Однако как соотнести якобы имевшую место несправедливость Бескова к ветеранам с историей появления в «Спартаке» 29-летнего Ярцева? Или с последующими приглашениями 35-летнего Хидиятуллина в московское «Динамо» и 38-летнего Гаврилова в «Асмарал»? Возраст футболиста как таковой никогда не был критерием для Бескова. Более того, напротив, ему часто задавали как раз вопрос, не слишком ли часто приглашает он в команду возрастных футболистов, не стало ли для него делом принципа дать шанс игроку на излете карьеры: «Не совсем так. «Спартак» – не благотворительное общество, и если мы принимаем игрока в команду, то только потому, что надеемся на лучшую в дальнейшем его игру. Тут бывают приобретения, но случаются, увы, и потери…»562.
Да и «плавность» завершения карьеры к тому времени стала, скорее, исключением из правил. Редко кто даже из больших мастеров проводил всю свою спортивную жизнь в одной команде, удостаиваясь прощального матча или хотя бы достойных проводов из большого футбола. Как правило, уезжали доигрывать на футбольную периферию, причем уезжали сами – туда, где нагрузки, скорости, требования пониже, а опыт и мастерство позволяли продлить карьеру, да и подзаработать перед уходом из большого футбола. По поводу же расставания с Гавриловым и Шавло приведем здесь еще одно свидетельство режиссера-документалиста Евгения Богатырева, человека, вхожего в те годы в команду, однако при этом к Бескову относившегося достаточно критично: «…До тех пор, пока я не поговорил с игроками «Спартака», я считал, что Бесков несправедлив к ветеранам, думал, что он перегнул палку. Такого же мнения придерживались и многие болельщики популярной команды. Но оказалось, что все мы были в плену заблуждений. Поговорив со спартаковцами, я убедился, что они единодушно поддерживают в этом вопросе старшего тренера. Многие игроки высказывают такую точку зрения: ветераны свыклись с мыслью, что лучше синица в руках, чем журавль в небе; ценой минимальных душевных и физических затрат они хотели как можно дольше продержаться на поверхности футбола. Гаврилов, например, прощаясь с друзьями по «Спартаку», говорил им: ухожу доигрывать… Мог ли Бесков, человек, для которого не существует иной мечты, кроме мечты о победе, смириться с игроками, в чьи планы не входила борьба за звание первой команды страны? Конечно, нет! И он решил обновить коллектив…»563.
Бесков, несомненно, хорошо усвоил урок Бориса Аркадьева, которого называл своим учителем. Тот спустя годы сетовал, что чувства порой брали над ним верх: «Знаете, что постоянно отравляло мою тренерскую работу? Сострадание к стареющим игрокам. И я грешил: иногда передерживал в команде стареющего футболиста. Вне поля он оставался полным сил, цветущим, красивым, здоровым. Это очень тяжело – видеть мастера, когда ему далеко за тридцать…»564. Жалость и сострадание тут неуместны, констатировал для себя Константин Иванович: «Как тренер, я несу ответственность и перед зрителями, и перед командой. Твердо знаю: состав команды, выходящей на поле, должен быть цельным и отобранным из единомышленников. Нельзя держать в составе утратившего игровые качества человека – ни из жалости, ни из уважения к его прежним заслугам, ни из чувства личной симпатии, ни под давлением «сверху»…»565. Хотя, по собственному признанию, конечно, тоже не мог оставаться равнодушным: «С любым игроком, особенно возрастным, трудно расставаться. Тут столько переживаний, бессонных ночей. Ох, как непросто. И я старался помочь человеку принять правильное решение. Если кто-то учился – всегда беспрепятственно отпускал на экзамены. И прощался с футболистами не из-за личных амбиций, а потому что он уже не мог приносить пользу команде. Для меня выше всего – интересы дела. Конечно, перед расставанием беседовал с ним по душам, пытался что-то посоветовать…»566.
