Блядь. Ария — моя жена.

И все еще чертовски невинна.

Я приподнялся на предплечье, но она не пошевелилась. Ее светлые ресницы расположились на фарфоровых щеках, а губы слегка приоткрыты. Гребанное совершенство, вот кем она была.

Ее живот приподнимался и отпускался под моей ладонью, пока она спокойно дышала. Я чувствовал ее тепло сквозь то маленькое ничто, что было на ней надето. Я хотел провести рукой между ее ног, хотел почувствовать ее жар там. Хотел погрузить в нее свои пальцы и член. Блядь. Мой член резко восстал.

Я хотел заявить на нее свои права.

Она — моя.

Моя жена. И именно поэтому я хотел защитить ее, даже от самого себя, и это было самым сложным.

Дыхание Арии изменилось, ее живот напрягся под моим прикосновением, все ее тело буквально сжалось. Она боялась меня и того, что я мог сделать.

— Отлично, ты проснулась, — пробормотал я.

Она напряглась еще сильнее, а затем ее глаза медленно распахнулись. Ухватившись за бедро Арии, я перевернул ее на спину, чтобы лучше рассмотреть ее лицо. Ни грамма косметики, со спутанными волосами, сонная — Ария все равно была привлекательна. Ее глаза скользнули по моей груди, и румянец затопил щеки. Хоть я никогда прежде не спал рядом с женщиной, я провел более чем достаточно часов с ними, но для Арии — это первый раз, когда она была столь близка с мужчиной. Ранним утром солнечный свет окрашивал ее волосы в золотые оттенки. Я коснулся пряди, восхищаясь ее мягкостью. Вся она была мягкой, нежной, маня необходимостью прикоснуться, заявить права.

— Скоро заявятся моя мачеха, тетки и другие замужние женщины семьи, чтобы забрать простыни и отнести их в столовую, где, не сомневаюсь, уже ждут начала этого гребанного спектакля.

Ее румянец стал еще ярче, тень смущения вспыхнула в глазах. Она была воплощением невинности, так отлична от меня и все же находилась в моей власти. Она взглянула на порез на моем предплечье.

Я кивнул.

— Моя кровь даст им все, чего они хотят. Но у всего этого должна быть история, они будут жаждать любой детали. Я уверен, что превосходный лжец, но будешь ли ты способна врать всем в лицо, когда они начнут спрашивать тебя о прошедшей брачной ночи? Никто не должен узнать, что произошло. Это выставит меня слабым.

Слабый. Люди могут многое сказать обо мне. Слабость не в их числе. У меня не было проблем с тем, чтобы выполнять все, что необходимо, не составляло труда причинять боль и сокрушать. Мне следовало без колебаний заявить свои права на Арию, не стоило беспокоиться из-за ее страха и слез. Мне следовало поставить ее на колени и трахнуть сзади, чтобы не видеть страха в ее глазах. Вот, чего люди ожидали от меня.

— Слабый, потому что не захотел насиловать собственную жену? — спросила она, ее голос дрожал.

Мои пальцы напряглись на ее талии. Изнасилование — мы оба знали, что в нашем мире никто бы не посмотрел на это в подобном ключе. Не важно, как бы грубо я трахнул Арию, все бы назвали это моей привилегией, правом.

Мои губы изогнулись в едва заметной улыбке.

— Слабый потому, что не взял то, что должен был. Традиция кровавых простыней у сицилийской мафии — главное доказательство чистоты невесты и беспощадности мужчины. Так, как думаешь, что скажут обо мне, когда ты лежишь в моей кровати полуголая, уязвимая и моя, но все еще нетронутая, как и перед брачной ночью?

Страх засиял в глазах Арии.

— Никто не узнает. Я никому не скажу.

— С чего я должен верить тебе? У меня нет привычки доверять людям, особенно тем, которые ненавидят меня.

Ария коснулась раны на моем предплечье, ее глаза были мягче, чем прежде.

— Я не ненавижу тебя.

У нее были все права на это, потому что я обладал ею, и она никогда не покинет меня, потому что моя. Ария оказалась заточена в дорогую золотую клетку, в безопасности от проявлений жестокости, потому что в этом я поклялся сам себе, но вынужденная жить без любви и нежности.

