«Думаю, что «Локомотив» заслуженно выиграл у «Спартака». Он и в обороне действовал надежнее, и в атаке – организованнее, острее и гибче…»414, – заключит Олег Кучеренко. Вопросы, вопросы… «Можно, конечно, отнести их и защитникам, которые позволили в своей штрафной площадке удобно разместиться железнодорожникам, не помешали Газзаеву послать решающий мяч в сетку. Но ведь защита, скажете вы, – еще не команда, а часть ее. Причем, меньшая часть коллектива. Так вот, большая-то часть команды ошибалась чаще. Форварды как бы забыли, что команда выходит на поле не только для того, чтобы не пропустить гол, но и для того, прежде всего, чтобы забить его – выиграть, победить…»415, – горячился Л.Никитин в «Воздушном транспорте». Эмоции коллеги подкрепил сухой и не очень веселой статистикой Александр Львов в «Спортивной Москве»: «В заключение отмечу, что в первом тайме спартаковцы лишь дважды нанесли удары по воротам. Их соперники – трижды. Во втором – у победителей их было семь, у побежденных – восемь. Причем в створ ворот (были взяты вратарями или парированы) послано лишь 30 процентов от общего числа. Цифры весьма красноречивые, еще раз напоминающие, что на дворе ранняя футбольная весна…»416.
Тем временем, «Спартак» успел потерпеть третье поражение подряд и завершить борьбу за Кубок. Пожалуй, такого старта сезона все-таки никто не ожидал. Однако события, последовавшие за этой игрой, затмили даже игровые неудачи. Общее нервное напряжение в коллективе вследствие череды поражений нередко становится катализатором внутренних конфликтов. Случилось такое и в «Спартаке».
Полыхнул давно тлевший внутри команды конфликт…
«НАШЛОСЬ, КОМУ ЖЕНЮ ЗАМЕНИТЬ…»
Уход из «Спартака» Евгения Ловчева – несомненно, одна из самых драматичных страниц истории команды того периода. Это была истинная драма – и для самого Ловчева, и для команды, и для ее поклонников. Долго еще спартаковские трибуны будут исполнять на пронзительный мотив пугачевской песни «Куда уходит детство» исполненные боли строки, посвященные своему былому кумиру:
«Куда ушел ты, Ловчев,
В какие города?
Любимую команду
Покинул навсегда.
Ты был кумиром нашим,
И помнит стар и млад,
Как «Женя, Женя Ловчев», -
Скандировал фанат…»417.
Время все расставит по своим местам, примирит, насколько это возможно, правых и виноватых. Нам остается только принять те события как достояние истории. Но тогда…
Александр Нилин напишет позже, что «…в 1978 году, когда конфликт в «Спартаке» стал достоянием общественности, расположенная к «Спартаку» публика в большинстве своем взяла сторону Ловчева. Как-никак футболист, ставший в сезоне семьдесят второго лучшим футболистом страны, олицетворял к тому времени для этого большинства «Спартак», а великий Бесков, вернувший команду из первой лиги в высшее общество, продолжал быть чужим…»418.
Наверное, так и было в той среде, в которой вращался Нилин – среди публики, вхожей в футбольное закулисье, посвященной в детали взаимоотношений игроков и тренеров. Далекий же от футбольных кулуаров рядовой болельщик просто отчаянно переживал, от души награждая недавнего кумира в заключительном куплете упомянутой выше немудреной песенки определениями «предатель» и «тебя все проклянут»…
Тогда, право, никак невозможно было понять и, тем более, принять уход в «Динамо» (!!) лучшего игрока и многолетнего капитана команды, человека, олицетворявшего собой «Спартак» 70-х, сказавшего всего лишь годом ранее: «Я – спартаковец и в его лучшие, и в его худшие дни. Я никогда не покину «Спартак», останусь в «Спартаке» до тех пор, пока буду нужен команде. Высшей наградой звучит для меня клич спартаковских болельщиков с трибун: «Же-ня Лов-чев! Же-ня Лов-чев!..». Разве можно предать свою команду, своих болельщиков, которые сейчас пишут и такие письма в газету: «Есть еще одна просьба к игрокам, прежде всего, к Ловчеву, Осянину, Папаеву и Булгакову: не покидайте команду в трудную минуту, сделайте все, чтобы возродить былую славу «Спартака». Когда мы проигрываем, люди нам проходу не дают. И грустно, и смешно, честное слово! Возвращаешься домой, подходишь к лифту и слышишь: «Опять проиграли? Учти, я у тебя воду отключу!», – это наш водопроводчик мне угрожает. Электромонтер обещает выключить свет, дочери на прогулку идти со мной стыдно. Боюсь, если станем проигрывать на выезде в первой лиге, то мне и в Москву лучше не возвращаться. Но стоит «Спартаку» выиграть… Нет, ради одного этого можно жить на свете!..»419.
