Катя рассмеялась, вытерла слёзы и, скользнув взглядом по каждому из ребят, остановилась на Сашке. Прошло столько лет, а она помнила это так, будто только вчера вышла с ним на сцену…

Узнав, что именно Краммер будет отстаивать честь класса на таком важном мероприятии, Марина Александровна пришла в ярость.

– Что-о-о? Краммер? Только через мой труп!

Ничего другого Катя не ожидала. Марина Александровна возненавидела Сашку едва ли не с первого дня и, будь на то её воля, обвинила бы во всех бедах человечества, случившихся задолго до его рождения. Однако у Кати на этот случай был припасён аргумент.

– Марина Александровна, ну сами подумайте, тринадцать участников – это вам не три и даже не пять! Чем таким я смогу удивить жюри! Ну, прописклявлю песню, а с Сашкой у нас здорово голоса сочетаются. У меня высокий, звонкий, у него – такой приятный баритон с хрипотцой. Мы уже попробовали. А с ансамблем – это будет нечто!

– С ансамблем? С каким таким ансамблем?

Катя ожидала и этого вопроса и этого удивления, но ответила как можно спокойнее.

– Вокально-инструментальным: Ерёмин, Овсович, Белый.

Учительница брезгливо поморщилась. Данная троица была у неё не слишком в чести, но магия двух первых слов – на что и был расчёт – сработала безотказно.

– Хорошо, приступайте, но так и скажи своему Краммеру: если что, я ему не завидую. Да и этим тоже! А-а-ансамбль!

– Они уже репетируют, дома у Ерёмина, – мигом сориентировалась Катя. – Но нам бы ключ от кабинета физики. У Вовочки нет ударной установки. Насколько я поняла, никому такая идея ещё не пришла в голову, мы – первые. Да и не у всех столько талантов, чтоб ансамбль собрать.

Марина Александровна довольно нервно отреагировала на слово «талант» и, смерив Катю взглядом, сверху вниз, добавила строгости и объявила:

– Ну что ж, с тебя и спрошу с первой, запомни! Сегодня можете начинать. Ключ возьмёшь в учительской. Я распоряжусь!

Катя была так рада, что едва не расцеловала её. Когда-то она пользовалась безграничным доверием этой женщины. В последнее время с трудом находила общий язык. Впрочем, вряд ли была одинока в этом: Марина Александровна раздражалась по любому поводу. Если его не было, легко изобретала сама.

Две недели подготовки к конкурсу прошли под девизом: «Всё ужасно! Ничего не получится!» Марина Александровна повторяла эти слова к месту и не к месту, будто боялась, что победа вынудит её пересмотреть отношение ко всем, в особенности к Сашке.

Недоверие всегда обидно, но действует по-разному. Кто-то опускает руки, кто-то, напротив, работает, не покладая рук. Подопечные Кати выбрали второй вариант: оттачивали каждую ноту, с репетиций расходились в сумерках, да и то лишь потому, что их выгонял школьный сторож.

Выросшая на большой сцене Дома культуры, она легко могла представить, как будут звучать голоса в просторном зале с хорошей акустикой. Но одно дело представлять, а совсем другое стоять за кулисами, в шаге от заветной цели.

– Песня «Тишина». Исполняет вокально-инструментальный ансамбль 10 «В» класса.

Сердце вздрогнуло и принялось отбивать ритм в такт аплодисментам. Одервеневшие ноги не слушались. Катя оглянулась и поняла, что решимость, с какой проходили репетиции, оставила её товарищей. Сашка превзошёл всех и выглядел так, будто там, на сцене, его собирались скормить львам.

– Эй, 10 «В», зрители ждут, – вмешался ведущий, дав понять, что намерен вручную выталкивать артистов, но Катя остановила его взглядом и, превозмогая страх, двинулась к микрофону, стоящему в центре сцены.

