— Твоих двух веревок до верха не хватит. Короткие.

— Вон смотри! Кажется площадка, — Джордано отдал бинокль капитану.

Тот долго вглядывался в указанном направлении.

— Да. Там вполне можно закрепиться, и до верха останется всего метров пятнадцать, не больше. Нужна еще нижняя точка.

— Угу. Смотри, вон там льда уже нет и скальный выступ.

Они еще немного посовещались о трассе. Наконец Джордано обернулся к ученику, молча выслушавшему все обсуждение:

— Коль! У тебя в мешке кошки. Доставай!

Николай достал кошки, и первые протянул Гасанову:

— Держите, товарищ капитан.

Тот задержал взгляд на джордановом ученике, усмехнулся:

— Да уж, товарищ! Можешь называть меня Фархатом.

Краем глаза Николай увидел гримаску, мелькнувшую на губах Джордано, и, не удержавшись, спросил:

— Это ваше настоящее имя?

— Имя!? — Хан свирепо взглянул на Джордано, изобразившего невинность. — Может ты, в таком случае, скажешь ученику, сколько живых знают то имя, которым ему назвался!

Николай посмотрел на учителя.

— Я думаю с десяток.

— Многочисленная компания! А сколько из этого десятка знают, кто этот Джордано?

Джордано на мгновенье задумался:

— Четверо, — и будто про себя добавил, — Если, конечно, с той сволочью никто не разобрался без меня.

— Что тогда тебя не устраивает в «Фархате»?

— Мне кажется, что ты сам объяснишь Николаю, какая категория бессмертных знает тебя под этим именем. Мне же это просто не нравится.

— Не нравится! — передразнил капитан. — Ты ведь тоже знаешь это имя. И себя относишь к той категории?

Джордано промолчал.

— Ладно, не переживай! Скажу, если нужно будет, — он перевел взгляд на Николая. Усмехнулся. — А тебе, парень, еще доказать надо, что можешь относиться к этой нелюбимой твоим учителем «категории». Я ведь, можно сказать, аванс выдал, — напоследок пробурчал Фархат, опускаясь пристегнуть кошки.

Николай стоял, переводил взгляд с учителя на Фархата. Пара вопросов крутилась на языке, и разрасталось глухое, непонятное раздражение против капитана.

— Ну, что ты застыл? — Джордано протянул руку за кошками…

На верхней площадке, еще внизу облюбованной старшими бессмертными, Николай оказался часа через два с половиной, поднявшись по веревкам, проложенным вначале Джордано, а потом капитаном. Уступ оказался таким узким, что он носом упирался в стену, а плечом отодвигал практически висящего на страховке Фархата. Как Николай ни старался, руки, вцепившиеся в веревку, предательски дрожали.

— Хорошо. Передохни немного.

Николай попытался посмотреть на Фархата и зацепил взглядом лежащую под ногами пропасть…

Когда открыл глаза, Фархат всем телом прижимал его к стене.

— Вниз не смотри, — он осторожно отодвинулся.

Николай с трудом заставил себя успокоиться и немного расслабился. Совершенно замерзшие, деревянные пальцы, наконец, перестали дрожать. Все происходящее было каким-то бредом. Карабкаясь по скале, он сто раз проклял туров, всех бессмертных на свете и эти горы в придачу. А теперь этот гад… Он глубоко вздохнул, приводя в норму, все еще колотящееся сердце, и все-таки посмотрел на Фархата. Нет, в его взгляде не было ни насмешки, ни жалости. Похоже, он тоже устал и замерз.

— Давай меняться местами. Я тебя закреплю и полезу вверх.

Николай отрицательно мотнул головой: этого еще не хватало.

И он опять упрямо полз вверх. Как автомат вбивал крюк, крепил веревку, подтягивался и опять вбивал крюк. Не чувствовал ни рук, ни ног, но в голове просветлело и злость ушла. Главное было подняться вверх, не важно зачем. Теперь он был уверен, что не сорвется.

