Кто б мог подумать тогда, что слова Нины Семёновны окажутся пророческими. Славик – балагур и весельчак, без которого этот класс невозможно было представить, не избежал участи своего поколения и в составе ограниченного контингента советских войск попал в Афганистан. Судьбе было угодно, чтоб он вернулся живым, но каждый понимал, что тяжёлые армейские будни бойцов, его фронтовых товарищей, были скрашены мастерством, отточенным здесь, в стенах этой школы, на глазах учителей и одноклассников. И не важно, кто из них ел сытнее или был лучше одет, – дети оказались умнее взрослых и попросту игнорировали разницу, которая одним – будь они глупыми и ограниченными, позволяла зазнаться и употребить на низкие нужды, другим – озлобиться и этим загнать себя в угол. В этом школьном коллективе ничего подобного не произошло, и Катя вспомнила свою учёбу в старших классах, как мирное сосуществование двух цивилизаций.

Что именно двух, она не сомневалась и себя относила к менее развитой. Лишний раз убедилась в этом, когда приняла участие в сочинении открытого письма комсомольцам нового тысячелетия.

И там, в пионерской комнате, где для этой цели собрались лучшие ученики школы, и по дороге домой, Катю не покидало ощущение стыда за недостойность своих мыслей.

– Интересно-интересно, что же такого вы писали, раз ты явилась домой пунцового цвета!

– Да, – махнула рукой Катя, – что писали, не так важно. Куда важней, о чём каждый из нас думал. И главное, вожатая, как назло, говорит: «А вы подумайте, о чём бы вы хотели спросить комсомольцев нового тысячелетия!» Один мальчик не растерялся и говорит: «Спрошу, будут ли джинсы в свободной продаже». Все как рассмеялись! Не поверишь, я тоже про джинсы подумала, но не только. Ещё про фрукты разные. Ну, сама посуди: апельсины я хотя бы пробовала однажды, а вот бананы видела только по телику или на картинках. А в телике говорят, что Новый год в Советском Союзе пахнет мандаринами! Сейчас к Ане зашла, а она угощает меня шоколадным пряником!

– А они бывают шоколадные? – совершенно искренне удивилась Надежда Ивановна. – Я считала, что мятные! Других у нас и в продаже нет! Да и те не всегда купишь! Вкусный?

– Не поверишь, у меня те же слова вырвались, а пряник я так и не попробовала. Стыдно как-то! Что Аня подумает! И сегодня было стыдно: сочиняю письмо, а сама пытаюсь представить, как будет выглядеть наш мир в 2000 году. И самое ужасное, ни о чём другом как о мандаринах и бананах думать не могу! – Катя дошла до этого места и с трудом сдержала слёзы. – Вот же зараза, и там чуть не расплакалась! А мечтаю я, кстати, о гораздо большем. Так и вижу, что вы с отцом переехали в хорошую квартиру с водопроводом и центральным отоплением. Нет-нет, опять не то! Хочу, чтоб все люди жили по-человечески. Чтоб город наш привели в порядок. Школу наконец построили, как и обещали, с бассейном. Чтоб люди путешествовали по всему миру и каждый день бананы ели и апельсины.

– О, куда загнула! С твоей фантазией только в волшебники!

Катя вытерла слёзы и улыбнулась. Нарисованная ею картина действительно напоминала сказку или несбыточную мечту. Каждый, кто жил в этом городе с самого детства, знал, что маленькие города снабжались по остаточному принципу, а дефицитные товары распределялись ещё на уровне райкомов и заведующих складов, попадая лишь к нужным людям. Мама у Ани работала простым продавцом в гастрономе и, вероятно, тоже попала в круг этих людей. Дом их можно было назвать полной чашей: ковры, хорошая мебель, хрусталь, сам дом – огромный, свой приусадебный участок. Атрибуты благополучия, мечта советского обывателя, для большинства граждан страны – несбыточная.