Мальчишки последовали за ней. Сергей сел за ударную установку, Вовочки вышли с гитарами наперевес и встали чуть позади Кати. Сашка рядом с ней не появился. Она лихорадочно осмотрелась вокруг и вдруг увидела его стоящим у второго микрофона, в тёмном углу, у самых кулис. Сделала жест рукой, но он потупил голову и дал понять, что не двинется с места. Сергей не стал ждать и, трижды задев тарелки, позволил вступить гитарам, после чего Кате пришлось запеть:

– Соловьи-и-и, не пойте больше песен, соловьи-и-и, в минуты скорби пусть звучит орган, поёт о тех, кого сегодня нет, скорбит о тех, кого сегодня нет, с нами нет…

Голос Кати, звонкий и взволнованный, оторвался от сцены и взмыл под высокие своды зала с такой лёгкостью, что она с трудом подавила в себе желание улыбнуться. Серьёзность песни не позволяла улыбок и переглядываний. Весельчак и хохотушка – далеко не лучшее сочетание для выполнения поставленной цели. На последней репетиции они уделили этому внимание, условившись не смотреть друг на друга. Оказалось, предусмотрели не всё. Микрофон – а Катя чувствовала, что дело в нём – на репетициях был в единственном числе. Это в какой-то степени усложняло задачу – и в то же время – делало созвучие голосов идеальным. Сейчас – притом, что ожидания полностью оправдались – второго голоса она не различала и, пытаясь понять причину этой странности, всё-таки оглянулась и упёрлась в Сашку вопросительным взглядом. Однако он ещё сильнее втянул голову в плечи и стал исподлобья, почти враждебно, смотреть вокруг.

Смелый и решительный, когда кому-то требовалась помощь или поддержка, он взял и испугался публичного выступления! Кто мог это предвидеть, и кто мог сказать, почему из обеих колонок, выставленных на край сцены, Катя слышала только себя! Смысл песни ускользал и рассыпался в пыль. Забитый до отказа зрительный зал разил неприступностью. Лица людей сливались в одну уродливую гримасу. Кате страшно мешал её белый передник с белыми колготками, но больше всего – сапоги-чулки. Мама потратила на них всю свою зарплату, и теперь не только соседи, но и вся округа получила доступ к тайнам Шкловских. Скандал, который устроил отец, Катя вспоминала с содроганием. Мир, оплаченный миллионами человеческих жизней, больше напоминал театр военных действий. Люди превращались во врагов, живя под одной крышей! Она старательно вытягивала ноты, однако все эти терзания отразились на её лице и обесценивали все усилия.

– Этот бой, он позади уже у нас с тобой… Остался кто-то на чужой земле-е-е, остался кто-то на чужой земле-е-е, той земле-е-е… Соловьи-и, не пойте больше песен, соловьи-и, в минуты скорби пусть звучит орган…

Катя почти смирилась со своей участью, когда на неё снизошло озарение. Решив, что дело совсем не в Сашке, а именно в ней самой, она несколько ослабила голос и стала прислушиваться. Мера оказалась бесполезной: голос Сашки Катя так и не услышала, зато констатировала возбуждение зала, особенно первого ряда, где сидели учителя старших классов, в том числе Марина Александровна, которая нервно заёрзала в кресле и стала шептаться с соседями.

– Тишина-а-а-а, над полем боя снова тишина-а-а-а, как будто не было и нет войны, и мы в обьятьях мирной тишины-ы-ы-ы, нет войны-ы-ы-ы! Соловьи-и, не пойте больше песен…

Вместо стандартных двух с небольшим минут песня длилась целых пять! Катя сама её выбирала и только сама знала, что за гордой осанкой скрывалась трусиха, у которой сердце уходило в пятки, как только учитель называл её фамилию. И всё же какая-то черта её характера не позволяла сдаться и даже обнаружить слабость. Боец по натуре, Катя ни разу не забыла слова и ни на минуту не прекратила искать причину, по которой не слышала голос второго солиста. Наконец, испробовав все варианты, набралась храбрости и совсем перестала петь. Зал в ответ на это ожил и, казалось даже, заколыхался в такт какой-то другой мелодии. Марина Александровна подпрыгнула на своём стуле и принялась тереть платком очки-колёсики. Если что-то удерживало Катю на месте, то только взгляд, каким она металась по сцене в бессильном гневе. Катя допела с большим трудом и рванула за кулисы с последним аккордом, даже не поклонившись.

Сашка успел отойти в сторону и, рыдая от смеха, приближался к самой настоящей истерике. Не лучшим образом выглядели также оба Вовочки с Сергеем, которые появились сразу после Кати. И только она ничего не понимала и единственная из всех встретила Марину Александровну с тем выражением, которое полностью соответствовало её громким предсказаниям.