Надежда Ивановна понимающе улыбнулась и прижала её голову к своей груди. На Катю пахнуло запахом маминого тела. Тёплое ото сна оно источало тонкий аромат молока, для любого человека – аромат детства, той самой лучшей и по-настоящему счастливой поры, когда мама может решить любую проблему, просто прижав к себе, а потом подув на больное место. Всхлипнув несколько раз, трогательно, совсем по-детски, Катя придвинулась к маме всем телом и потом обняла обеими руками.

– Это не измена, доченька. Поверь мне. Засыпай, а плакать не надо. Вот увидишь, утром тебе будет легче.

Так ли это, Катя не знала, но уснула в тёплых маминых объятиях, а потом всю ночь гуляла с Лёшей по заснеженным улицам Подвилья и мечтала о том, чтоб это никогда не заканчивалось.

– Давай, Катюша, поднимайся. Отец ушёл. А я с тобой голодная. Знаю ведь, давно не спишь, вертишься. – Надежда Ивановна говорила в открытую дверь и, увидев, что дочь поднимается, вернулась к своим делам, но продолжала делиться впечатлениями о сюрпризе, который преподнесла погода.

Катя не отвечала и не слишком прислушивалась. Все её потребности на данный момент свелись к тому, чтобы никто и ничто не напоминало о вчерашнем происшествии. Собственно поэтому она и провалялась в постели дольше обычного, что хотела оттянуть неприятный разговор. Не знала, что сказать, и как реагировать, если мама примется её воспитывать. И хоть чувствовала себя гораздо лучше, не принимала свой поступок и ни на минуту не переставала ругать себя.

– Что, даже не причешешься?

– Обойдусь, – Катя умылась, даже не взглянув на себя в зеркало, и села за стол. – Сырники? – Её лицо посветлело.

– Сырники. Решила тебя побаловать. А вечером блинчиков напеку. Ты ешь, ешь, пока горячие. – Надежда Ивановна кивнула в сторону окна. – Надо же, что погода вытворяет. Который год без снега Новый год отмечали, а в этом году, похоже, будем со снегом.

Катя улыбнулась и приступила к еде. Мама часто угадывала её мысли и даже желания, но сегодня превзошла себя: ни взглядом, ни делом не напоминала о том, что случилось.

Аня, забежав к обеду, беззаботно и весело болтала о всяких пустяках. Катя слушала её и глупо улыбалась. День тянулся бесконечно – сначала от завтрака до обеда, потом от обеда до ужина. Она не могла дождаться, когда наступит ночь, и, как только забралась в постель, отдалась на волю воспоминаний, а потом смотрела всё тот же сон, где не было никого, кроме неё, Лёши и города, в который без объявления, в один день, нагрянула зима. Нагрянула и с тех пор мела, не уставая и будто навёрстывая за те несколько лет, что была скупа на снег и морозы.

К четвергу город успели расчистить. Пушистые шапки снега, украсившие крыши домов, заборы, козырьки и отливы, не выдержали собственной тяжести и осыпались на землю. И только деревья пока ещё хранили своё убранство, хрупкое, нежное – до первого ветерка. Катя не припоминала такой красивой зимы и не могла вспомнить, когда в последний раз улыбалась. Если только наблюдая за птицами, которые опять устроили пиршество на кустах сирени. Каждую зиму она подкармливала их, сама делала кормушки. В этом году, со всеми волнениями, выпустила из вида.

– Тук-тук! – Голос Ани извинялся и как будто спрашивал, есть ли в доме кто-то из взрослых.

– Одна я, заходи.

– Слава богу, улыбаешься! А я с доброй вестью. Лёнька вернулся. Стрелку на шесть забил.

– На шесть? – зачем-то переспросила Катя, и этим ненужным вопросом окончательно себя выдала. Аня не растерялась и подсказала решение трудной задачи, над которой Катя билась все эти дни.

– Да рада ты, рада, просто не знаешь, что сказать! Уверена просто: ходишь и разговариваешь с ним. Не так?

– Так.

– Так вот, не вздумай ничего говорить! Меньше знает, лучше спит. Поняла?

– Поняла, Аня. Только ему всё равно скажут! Пусть не сегодня, потом, и будет ещё хуже. Так что я сама лучше. Уже с трудом терплю, если честно.

Аня возмущённо мотнула головой.

– Сама так сама, только скажи, не забудь, что это я тебя толкнула. – Лицо её вдруг стало виноватым. – Хоть убей, не знаю, что на меня нашло! И вообще, сидели бы мы лучше дома! Или знаешь, давай я с тобой пойду. Расскажу ему всё, как есть!

