Очнулся он опять подвешенным на дыбе. Ахмед сидел в кресле на помосте, скучающе рассматривал бьющееся в судорогах тело, дождался, когда раб затих и открыл, наконец, глаза, потом неторопливо подошел к дыбе, острием кинжала поднял его голову.

— Что, поиграть захотел? Да ты муху не догонишь, а туда же. Еще подобная выходка, и я буду резать из твоей шкуры ремни! — Их глаза встретились.

Джордано все еще ощущал во рту привкус крови от в очередной раз разорванных легких, и он плюнул в ненавистную рожу. Клинок Ахмеда полоснул его по лицу.

— Бешеная собака! Ты будешь висеть здесь, пока эти сволочи не сдохнут. — Ахмед указал на четыре креста с распятыми пленниками.

Но провисел он только до вчерашнего полудня. После того как муэдзин прокричал призыв на молитву, Мустафа вышел на плац и подошел к Джордано.

— Ты не надумал прекратить пытку для тех несчастных? — Охранник кивнул в сторону распятых.

Джордано вопросительно вскинул глаза на Мустафу.

— Ты согласен закончить пытку?

Джордано в знак согласия опустил веки. Мустафа приказал отпустить блоки дыбы и спустить бессмертного на землю. Стоя на коленях и ожидая, когда охранник развяжет его руки и ноги, Джордано потянулся вначале левым, а потом правым плечом, заставляя вывихнутые суставы встать на место. Даже не обратил внимания на удивленный взгляд охранника. Когда его освободили окончательно, протянул руку за ножом и решительно направился к крестам. Джордано не стал ждать, когда их опустят, и с ловкостью кошки взобрался вначале по кресту с ударившим его пленником. Тот был еще в сознании. Поймав полный боли взгляд казненного, одними губами без звука Джордано произнес по латыни: «Прости» и перерезал пленнику горло, потом убил трех остальных.

Он бросил нож под ноги Мустафе и, не оглядываясь, ушел в свою камеру.

Джордано закрыл глаза и вытянулся на соломе. Боль окончательно ушла, хотя от потери крови он не сможет нормально двигаться еще часа три-четыре. Сегодня он достал четверых, а пятый сзади всадил клинок точно ему в сердце.

Интересно, они принесли ему что-нибудь поесть и попить? Осторожно, чтобы не закружилась голова, он сел и посмотрел в сторону двери. Там на столике с короткими ножками стоял кувшин и что-то из еды. Джордано знал, что пока не пройдет тошнота и головокружение, лучше не есть, а вот выпить было жизненно необходимо. Поднявшись, он подошел к двери и опустился на соломенную подстилку в углу у столика. Взял кувшин, отхлебнул. Оказалось молодое, только отбродившее красное вино. Джордано выпил половину, прислонился к стене, поставив недопитый кувшин рядом, и опять прикрыл глаза.

Скоро год как он находился в руках этих людей. Пытки инквизиции оказались детской забавой в сравнении с изощренностью его новых хозяев. Сколько раз ему казалось, что выдержать невозможно, но…

Когда-то он, наивный еретик, говорил, что живые существа могут быть бессмертными. Они — ангелы, не ведающие первородного греха, живут на далеких звездах в единении с Богом. Не с ограниченным богом христианства, а с Богом, что незримо разлит во всем бесконечном мире. Он — бессмертен, так он теперь что и есть тот ангел?

Джордано горько истерически засмеялся. Нет, именно теперь он знал, что такое грех, теперь, когда из него методически делали машину убийства, бездумную и бесчувственную. Вчера он впервые убил четверых и сегодня даже не испытывал сожаления. Кто выживет из его сегодняшних противников, он, скорее всего, даже не узнает. Все эти люди, используемые для его натаскивания, — смертники. Вопрос заключался лишь в том, когда каждый из них умрет. Позавчерашний демарш был совершенно бессмысленным, и его еще раз пнули носом в то, что любые попытки пожалеть противников приведут лишь к удлинению их страданий, реальных страданий смертных тел.