У каждого в той истории своя правда. Бесков, вспоминая о тех событиях в своей книге «Моя жизнь в футболе», причины произошедшего сводил к неверию Ловчева в перспективы команды: «…Первый круг в высшей лиге прошел для нас крайне трудно. В прессе промелькнули даже высказывания обозревателей, что, дескать, «Спартак» близок к опасной зоне и может вновь покинуть передовой эшелон отечественного футбола. Такое впечатление возникало не только у наблюдателей со стороны, но и у некоторых игроков нашей команды. К примеру, Евгений Ловчев вдруг попросил отпустить его из «Спартака». По этому случаю было собрано специальное заседание московского городского совета общества; с Ловчевым считались, терять его не хотели, пытались выяснить, в чем причина ухода. «Я не хочу во второй раз вылетать в первую лигу!», – заявил Ловчев на этом заседании…»420. Константин Иванович, цепко ухватившись за действительно прозвучавшую на том заседании ловчевскую фразу, словно забывает о том, что в качестве главной причины своего трудного решения тот называл совсем иное: «Не сложились отношения с тренерским советом и некоторыми игроками…»421. И спустя годы Ловчев будет повторять: «Я ушел из «Спартака» после конфликта с Бесковым. Потому что считал, что завишу только от футбола, только объективные мои данные могут влиять на то, ставят меня в состав или нет. Не тренерская прихоть…»422.
Ловчев и много десятилетий спустя стоит на своем, апеллируя к имени Старостина: «Когда меня, капитана команды, спросили, кто мог бы вытащить «Спартак», я назвал фамилию Бескова. Газетные заголовки типа «На наших глазах умирает «Спартак» рвали мне душу, и я понимал – без жестких мер не обойтись. Но уже через год мне стало ясно, что Старостин и Бесков не смогут нормально сосуществовать. Они представляли собой разные, противоположные модели жизни в обществе – демократию и диктатуру. Модель Бескова мне не подходила, и я ушел…»423. При том, что как раз Николай Петрович окажется среди тех, кто, как и болельщики, так и не примет до конца этот эмоциональный поступок Ловчева: «Этот шаг, при всем том, что он его понимал, был встречен Старостиным прохладно. Появилась обида. Не могу сказать, что мы не разговаривали, но прежней теплоты в отношениях уже не было. Я как бы ушел из семьи… Болезненный развод…»424.
Обида у Старостина наверняка была – известно его ревностное отношение именно к «Динамо», и выбор игрока принять он никак не мог. Сам Ловчев объяснит спустя годы, почему он ушел в стан принципиального соперника «Спартака», так: «Назло, наверное. Хотя теперь понимаю, что в глазах Старостина после этого перехода, видимо, многое потерял. Председатель российского совета «Спартака» Борис Николаевич Иванов вызывал, предлагал поехать играющим тренером в орджоникидзевский «Спартак», но я уперся. Хотел вернуться в сборную, а из «Динамо» это было сделать куда проще, чем, например, из «Зенита», куда меня настойчиво звал Морозов. К тому же я хорошо знал Сан Саныча Севидова и пошел к нему…»425. Впрочем, Ловчев признает, что коснулась старостинская обида только их личных взаимоотношений, мстительность Старостину была не свойственна: «Он относился ко мне хорошо, хотя, конечно, не мог мне простить ухода в «Динамо»… Меня года два уже как не было в команде, когда к нему в кабинет пришел один ушлый журналист из «Советской России». Он статью против меня как раз стряпал, думал и Старостина приобщить. Выслушав его, Николай Петрович произнес лаконичную фразу, которой, не скрою, я очень горжусь. Вот она: «Ловчев – великий энтузиаст футбола, этим все сказано»…»426.