Дело, конечно, не в собственно возрасте футболиста как таковом. «Мой тренерский стаж – 36 лет. Если за все эти долгие годы у меня возникали трения с тем или иным игроком, то связаны они были с тем, что футболист не мог или не хотел выполнять высокие требования современной игры, переставал считаться с интересами своей команды и тех, для кого мы существуем, – зрителей. Случалось подобное с футболистами, как правило, уже добившимися признания, почувствовавшими себя «особенными». И, как правило, в результате снижался уровень их мастерства и готовности к состязаниям. Эти люди начинали тянуть команду назад…»567, – отчеканит Бесков в своей книге «Моя жизнь в футболе».
Таким «особенным», несомненно, и, вероятно, не без оснований, чувствовал себя в «Спартаке» Евгений Ловчев. Суть первого из череды громких спартаковских конфликтов Бескова, пожалуй, исчерпывающе объясняет история из практики руководителя знаменитого театрального режиссера Георгия Товстоногова, пересказанная Никитой Симоняном: «Выдающийся режиссер будет работать не со всяким выдающимся актером и наоборот: они могут стоять на разных эстетических, художественных позициях, расходиться во взглядах на место режиссера и актера в театре. Как бы ни был блистателен актер, спектакль создает режиссер, лицо театра определяет художественный руководитель. Запомнилось, как Георгий Александрович Товстоногов рассказывал, выступая по телевидению, об Иннокентии Смоктуновском. Гениально сыграв князя Мышкина, актер заявил: «Ну, теперь я могу выбирать роли, какие хочу». – «Может быть, – ответил Товстоногов, – но только в другом театре. Здесь пока руковожу я…»568. Помните бесковское: «Начнем с того, кто в команде тренер…»569?..
«В принципе, на мой взгляд, Константин Иванович был идеальным тренером либо для молодых, растущих футболистов, либо опытных, но по большому счету безвестных. И те, и другие авторитета в футболе не имели, а посему смотрели тренеру в рот. Но с опытными и яркими, заметными и известными футболистами так нельзя…»570, – говорил впоследствии Евгений Ловчев, и не был одинок в этой оценке. Соглашался с ним и Владимир Маслаченко, человек яркий, амбициозный. Работа с Бесковым оставила у него самые тягостные впечатления: «Это было невозможно. То, как он себя вел по отношению к нам, ничего, кроме чувства протеста, не вызывало. По два с половиной часа мог мутить вам голову элементарными футбольными догмами, перемежая их экскурсами в театральную жизнь. Словно бы все время забывал, что имеет дело со взрослыми людьми, у которых есть свое мнение. Тренер относился к нам, как к рабам или подмастерьям, и игроков, знавших себе цену, это оскорбляло…»571. А Евгений Богатырев, размышляя о Бескове, приводил, в частности, слова коллеги Константина Ивановича по тренерскому цеху Александра Кочеткова, выражавшего, очевидно, вообще бытовавшее тогда в футбольном мире мнение: «Лобановского и Бескова роднят фанатизм в работе и высочайшая требовательность к игрокам, – говорил мне заслуженный тренер РСФСР Александр Кочетков. – В футболистах они видят исполнителей своей воли… не случайно и тот, и другой не могли долго работать с игроками, ставшими крупными личностями…»572.
Справедливо? Отчасти. «Суть конфликтов между знаменитыми игроками и знаменитыми тренерами всегда почти заключена в одном – в борьбе за влияние на положение дел в команде. Михаил Якушин – тренер легендарно прославленного послевоенного «Динамо» особенно не ладил с тем же Бесковым, тогда ведущим игроком, лидером, «мозгом» команды…»573, – заметит Александр Нилин. Евгений Ловчев скажет о Бескове: «Он воспринимал футболиста только до того момента, пока тот был податлив, как пластилин. Горе тому, у кого появлялось свое мнение, кто мог бросить свой авторитет на весы против авторитета тренера… <…> Футболисты для него не были невосстанавливаемым материалом. Новых бы нашел…»574. Бесков на вопросы, правда, ли, что он не терпит игроков с сильным характером, лишь досадливо отмахивался: «Так говорят злопыхатели. Все те игроки, которые из неизвестных стали известными, скажут вам обратное…»575.