Единственно ради чего стоило затевать протест, это вырвавшееся у Ахмеда: «Бешеная собака». Джордано усмехнулся. Ради этих слов и удара кинжалом по роже, можно было поэкспериментировать еще. Втайне Джордано надеялся, что когда-нибудь Ахмед сорвется и убьет его. Он почему-то совершенно не верил в то, что таких, как он, действительно нельзя уничтожить, вот только нужно узнать, как это сделать.

В углу завозился Николай, сбросил одеяло и высвободился из шкур, но так и не проснулся. Джордано несколько раз в течение дня поил мальчишку остатками разведенного водой вина с медом. Сейчас он, наверное, был еще и изрядно пьян. Правда, раз ему стало жарко, значит, процесс восстановления окончательно закончился.

Джордано, с трудом отогнав запретные воспоминания, встал, разгреб угли в печке, подошел к двери, открыл ее и с минуту постоял на пороге, вдыхая предвесенний, чуть морозный воздух и слушая гул уже разбуженной реки. Потом, скользя по обледенелой дорожке, спустился на тренировочную площадку и забрал ящик с образцами.

Ежась от холода, он вернулся в дом, поставил ящик на стол, подошел к Николаю, убрал разбросанные шкуры. Попытался растормошить ученика:

— Вставай! Давай в кровать перебираться, — на станции у них было по крохотной комнатке, где помещались лишь кровать и что-то вроде сундука для немногих личных вещей.

Николай открыл глаза, сел на лавке, но окончательно не проснулся. Так, полусонного, Джордано и перевел его на кровать, укрыл одеялом. Возвратившись к столу, он зажег масляную лампу и сел.

В неровном свете почему-то привиделся Петербург — шпиль Адмиралтейства с корабликом, как их было видно из окон одной из последних его петербургских квартир. Хорошее было время. Образ приват-доцента, а потом и профессора Императорского Санкт-Петербургского университета ему всегда очень нравился, нравился больше всех других его ипостасей. Лаборатория на Васильевском острове, либерализм, студенческие коллоквиумы с рассуждениями о путях развития науки двадцатого века. Даже компания бессмертных, околачивавшихся в то время в городе, была почти безобидна, что там говорить, некоторые были почти друзьями.

Джордано встряхнул головой, отгоняя воспоминания. Какая связь между магрибским рабом, петербургским профессором и сегодняшней подлостью?

«Но он должен был почувствовать, как происходит регенерация!»

«Причем тут мальчишка. Ты же все подстроил!»

«Подстроил, ну и что? Да и не совсем подстроил, парень за зиму чему-то таки научился, — он удовлетворенно улыбнулся этой мысли. — Что тут такого, если я должен был посмотреть, как это происходит. Со стороны, не на собственной шкуре, да еще и собрать эти дурацкие образцы».

«Ну, ты и скотина! Был еретиком, им и остался».

«Еретик, так еретик. Кто б спорил. И я отлично знаю, как это — регенерация на собственной шкуре!»

Джордано выпрямился, и привычная саркастическая усмешка скривила губы. Вот она — правда. Она в этих рассортированных по времени кусочках тканей и размазанных по предметным стеклышкам каплях крови бессмертного. Он должен проанализировать, как происходит регенерация. Ему нужно было посмотреть на регенерацию здорового бессмертного, а не доходяги, каким был Николай прошедшим летом. Да тогда еще все было смазано действием опия. Опыт должен был быть доведен до конца.

Он раскрыл ящик. Чтобы сохранить все полученные образцы, предстоящая ночь должна была быть долгой.

Проснувшись утром, Николай понял, что учителя нет. Он вздохнул с облегчением. Видеть этого дьявола не хотелось. Вообще-то с ним, Николаем, все было в порядке. В полном порядке, если не считать того, что было в его голове.