Глаза Арии расширились, когда она посмотрела вниз. В состоянии оцепенения после секса мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять почему. Моя сперма. Поцеловав ее в висок, я встал с постели.

— Захвачу полотенце.

Я зашел в ванную и взглянул на свой член. Он был в крови. Ария была такой чертовски тугой. Это было одновременно захватывающим и пугающим. Я омыл себя и намочил в теплой воде полотенце, прежде чем вернуться в спальню, обнаруживая Арию уставившейся на кровавые следы на простынях.

— Здесь куда больше крови, чем в той сцене, которую ты подготовил после нашей первой брачной ночи, — прошептала она.

Я присел рядом с ней и аккуратно развел ноги своей жены. Ее кисла была отекшей и покрытой кровью. От этого вида что-то внутри моей груди вновь напряглось, это было очередным напоминанием, насколько больно ей было. Я всегда был хорош в причинении боли другим. Я прижал влажную ткань к ее болящей плоти, слыша ее вздох.

Я поцеловал колено Арии, ощущая долбанное облегчение, что это произошло не в нашу первую брачную ночь, что я не должен был выставлять на всеобщее обозрение эти простыни.

— Ты была куда более узкой, чем я думал, — тихо ответил я. Румянец на щеках Арии стал еще ярче. Я откинул полотенце, прежде чем прижать ладонь к ее животу. Ее мышцы напряглись под моим прикосновением, и я не смог сопротивляться тому, чтобы провести рукой ниже. Определенно Ария не была готова к очередному раунду.

— Насколько все было плохо? — спросил я.

Ария вытянулась на матрасе передо мной.

— Не так плохо. Как я могу жаловаться, когда ты весь покрыт шрамами от ножевых и пулевых ран?

Я покачал головой. Речь была не о том. Она в принципе не должна была испытывать боль. Я просто блять не мог этого позволить.

— Мы говорим не обо мне. Я хочу знать, как себя чувствуешь ты, Ария. По шкале от одного до десяти, насколько было больно?

— Сейчас? Пять…

Блять. Сейчас пять? Я надеялся, что пять было, когда я был в ней. я лег рядом с Арией и обнял ее. Она взглянула на меня со смесью смущения и облегчения. Облегчение, потому что ее первый раз был позади. Не самая, конечно, воодушевляющая мысль.

— А во время?

Ария отвела взгляд, облизнув губы.

— Если десять - это самая ужасная боль, которую я когда-либо испытывала, то восемь.

Какие-то нотки в ее голосе говорили мне, что это была не совсем правда. Черт подери.

— Правду.

— Десять.

Я погладил ее живот. Признание Арии не было приятным, несмотря на то, что я напоминал себе, что у нее другой болевой порог, нежели у меня. Но я никогда не хотел быть тем, кто причинил ей самую сильную боль в ее жизни.

— В следующий раз будет лучше, — я надеялся, что так и будет. Я не знал, как облегчить ей все это. Она была маленькой и беспокойной, а я ублюдком, сгоравшим от потребности поиметь ее.

Ария одарила меня извиняющимся взглядом.

— Не думаю, что смогу так скоро вновь.

— Я не имел в виду сейчас. Тебе будет больно какое-то время.

Я все еще хотел ее, может, даже еще сильнее. Заявив права, я определенно не удовлетворил своего желания, или же нужду быть с ней настолько близко, насколько только возможно. Это пугало.

— По шкале от одного до десяти, насколько быстро и сильно ты двигался? Правду, — спросила Ария, дразнясь.

Я подумывал солгать, что по какой-то причине не хотел этого. Я хотел, чтобы Ария знала всю правду обо мне, даже плохое, худшее. Даже не знал почему. Я никогда ни с кем ничем не делился, за исключением Маттео.

— Два, — ответил я, максимально внимательно рассматривая ее. Она напряглась, шок отразился на ее лице. Я действовал настолько бережно, насколько только мог. Я никогда не был с кем-то так близок по время секса, никогда не двигался так медленно или же пытался убедиться по выражению женского лица, хорошо ли ей.

— Два?

— У нас есть время... Я буду нежен столько, сколько тебе нужно.

Блять, и это было честнее, чем перед Богом. Если Ария нуждается в этом, мы будем заниматься ванильным сексом месяцами.

Ария улыбнулась так, что меня проняло. Это был тот вид, который я хотел бы видеть всегда.

