Юность тем и отличается от зрелости, что шьёт себе наряды из тканей в полоску, где белая гораздо шире чёрной. Наутро от хандры подружек не осталось даже следа. Обе изнывали нетерпением и обходили больные темы и острые углы. Имея весёлый нрав, Алеся сыпала анекдотами и всякими смешными историями. Ресницы Катя накрасила лишь с третьего раза.

– Знаешь, я подумать не могла, что ты на такое способна!

– А что я такого сделала! Тётя Маша всегда говорила, что ей эта собака надоела, хуже смерти. Вот я и нашла ей новую хозяйку! Пришлось, правда, поколдовать с красителями. Сама посуди: живут они не так, чтоб рядом, но в одном военном городке. Собака заметная, всё забываю породу. По мне не собака, а пискля! Но отказать ребёнку я не смогла. Она на каждый день рождения у родителей собачку просила!

Довольная собой и уже готовая к выходу, Алеся сидела в кресле и, закинув ногу на ногу, осматривалась по сторонам с таким видом, будто впервые попала в свой дом и была не в восторге от того, что видела.

– Я когда к Петьке домой пришла, просто офигела! Ковры, хрусталь, мебель сверкает полировкой. Плюнуть негде! У нас тут тоже уютно, мамки наши стараются, но, согласись, назвать это квартирой можно только с натяжкой. Так, жильё, крыша над головой, не больше!

– Что крыша, ты права. Помнишь, как мы с тобой головы мыли под водосточной трубой?

– А то! Чья была идея? – Алеся гордо запрокинула голову и, выпятив грудь, уже вполне оформленную, улыбнулась потерянно. – Знаешь, не отказалась бы я поменяться местами с этими офицерскими детками, хоть на недельку. Ну, или с Анькой твоей хотя бы. На нашей улице это са-а-амый шикарный дом. А сад какой! Ягоды, фрукты! У нас заборов нет, всё обрывают на корню!

– Что есть, то есть, дом шикарный, большой. Но и семья у них большая. У Данки двое детей уже.

– Слушай! – вдруг оживилась Алеся, – всё забываю спросить, как твой папан к новеньким твоим относится? Ну, к их визитам? Это не моё дело, конечно, но что-то они к тебе зачастили! Запали на тебя, что ли?

Катя покраснела.

– Что за глупости! А про отца лучше не спрашивай! Всё время боюсь, что он при них что-нибудь выкинет. Но ты бы слышала, что потом несёт!

– Могу себе представить! Кому приятно! Мне, знаешь, тоже не больно сладко, когда иду с парнем, а мой лыка не вяжет. Так что плюнь и разотри. Отец – это отец. А ты – это ты! И отстань ты уже от своей чёлки! Эта прядь у тебя всегда торчит. А то мы, знаешь, на танцы не попадём. Осталось выйти по-тихому, чтоб на твоего отца не наткнуться. А то все меры предосторожности будут насмарку.

Ничего смешного Алеся не сказала, но подруги обменялись улыбками и только потом вышли за дверь. Алеся закрыла её на ключ, сам ключ спрятала под коврик. Так поступали все соседи. В этом не было ничего странного. Коридор, что вёл к выходу, располагался над квартирой Кати, и девушки, не сговариваясь, встали на цыпочки. Дом, польской постройки, по причине солидного возраста имел тонкие перекрытия. Жильцов второго этажа Катя узнавала по шагам. У каждого был свой особый почерк. Кто-то шаркал ногами, кто-то ставил их тяжело или семенил. Молодой человек или старый тоже было понятно. Катя любила эту игру и всегда радовалась, когда оказывалась права, немного сожалея о том, что не может вот также прослушать звук своих шагов. Зачем, сама не знала, как не знала, зачем они с Алеськой тратят столько сил на эту чёртову конспирацию.

– Так, спокойно, – попридержав Катю за локоть, Алеся подошла к окну и только потом вернулась к лестнице. – Хорошо пыль протёрла, когда коридор мыла. Всего четыре квартиры, а столько грязи иной раз! И никому дела нет, только мы с мамкой!

– Тише, Алеська!