— Ты можешь доверять мне, потому что я твоя жена. Я не выбирала этот брак, но, как минимум, я могу попытаться получить максимум от этого брака. Я ничего не выиграю, предав твое доверие, но получу все, показав, что я на твоей стороне.

Она была права. Это было важным проявлением инстинкта самосохранения — ее желание добиться моего доверия, даже если это и были бесполезные попытки. Она была в моей власти и нуждалась в моей благосклонности. Ария была умной женщиной, но она не знала моих коварных дядей и кузенов так, как знал их я.

— Мужчины, ожидающие нас в гостиной, — предатели. Они молятся любому проблеску моей слабости, они ждут этого более десятилетия. Стоит им увидеть его, и они набросятся.

Мой дядя Готтардо никогда не простит меня за то, что я раздавил горло его сыну. Он дожидается малейшего шанса, чтобы избавиться от меня.

Ария нахмурилась.

— Но твой отец...

— Если только мой отец на секунду подумает, что я достаточно слаб, чтобы управлять Семьей, он с радостью позволит им разорвать меня.

Отец никогда не заботился обо мне. Я был всего лишь гарантией продолжения кровной линии. Пока он будет видеть во мне силу и беспощадность, я буду жив. Если же закрадется мысль о моей слабости, если он задумается, что я не смогу быть Капо, он пристрелит меня как бешеную собаку.

— А Маттео?

Отец все еще верил, что Маттео почувствует жажду крови в ту секунду, когда поймет, что у него есть шанс стать доном, несмотря на меня. Он никогда не понимал, что я и Маттео не враги, нас связывали не только необходимость и прагматизм. Мой брат и я умрем друг за друга. Мой отец ненавидел своих братьев так же, как и они его. Он сохранял их жизни лишь потому, что так диктовал кодекс чести и потому, что было чертовски приятно раздавать им команды в качестве Капо, заставлять их ползать у его ног и пытаться остаться у него в милости.

— Я доверяю Маттео, но он слишком импульсивный. Он может лишить себя жизни, пытаясь защитить меня.

Ария кивнула, будто бы понимая. Может, так оно и было. Она была женщиной, защищенной от большей части жестокости нашего мира, но это не значит, то она вовсе ничего не знала.

— Никто не усомнится во мне, — вымолвила она. — Я дам им все, чего они хотят.

Я не знал Арию достаточно хорошо, чтобы оценить ее умение врать. Я медленно сел, с этого места мне открывался куда лучший вид на тело моей жены. Она лежала на спине, ее волосы окружали ее голову, очертания ее груди дразнили меня сквозь тонкий материал ночной рубашки. Ария с любопытством рассматривала мое тело, и мой пах напрягся от неопытности ее разглядываний. Когда глаза Арии, наконец, встретили мои, ее щеки вспыхнули.

— Тебе стоило бы надеть что-то большее, чем это подобие ночнушки, когда заявятся гарпии. Я не хочу, чтобы они видели твое тело, особенно верхнюю часть бедер. Пусть гадают, оставил ли я на них свои отметины, — проговорил я, пока скользил глазами по ее розовым губам. — Но мы не сможем скрыть от них твое лицо.

Я наклонился, собираясь коснуться губами ее щеки, когда Ария закрыла глаза и вздрогнула, будто бы ожидая удара. Отвращение затопило меня только от одной мысли поднять руку на жену.

— Уже во второй раз ты думаешь, что я собираюсь тебя ударить, — сказал я тихо.

Она смущенно взглянула.

— Я думала, что ты сказал...

— Что? Что каждый ожидает увидеть следы побоев на твоем лице после проведенной вместе ночи? Я не бью женщин.

Даже Грейс, а у нее талант доводить меня до ручки, никогда не удавалось вывести меня на подобную жестокость. Я провел детство и юность, слыша изможденные рыдания матери, а потом, когда она умерла, на ее место пришла Нина. Это не было тем, чему нашлось бы место в моем браке. Если я хотел сломать кого-либо, для этого у меня было достаточно врагов.

— Как я смогу поверить, что ты в состоянии убедить окружаюсь в том, что этой ночью мы закрепили наш брак, если ты вздрагиваешь от каждого моего прикосновения?

— Поверь, это лишь позволит им еще сильнее увериться в этом, поскольку я бы не перестала вздрагивать от каждого твоего прикосновения, если бы ты взял свое. Чем сильнее я вздрагиваю, тем большим монстром ты кажешься в их глазах.