— Не могу поверить Лука «Тиски» Витиелло сказал «нежен».

Мои люди не поверят, если кто-то им скажется, что я могу быть нежным. А мой отец, гребанный папаша, потеряет рассудок. Он бы потребовал, чтобы я отрастил яйца и избил свою жену до полного подчинения. Он никогда не понимал, что демонстрация издевательств над кем-то, кого ты должен защищать, не говорит о силе. Мужчина должен знать, кому подарить заботу, а кого уничтожить. Я коснулся щеки Арии и придвинулся, пробормотав:

— Это будет нашим секретом.

И должно им быть. Никто не должен знать. Если мой отец подумает, что Ария ставит под вопрос мою безжалостность, он тут же убьет ее. И я положу конец его мерзкой жизни, покажу ему ту жестокую честь себя, которая бежит по моим венам, но это уже не спасет Арию.

С ней ничего не случится. Не пока я жив. Я убью любого, кто лишь думать посмеет о том, чтобы навредить ей.

Ария кивнула, ее выражение лица смягчилось.

— Спасибо, что был нежен. Никогда бы не подумала, что ты будешь.

— Поверь мне, никто не может быть удивлен этому больше, чем я сам, — отозвался я.

Нежность не была моей натурой, никогда не была, и я сомневался, что кто-то еще, кроме Арии, увидит эту мою сторону.

Ария повернулась и прижалась к моему боку, положив голову на мое плечо. Я крепче обнял ее. Ария легонько вздохнула, будто бы я подарил ей гребанный подарок, позволив подобную близость. Я легонько погладил ее нежную кожу, ощущая успокоение.

— Ты никогда не был ни с кем нежен?

Я напряг мозг, пытаясь припомнить, когда я кому-то показывал свою мягкую сторону, единственное, что пришло в голову, - время, когда я был пятилетним мальчишкой и нашел маму плачущей в кровати, я подошел к ней, хоть мне и не позволялось заходить. Я был напуган ее слезами и коснулся ее руки, чтобы она прекратила плакать. Мама отдернула руку, и через мгновение вошел отец. Он вышвырнул меня из спальни и избил меня за то, что попытался потакать женским прихотям.

— Нет. Отец учил меня и Маттео, что подобное — слабость. И в моей жизни не было для этого места, — ответил я.

Весь мой опыт с чувствами не был чем-то, что я хотел выставлять на обозрение, даже перед своей женой.

— А что насчет девушек, с которыми ты был? — спросила Ария. Ее голос дрогнул от ноток беспокойства и ревности. Я опустил свой взгляд на ее светлую копну волос, обнаженное тело, прижатое ко мне, — элегантная, захватывающе дух прекрасная, моя. Было понятно, почему после всей истории с Грейс она переживала из-за других женщин, но у меня не было ни малейшего желания прикасаться к кому-то еще вновь. Все женщины в моем прошлом ничего не значили. Я даже не помнил большинство их лиц или имен.

— Они были лишь средством достижения цели. Я хотел трахаться, выбирал девушку и трахал ее. Это было сильно и быстро, определенно, не нежно. Я брал большинство из них сзади, так что мне не приходилось смотреть в их глаза и притворяться, что они хоть что-то представляют из себя для меня.

Ария удивила меня, поцеловав тату Семьи. Ее губы были такими мягкими. Я обнял свою жену еще крепче, не уверенный, как реагировать на ее очарование и невинную нежность. Это не было чем-то, что я когда-либо получал. Я хотел дать ей что-то значительное в ответ, и был только один способ это сделать.

— Единственный человек, который учил меня мягкости, — это моя мать, — сказал я, даже если слова ощущались шрапнелью в горле. Я не любил говорить о ней, даже вспоминать. — Но она покончила с собой, когда мне было девять.

— Мне жаль, — прошептала Ария, приподнимая голову, чтобы встретиться со мной взглядом. Она прижала свою мягкую ладошку к моей щеке. Никто никогда так не делал до Арии. Прежде, когда видел у кого-то подобный жест, я гадал, какого черта кто-то касается чьей-то щеки и почему кому-то хочется, чтобы к ним так прикасались вместо того, чтобы им просто отсосали. Ебанная щека. Но это было приятно. Не настолько, как все остальное, но, черт возьми, все же. Глаза Арии были полны сострадания, но я не хотел заново проживать прошлое.