– А как есть, Аня? Лично я рада, что ты меня на этот вечер вытащила. Что с Лёшей познакомилась – тоже рада. – Катя смутилась этих слов и всё равно продолжила. – Мне другое покоя не даёт: я ведь думала, что знаю себя, оказалось, со-о-овсем не знаю! Стыдно просто, понимаешь? Даже в зеркало на себя смотреть не могу!

– Ну ты и дура, Катька! – не стала молчать Аня. – Не знает она себя! Я тебя знаю! Уверена, даже за руку себя не разрешила взять! Что ты такого сделала, если разобраться? Гуляли, про книжки всякие говорили. Не так, что ли?

– Почти. Я поскользнулась, и он удержал меня за руку.

– И что? Всё сказала? Или ещё есть пикантные подробности? Самой не смешно? Знаешь, дуй-ка ты к своему Лёнечке, а то опоздаешь! Мне с вами молоко бесплатно полагается, за вредность! Только я его не люблю! Если что, я дома.

Дверь захлопнулась раньше, чем Катя успела найти слова. Озвучив мысли, которые до этого упрямо наматывались на шпульку с названием «если», она испытывала некое подобие облегчения. И всё же не очень представляла, как будет смотреть в глаза Лёне. Считалось это изменой или нет, она совершила подлость и давно для себя решила, что не заслуживает ни Лёни, ни Лёши, ни кого-то ещё.

Где и когда произойдёт свидание, всегда было немного тайной. Лёня жил у больницы, на противоположном конце города, и передавал через Аню лишь время выхода из дома. И так уж повелось, что именно Катя успевала пройти большую часть пути, встречаясь с ним за сквером или на повороте к парку. Сегодня она тоже не слишком надеялась на что-то другое, как вдруг увидела его переходящим улицу у почты и остановилась, пытаясь осознать, тот ли это человек сорвал с головы шапку и бежит навстречу, не глядя по сторонам.

Катя следила за ним глазами и совершенно себя не узнавала. Каким-то другим, незнакомым, новым, казался не только город, весь мир. Хватило нескольких дней и одного единственного нового человека.

Лёня ничего не заметил, быстро пересёк наискосок ещё одну улицу и, подхватив Катю, как пёрышко, стал кружить, не обращая внимания на недовольные взгляды прохожих. Застигнутая врасплох его открытостью, Катя рассмеялась.

– Я так соскучился! – воскликнул он и, наконец, опустил её на землю. – Как ты тут без меня, не шалила?

Глаза Лёни сияли радостью, чем подтверждали его неведение, но Катя не стала менять планов.

– Не очень, – призналась она и добавила недостающих подробностей тем самым голосом, которым обычно усыпляют бдительность. – Меня Лёша Астахов проводил домой. Мы просто говорили. Вот и всё.

С лица Лёни сползла его обычная уверенность, и он уставился на Катю таким взглядом, будто отказывался ей верить. Мысленно Катя уже побывала в этой точке, причём не один раз, и всякий раз видела перед собой разгневанного, оскорблённого в лучших своих чувствах, человека. Сейчас перед ней стоял кто-то другой и настолько несчастный, что преуменьшить истинные потери показалось ей самой разумной мерой.

– Лёнь, ну это же не серьёзно, ты понимаешь, – сказала она и тотчас подтвердила эти слова правдивым взглядом. Соврать оказалось легче, чем выбирать между одним и другим. Но самое странное, к этому Катю подталкивал также и взгляд Лёни, которым он ощупывал её лицо и, казалось, искал на нём опровержение этому неприятному факту. Наконец тяжело выдохнул из себя досаду и, взяв Катю за руку, потащил в сторону сквера.

– Нас там ждут. Мы, вроде как, в кино идём. Надеюсь, Лёша не очень обидится? – нахмурив брови, сострил Лёня и, наконец, сделал взгляд обиженным.

Катя сразу затормозила и взмолилась.

– Лёнь, ты либо убей, либо прости!

– Да ладно! Пойдём уж! – бросил он и увлёк её за собой, обречённо махнув свободной рукой.

Для Кати поведение Лёни стало полной неожиданностью. Окончание этого вечера она представляла себе совсем по-другому. Скандал, разрыв, громкие обвинения. Катя переключалась на фильм, а потом снова копалась в себе и, то, казалось, потеряла что-то важное, то нашла, но пока не могла найти этому должного места. Но главное, чего никак не могла ожидать, что-то новое читала в глазах Лёни, который больше не смотрел на неё, как раньше, сверху вниз, а подолгу задерживал внимательный, а порой и печальный взгляд и потом усмехался своим мыслям.