Армия, и это тоже знал каждый советский человек, была одним их китов советского государства, и система распределения товаров в военных городках существовала иная. Впрочем, как раз это было вполне объяснимо: кита следовало кормить, как следует. Очереди там тоже не были редкостью. Мальчишки иной раз делились подробностями и даже сравнивали с тем, что удалось повидать за границей. Но для Кати это пока ещё не стало весомым аргументом, чтобы подозревать свою родину в преступлениях перед своим народом. Она доверяла ей как своей маме и легко находила оправдания любым её деяниям. К тому же знала, что во всём виноваты империалисты, которые развязали гонку вооружений. А чего стоило поднять страну из руин после этой страшной войны! И разве можно было не протянуть руку помощи Кубе или Анголе, Вьетнаму или Корее? Мир не просто так разделился на два лагеря, – люди хотели справедливости и свободы. За это проливалась кровь, теперь уже и в Афганистане. Вот о чём думало её поколение, которое не сомневалось в том, что нужно совсем немного потерпеть и, конечно, учиться, учиться, учиться…

Юность тем и прекрасна, что смотрит на мир сквозь розовые очки под аккомпанемент любимых мелодий. У каждого поколения свои герои, кумиры тоже свои и своя, одна на всех, музыка – спасительное зелье и дополнительный повод для непонимания и споров между детьми и их родителями. Катя не спорила с отцом, когда тот пытался судить современную музыку. Она обожала старые пластинки и по его любимым песням, как по следам, охотно сбегала из своего некрасивого настоящего в другие миры и там искала тот, особенный и прекрасный, где отец умел улыбаться, радовался мелочам, дарил радость другим людям и был полон надежд и устремлений. Сам он давно забыл туда дорогу. Гитара пылилась на стене. Трогать пластинки в его присутствии Катя не осмеливалась.

Поглощённая мыслями, она ела суп и не замечала, что мама изучает её так внимательно, будто пытается их прочесть.

– Господи, мне кажется, ты сейчас заплачешь, доченька!

– Я? – немного удивилась Катя и мотнула головой. – Тебе показалось, мамочка. Мальчишки обещались зайти сегодня. Так что надо поторопиться с уроками.

– Поторопись, – вдруг погрустнев, ответила Надежда Ивановна и добавила, – и им бы надо пораньше приходить, а то, как назло, как отец с работы, так и они являются!

– Вот-вот, я тоже ни жива, ни мертва!

– Понимаю. Я в деревне росла, и у нас там всё проще было. Иной раз прямо в нашей избе народ собирался, отец только радовался, что все на глазах будут. Никогда не запрещал. Так что для меня поведение твоего отца – тоже в некотором смысле удивление. А мальчишки, не бойся, ничего не замечают: ни этой нашей бедности, ни того, как твой отец себя ведёт. Не затем они сюда ходят.

Надежда Ивановна не в первый раз касалась этой темы, и Катя не сдержалась.

– Зачем же, позволь спросить?

– А что ты злишься? Я ведь говорю только то, что вижу. А вижу я гораздо больше, чем ты. Сама когда-то своё счастье проглядела, потому сейчас начеку. Не желаю тебе такой участи.

– Я пока не собираюсь замуж, если ты заметила.

– Заметила, но можно и сейчас таких дров наломать, что за всю жизнь потом не разгребёшь. Чего, думаешь, отец твой простить мне не может? Я ведь перед самой свадьбой испугалась. Нравился мне один парень, но казался мне молодым слишком, без опыта. Твой отец видел, как он за мной ухлёстывал, по ночам под окнами ходил. Выведу корову утром, а он сидит на лавочке, смотрит преданным взглядом. И теперь этот взгляд вижу. А Шкловский был старше, уже хоть как-то о жизни думал, не пил, не курил. Не за богатство я шла, за человека. Так мне казалось. Я же крестьянская дочь, так на жизнь смотрела, чтоб на земле этот человек обеими ногами стоял.

– Я всё это знаю, мама, ты мне уже рассказывала.

– Да, рассказывала, но иной раз не грех напомнить. Смотрю я на твоих друзей и вижу, как они тебя с глаз не спускают. И сама я не вижу в тебе ничего особенного, симпатичная, рост, осанка, фигурка хорошая, ноги красивые, недаром учителя цепляются. Вроде как гораздо приличнее, когда некрасивые ноги показывают. Но я не о том, они в тебе что-то большее видят, а так только в одном случае бывает, когда любовь.

– Мама! – Катя даже вскочила и повысила голос. – Какая любовь! Дружим мы! Можешь ты это понять!

– Могу, – спокойно ответила Надежда Ивановна, – но я не слепая. Вот скажи мне, Сашка сейчас вроде как с Аней дружит. Идёт мимо её дома к тебе, потом к Ане. Есть у тебя этому объяснение?