего роста – Наивному пришлось идти сгорбившись. От этого он казался еще более жалким.

В нескольких метрах находился гараж‑мастерская одного из самых честных постояльцев рынка, инженера, работавшего с компьютерной техникой. С железом. (Плевать, что вчерашний студент‑задрот.) Сенк даже когда‑то сотрудничал с ним, и светлые воспоминания о тех временах висели на скупом программистском сердце прищепками сентиментальности.

Инженера звали Тихоном.

– Вон, – Сенк убедился, что владелец мастерской внимательно на них смотрит и все слышит. – Видишь, парниша стоит на пороге? Тебе квак чинить? Это к нему.

Парнише только‑только стукнуло двадцать пять, но выглядел он еще младше.

– Вот это – хороший человек, законопослушный, – теперь его слова звучали совсем сюсюкающе. Еще минута‑две, и клиент окончательно успокоится. Тогда его можно будет уже «дожать».

– Понимаешь меня?

Наивный перестал плакать и энергично закивал.

– Вот. Хорошо. Молодец. Иди к парнише, иди.

Он наконец отпустил Наивного, и тот смог выпрямиться. Последняя стадия мытарств – инженер Тихон. Приятнейший человек. Пока клиент преодолевал путь до ларька, Сенк еще раз улыбнулся бывшему компаньону и подмигнул. Тихон улыбнулся в ответ.

– Милости прошу, – он впустил Наивного в свой гараж.

На этом шоу для случайных зрителей закончилось. Вместе с ним закончилось и временное расположение этих зрителей к Сенку – все сразу вспомнили, что явилась легенда продаж, которая впарит что угодно и кому угодно, и хором возобновили коллективную ненависть. Впрочем, это они зря: легенда как‑никак в отставке. Завидовать уже поздно. Этот номер – невинное развлечение. Урок для молодежи. Учитесь, пока я жив.

Сенк действительно не желал затягивать свое пребывание на арене и, затолкнув только что полученный гонорар вглубь кармана, направился по переулку к восточной калитке – там, после своего финального крика, его ждала Матильда.

Он спешил.

Матильда и правда его ждала. С восхищением и горящим любопытством она наблюдала, как ее самый умный в мире брат перехитрил самого толстого в мире дядьку. Она не думала о том, что технически это было элементарно. Сенк мог обеспечить эффектность любого, даже самого слабого трюка.

– Пойдем, мы еще должны рассчитаться с Тихоном, – он взял ее за руку и повел обратно. Матильда старалась не отставать. Она все еще находилась под впечатлением.

Сенк притормозил на углу, перед поворотом налево. Он не хотел светиться на месте происшествия еще раз.

– Так, у тебя зрение в порядке, присматривай, когда клиент выйдет из гаража.

Матильда послушно приникла к углу закрытого магазинчика, рядом с которым они притормозили, и одним глазом сверлила прилавок инженера.

Сенк выбрал место, которое можно было назвать закулисным. Подальше от зрителей. Запустил руки в карманы почти до локтей. Пересчитывать навар здесь, даже в таком тихом углу, нельзя. Дома.