Вертикальный подъем как-то плавно перешел в покатый, обледенелый склон. Пришлось продолжить вбивать страховочные колья, пока не перебрался через небольшой бруствер и не оказался на практически горизонтальной, покрытой снегом площадке. Он повалился на снег. Только когда почувствовал, что немеет щека, прижатая к снегу, приподнялся на колени и подполз к обрыву подергать веревку, чтобы напарники могли подниматься. Здесь нос к носу столкнулся с уже подтягивающимся на последних уступах Джордано. Он протянул руку учителю и помог вылезти наверх.

— Ты что, уснул? — спросил Джордано, распрямляясь и сбрасывая вещмешок, смотанную веревку и ружье. Пригляделся к физиономии ученика:

— Ну и видок! — Джордано ухмыльнулся. — Не думал, что тебя так развезет.

— Ты о чем?

— Да так. И сбрось, наконец, шмотки. Передохнем тут!

Джордано обернулся к обрыву, присел, протягивая вниз руку. Через мгновение на площадку выбрался и Фархат. Тоже освободился от оттягивающих плечи вещей, опустился на снег. Взглянул на опять прилепившего к нему взгляд Николая.

— А ты молодец, настырный, — он улыбнулся, глядя ему в глаза.

Это было просто невыносимо. Да когда же кончится это наваждение? Почему присутствие Фархата так выводит его из себя? Стоило ему опять появиться рядом и темный морок поднимается внутри.

Ученик отвел глаза, рывком поднялся и подошел к краю пропасти. Ведь ему всегда казалось, что он не боится высоты. За полгода сам и вместе с Джордано он облазил окрестные скалы вдоль и поперек, ну разве что по отвесным стенкам как сегодня не карабкался. Он обвел взглядом противоположный склон каньона, водопад и ряд дальних вершин, поднимающихся за нешироким плато, на которое они взобрались. Муть, корежившая мысли, начала отступать.

С противоположной скалы поднялся орел и, расправив крылья, медленно поплыл над ущельем. В солнечных лучах было видно, как шевелятся под напором ветра перья птицы. И вдруг вернулось ощущение свободы. Он, как эта птица, — часть огромного вечного мира. Ощущение чужого зова отодвинулось и больше не мешало чувствовать ветер, тепло солнечных лучей, бесконечность окружающего простора. Не оборачиваясь к учителю и Фархату, он с опаской прислушался к себе. Зов не исчез, он, как всегда, чувствовал их обоих, но это был просто факт, такой же, как снег под ногами. И подняв вверх, к небу, голову он счастливо и, наверное, глупо улыбнулся солнцу.

Джордано озабоченно следил за Николаем. Слабые всплески эмоций, проявлявшиеся усилением его зова последние дни на станции, здесь в горах вдруг похоже стали почти не контролируемы, вытягивали из ученика силы.

«Монстр. Бессмертный монстр», — сколько раз он так называл Джордано, не подозревая, насколько это может оказаться правдой по отношению к нему самому. После убийства Ляха Николай сильно испугался, не понял произошедшего с ним. Внешне, казалось, все осталось по-прежнему. Даже на следующий день, когда появился Хан, Джордано не заметил ничего кроме естественного любопытства и ощущения опасности. Что-то изменилось вчера.

Джордано не помнил, как добрался до постоялого двора, поднялся к себе в комнату и повалился на постель. Заходила Фатима, тоненькая, как точеная статуэтка, девочка-подросток — дочка хозяина постоялого двора. Что-то ему говорила, улыбалась, предлагала ужин. Одно упоминание о еде вызвало отвращение, и он грубо отослал девчонку. Она лишь взглянула на него в полном недоумении и обиженная убежала. Потом появился Симон. Он опустился рядом, с удивлением и тревогой смотрел на компаньона.

— Что произошло? У тебя украли жемчуг?

— Жемчуг? Причем тут жемчуг?

Но этот простой, меркантильный вопрос немного привел его в чувство. Он поднялся на кровати, расстегнул камзол и потрогал драгоценный мешочек — цену их с Симоном независимости. Все было на месте. Значит, завтра можно будет завершить сделку…