Взгляд упал на красноватую лужицу на стуле у изголовья кровати – неосторожно пролитый вчера клюквенный кисель. Мне опять захотелось разглядеть в киселе Алые Паруса. Тщетно, сказку вытеснил начинающийся будничный день.

Наконец меня позвали. На лифте поднялся в отделение эндоскопии. Увидев в руке врача гастроскоп, почувствовал слабость в ногах. Лег на указанную кушетку. Через дверной проем глаз выхватил из смежного помещения наркозный аппарат. Мелькнула мысль – не вдохнуть ли закись азота?

– Еще чего! – отрезала помощница врача. – При гастроскопии наркоз не дается.

– Всего пару затяжек, чтоб расслабиться… Безопасно, я сам использую веселящий газ.

– Коллега? – спросил врач. – Что ж, сделаем исключение.

– Это непорядок, доктор, – запротестовала медсестра. – Если каждому исключение делать…

Ну и стерва, подумал я. Видимо, женщина относилась к категории медиков, работающих в процедурных и операционных буквально по призванию. Как психиатр, знаю: люди с садистскими наклонностями зачастую избирают род деятельности, в которой могут удовлетворить свои низменные инстинкты. Они ретиво исполняют свои обязанности в армейских подразделениях, в местах заключения, на скотобойнях.

Доктор укоризненно посмотрел на помощницу и, подкатив к кушетке наркозный аппарат, приложил маску к моему лицу. Сладковатой струей газ хлынул в меня, затуманивая сознание. Вскоре растворилась ноющая боль в животе, восприятие тела сменилось чувством невесомости, как в космосе. Подобные переживания иногда возникают в сновидениях, что, вероятно, и породило поверье, будто во время сна душа покидает тело. Вот и сейчас сквозь пелену тумана увидел главный вход в больницу. У массивных дверей на низком табурете сидит и лузгает семечки дородная женщина, в которой признал вахтершу, тетю Соню.

Потом высвободившийся дух переместился в тесное сырое пространство, освещаемое маленькой лампочкой. Ба, да ведь я обозреваю нутро собственного желудка, будто сам управляюсь с гастроскопом!

Послышалось шипение. Это врач наполняет желудок воздухом, расправляет складки на стенках, чтобы улучшить обзор. Вот и я увидел темное пятнышко, окруженное красноватой припухлостью. Пятнышко увеличивалось в размерах и вскоре превратилось в черную дыру…

– Нашли что-то? – спросил Цыба, когда я вернулся в палату.

– Язва двенадцатиперстной кишки.

Он усмехнулся и глубокомысленно произнес:

– Болезнь неудовлетворенного честолюбия.

– Вы же про меня ничего не знаете, – раздраженно ответил я.

– Да у вас на лице написано, что вы человек творческий. А нереализованный творческий потенциал разъедает плоть. Знаете ли, психосоматика.

Сам знаю, что психосоматика, с досадой подумал я и принялся уничтожать запоздалый завтрак.

– К вам медсестра заходила, – примирительно сказал Цыба, – кто-то из ваших друзей на проходной ключ оставил для вас.

– Что за ключ?

– Просили передать, от вашей новой квартиры. – Цыба взглядом указал на мою тумбочку, где рядом с калейдоскопом лежал ключ с биркой «кв. 9».

Неужели свершилось? Ай да Валентина Ивановна!

Цыба внимательно посмотрел на меня, потом смущенно спросил:

– Я вот все думаю, вы, случаем, не из Баку?

– Из Баку.

– И вы врач?

– Верно.

– Так и есть. Я вас видел в бакинском мединституте на встрече с журналистом Горячевым. Позвольте, позвольте… – Цыба приложил ладонь ко лбу. – Ага, это было в шестьдесят четвертом или в шестьдесят пятом. Мне запомнилось, как вы схлестнулись с журналистом. Я тогда держал вашу сторону…

С этим известным научным обозревателем я познакомился в 1965 году на проходившем в Баку Всесоюзном симпозиуме по проблемам бионики. Горячев принял мое предложение выступить в мединституте перед студенческой аудиторией. Он тогда резко высказывался против сомнительных, по его мнению, феноменов, типа телепатии, ясновидения, кожно-оптического зрения. А я стал с ним спорить… Должно быть, я чем-то понравился журналисту, и, прощаясь, он дал мне свою визитку.

