А теперь Афина поразилась продуманности собственного плана, о котором даже не догадывалась. Она всегда считала себя неглупой, но тут…

– Не учла ты лишь одного – от Первого так легко не избавишься, – вновь улыбнулся Умник. – Ведь это по его милости мы все возникли и существуем до сих пор.

– Первый? – вздрогнула девушка. – Где он?

– Здесь, – ответил мужчина, ткнув указательным пальцем себе в висок.

– И здесь, – произнёс Аксель, указав рукой на свою голову.

– И здесь, – подхватил Умник, поведя ладонью в сторону Афины.

Девушка поймала себя на мысли, что непонимание начинает становиться для неё привычным состоянием. Она настолько погрязла в этой несуразице, что даже позабыла о своём испуге.

Но самое гадкое – ей до сих пор нечем опровергнуть эти безумные, но такие убедительные слова.

– Что ж, раз мы всё выяснили, то пора со всем этим завязывать, – хлопнул в ладоши Умник, вставая со стула.

– Жаль прощаться с мыслью о том, что я – настоящая полноценная личность, – безэмоционально, но с некой неуловимой тоской посетовал Аксель, отодвигаясь от стола.

– Скоро тебя это не будет беспокоить, – заверил мужчина.

Две пары глаз пересеклись на Афине.

В этот момент все прежние чувства вернулись к ней с тройной силой. Удивление обернулось ошеломлением, а страх холодным ужасом. Она взглянула на одновременно шагнувших в её сторону людей с отчаянной мольбой.

– Нет. Это же бессмыслица! Я… У меня же… У меня же есть… – крупно дрожа, пролепетала девушка.

В сильнейшем душевном порыве она окунулась в недра своего сознания – туда, где хранится самое сокровенное. Там, в далёкой-далёкой тьме, перед ней засиял образ седовласого мужчины, стоящего к ней спиной.

«Папа!» – громко окликнула Афина, чувствуя себя маленькой заблудившейся девочкой.

Старик медленно оборачивается, и она готова прыгать от счастья, желая броситься ему на шею. Он откликнулся на её зов! Он спасёт её от этих чудовищ в человеческом обличии!

И вот, подбегая к своему самому дорогому человеку, она с радостью заглядывает ему в лицо.

«Вы же…» – оцепенела Афина.

На неё смотрит, самодовольно ухмыляясь… кто это? Широкие скулы, военная выправка, камуфляжная армейская форма. Старик весело подмигивает девочке, и она широко раскрывает рот, неожиданно признав в этом типе Деда – полоумного начальника штаба «Волшебный Мир»!

В дичайшем ужасе стряхивая с себя это наваждение, девушка вновь видит Акселя и Умника. Они уже приблизились к ней вплотную и нависают как два вестника неизбежной судьбы.

Не в силах оказать хоть какое-то сопротивление, Афина чувствует, как на глаза навернулись слёзы.

– Пожалуйста, постойте… Не надо… – сквозь плач почти шёпотом умоляет девушка.

– Это не страшно, – возмутительно страшным голосом заверяет Умник.

– Пора возвращаться, – произносит Аксель самым холодным тоном, какой она когда-либо от него слышала.

«Возвращаться – значит исчезнуть! Стать ничем!»

Две мужские ладони опустились ей на плечи.

– Нет!!! – пронзительно вскрикнула Афина.

Непроглядная тьма и сладостная сонная нега. Приятное, но такое странное ощущение покоя. Откуда оно взялось?

Он ведь только что шагнул в неизвестность, обуреваемый сомнениями и отчаянной надеждой. А на что там было надеяться? На то, что всё будет хорошо? Допустим. Вот только как теперь понять, хорошо оно или нет, когда ничего не видно?

«А, ну да».

Не ожидая подвоха, Первый раскрывает глаза и тут же с оханьем зажмуривает их. Болезненно скривившись от нестерпимо яркого света, он вяло протягивает почти онемевшие руки к лицу и прячет его в ладонях.

Несмотря на столь шокирующее пробуждение, сонный разум успел проанализировать обстановку и сделать вывод, что тело пребывает в лежачем положении на мягкой кровати, под одеялом и с подушкой под затылком.