Между тем Цыба продолжал:

– В то время я только приступил к работе в НИИ геологии Азербайджанской Академии наук. Горячев, прослышав об открытии азербайджанских геофизиков, посетил нашу лабораторию, взял интервью у профессора Керимова.

– А как в Москве оказались?

– Переводом. Нынче работаю в военном ведомстве, так что не спрашивайте, чем сейчас занимаюсь. А в Баку мы занимались прогнозом землетрясений…

Я почти не слушал соседа по палате, пытался представить квартиру, которую для меня выхлопотала Валентина Ивановна. На душе было светло и радостно, а положительные эмоции, как известно, лучшее лекарство от всякой хвори.

Меня разбудил терпкий запах духов. Открыв глаза, увидел у кровати Цыбы невысокого мужчину лет шестидесяти. Седой распушенной шевелюрой он напоминал Эйнштейна, каким его, с высунутым языком, запечатлел фотограф. Приподнятые плечики клубного пиджака скрадывали сутуловатость, а дряблый подбородок подпирала бабочка в крапинку. На правой руке красовался перстень с темным камнем. Все это резко контрастировало с брюками цвета хаки и черными полуботинками.

Положив на тумбочку кулек с клубникой, посетитель обратился к Цыбе:

– Болеть вздумал? Симулянт.

Цыба, приложив палец к губам, указал в мою сторону.

– Да не мешаете вы мне, – отреагировал я. – Беседуйте на здоровье.

– Это Леонид, – представил меня Цыба. – Тоже бакинец.

– О, такое совпадение! – всплеснул руками посетитель. – Вам наверняка есть о чем поговорить.

За спиной гостя возникла палатный врач Алла Мироновна, прижимавшая к груди папки с историями болезни. Должно быть, дверь была приоткрыта, и, проходя по коридору, она заметила постороннего. Судя по сошедшимся на переносице рыженьким бровям, докторша была не на шутку рассержена.

– Как вы вошли? У нас посещения после четырех, уважаемый. Как лечащий врач, я…

– Знаю, знаю, – расплылся в чарующей улыбке посетитель. – Но, быть может, для меня сделаете исключение? – И протянул докторше визитную карточку. – Я, собственно, ваш коллега, профессор Малинин, генерал-лейтенант медицинской службы. Не слышали? Впрочем, мы трудимся в разных областях, я токсиколог. – Генерал взял коллегу под руку. – Хотел справиться о состоянии Цыбульского. Диагноз? Прогноз?

– О, профессор! Да-да, конечно. – Алла Мироновна осторожно высвободила локоть. – У вашего друга двухсторонняя пневмония. Вчера застукала его на лестничной клетке с сигаретой. Это недопустимо, надо избавляться от вредной привычки. Лечение, как обычно, антибиотиками. Сейчас состояние пациента удовлетворительное. Могу показать заключение рентгенолога. – И она стала торопливо перебирать истории болезни.

– Это детали, – остановил докторшу Малинин, – главное, наш пациент идет на поправку. Премного благодарен, коллега.

– Пожалуйста, говорите тихо, – попросила Алла Мироновна и на цыпочках вышла из палаты, прикрыв за собой дверь.

С минуту генерал о чем-то перешептывался с Цыбой. Потом выпрямился:

– Драгоценный ты наш, выздоравливай поскорей. Это приказ. Нас ждут великие дела. – И посмотрел на часы: – Все, бегу, бегу…

В палате долго еще витал аромат французских духов.

Сильно клонило в сон – видимо, сказывалось последействие закиси азота. Из дремы вывел звук отворяемой двери. В палату влетела Алла Мироновна:

– Березин…

Я приподнялся на локте.

– Почему вы покидали больницу? Как можно! Вам же после наркоза постельный режим предписан.

– Покидал больницу? Да никуда я не уходил.

– Неправда, я несколько раз проверяла. Вы более двух часов отсутствовали.

Я растерянно посмотрел на Цыбу. Тот пожал плечами:

– Ничего не знаю, спал я.

– Это что, шутка такая?

Алла Мироновна покачала головой:

– Какие уж тут шутки, я всю больницу на ноги подняла, в милицию звонила.

– В милицию?

– А что мне оставалось делать? Сами врач, должны понимать, после гастроскопии осложнения случаются.