«Не самый дурной расклад», – оптимистично рассудил юноша, несмотря на резь в глазах.

Радуясь мягким прикосновениям холодных ладоней к зажмуренным векам, он вспомнил, что всего несколько мгновений назад эти самые ладони касались рук Акселя и Умника.

Стоит полагать, что теперь ни их, ни Феи больше нет. По крайней мере, в том виде, в каком они были раньше.

Медленно и мучительно приоткрыв глаза, Первый убедился в своей печальной догадке – кроме него в этой небольшой больничной палате нет ни души. Не на кого больше уповать, некого обвинить в происходящем – теперь только сам и по собственной инициативе.

Впрочем, чувство одиночества быстро улетучилось, уступая увлечённому исследованию обстановки. В интерьере помещения он быстро узнал очертания уже знакомой ему палаты – точная копия того места, где было его первое пробуждение. Разве что освещение на порядок ярче – глаза до сих пор покалывает.

С трудом повернув голову вправо, юноша обнаружил короткий коридорчик, что ведёт к двум дверям – одна на выход из палаты, другая в уборную. Да, он помнит это.

При осмотре левой стороны помещения обнаружилось уже привычное широкое окно. Всё как и раньш…

«Окно?» – встрепенулся Первый, не замечая, как лицо вытягивается в изумлённой гримасе.

С каких пор здесь окно? Разве оно было раньше?

Преисполненный странного воодушевления, он подался в сторону, вскакивая с постели.

А, нет. Не вскакивая.

Не сумев сдвинуть онемевшую нижнюю часть тела, Первый свесился с края кровати и с тревожным «Ой!» повалился на гладкий пол. Кряхтя от боли в ушибленном плече, юноша поднялся на локтях и с осуждением уставился на свои бесполезные ноги. Он обратил внимание, что совсем не чувствует их.

И тут, его накрыло тревожным предчувствием.

«Я… нет, не может быть!»

Первый с натугой потянулся правой рукой к ноге и хлопнул себя по бедру. Никаких ощущений. Ускоренно задышав, он несколько раз стукнул кулаком по тому же месту. Бесполезно.

На разум обрушилась мрачная догадка, что стала крепнуть с каждой секундой, вселяя всё больше болезненного пессимизма.

Перед глазами явственно предстали картины, иллюстрирующие жизнь с парализованной нижней частью тела: вот он с трудом пытается слезть с кровати и падает, больно ударяясь плечом, а вот хочет скатиться на кресле-каталке по пандусу на ступеньках, мешкая и нервничая, а теперь смотрит издалека на весело бегающих во дворе детей, с горечью осознавая, что ему этого не дано.

Все эти эпизоды Первый увидел с такой чёткостью, что просто невозможно усомниться в их достоверности. Безусловно – это воспоминания. Неотвратимые и жестокие, они ставят его перед неизбежным осознанием. Осознанием того, что…

А потом он ощутил, как от ступней и выше медленно поползла волна неприятных покалываний. Юноша замер, не в силах осмыслить и принять значение этих ощущений. Но уже через пару секунд несостоявшийся инвалид засиял счастливой улыбкой.

Правда, затем до него дошло – какая он, оказывается, истеричка. Сладостное чувство радости растворилось в кислом привкусе досады.

Только сейчас Первый обратил внимание, что на нём всё та же серая больничная пижама, что и раньше.

Поднявшись в сидячее положение, он вытянул голову над кроватью и осмотрел правую часть комнаты в поисках стула, на спинке которого должны висеть клетчатая рубашка, белая футболка и спортивные брюки. Стул оказался на том же месте, а вот одежды нет. Обидно.

Как только ноги начали более-менее отзываться на попытки пошевелить ими, Первый взгромоздился на кровать. По мере обретения чувствительности пришла и тупая боль в правом бедре, настойчиво избитом пару минут назад.

«Ничему жизнь не учит», – с досадой констатировал юноша, вновь припомнив своё предыдущее пробуждение в палате. Неудивительно, если там теперь синяк той же формы и размера, что и раньше.

Встав на подгибающихся ногах, Первый сделал несколько неуверенных шагов к окну, качаясь и рискуя рухнуть набок. Однако ему всё же удалось достичь цели и ухватиться за широкий белый подоконник.