– Да я тихо! – беззлобно огрызнулась она и, прыснув от смеха, воспроизвела мысли Кати почти дословно, – зато теперь знаю, каково это быть связной в партизанском отряде. Не забудь, сигай сразу, как свисну!

Катя кивнула. Оставшись за дверью, она следовала за Алеськой лишь мысленно: сначала до колодца, к одному углу дома, потом к другому, где не так давно появилась колонка, ставшая местом паломничества для всей округи, которая использовала лёгкую воду для полива огородов и стирки белья. Какой-то умник сбросил в колодец дохлую кошку, и с тех пор вода из колонки стала питьевой для жителей этого дома, в прошлом – мельницы, которую в начале шестидесятых годов перестроили под жильё. Основу жилого фонда этого – по всем меркам, провинциального городка – составляли частные дома с приусадебными участками. Приличное жильё, с канализацией и центральным отоплением, было только в военных городках. Все местные девчонки рвались замуж за офицеров. Зойка тоже мечтала об этом. Катя всегда с ней спорила, а про себя посмеивалась. Не-е-ет, если уж идти замуж, то только по большой любви. Несчастий родителей ей хватило с лихвой! Насмотрелась, каково это без любви-то! Катя упорно гнала от себя мысли, которые заставляли её сердце биться в учащённом ритме, но они всё равно прорвали очерченный круг. В моменты, подобные этому, ей страшно хотелось плакать. Если люди затем сходятся, чтобы стать врагами, то лучше действительно уйти в монастырь или посвятить жизнь чужим детям и попытаться сделать их счастливыми. Себя она счастливой не чувствовала. От слова – совсем. Но носила гордо. Во всём брала пример с мамы. Статью и осанкой Катя пошла в неё. Правда, уже обогнала в росте, летом после седьмого класса совершила самый большой рывок.

Свист Алеськи, который она подкрепила кашлем, заставил Катю взбодриться. Не медля ни минуты, она ринулась на крыльцо, а оттуда – к Алеське, но едва достигла угла дома, увидела отца переходящим улицу прямо за её спиной.

Разрабатывая свой план, подруги не учли, что иногда Павел Шкловский покидал свою мастерскую и за какой-то надобностью заходил к соседу, живущему через два дома. Застигнутая врасплох этой неприятностью, Катя остолбенела и на всякий случай сжала пальцы в кулачки. Алеся всё-таки уговорила её накрасить ногти.

– Ой, дядя Паша, здравствуйте! – не растерялась она, бросившись на выручку Кате с таким беззаботным видом, будто даже не подозревала о масштабах грозящей ей катастрофы. – А мы вот тут прогуляться решили. Погода такая хорошая! Каникулы скоро заканчиваются.

Павел Шкловский прошёл мимо, даже не повернув головы. Всё его внимание было приковано к дочери. Во взгляде, устремлённом на неё, было столько ненависти, что довольная ухмылка на лице, уже изрядно помятом морщинами, выглядела маской для обряда жертвоприношения. Присутствие зрителей – а мимо проходили какие-то люди – лишь добавило ему энтузиазма.

– Вот паскуда! Накрасилась она! Шлюха подзаборная! Куда это вырядилась? Мерзкая тварь! Вся в свою мамочку! Сучья порода!

Каждое новое оскорбление выкрикивалось Кате в лицо, а последнее – полетело камнем. Алеся тотчас оказалась рядом и, схватив её за руку, потащила в сторону дороги. Вдогонку им обеим понеслась отборная брань.

Больше всего в эту минуту Катя хотела спрятаться в тёмную нору. Настроение было безнадёжно испорчено. Это был тот редкий на её памяти случай, когда Алеся не находила слов и выглядела виноватой.

Чувствуя вину перед ней, Катя заговорила первой.

– В последнее время ему очень понравились публичные выступления, – сказала она и улыбнулась той грустной улыбкой, которая могла бы подойти женщине, неудачно вышедшей замуж.

Брови Алеси взлетели вверх.

– Ты это так называешь? Знаешь, почему люди так себя ведут? Потому что мы им позволяем. Да нормальный отец никогда не будет так вести себя! Святой нашёлся! Какой ужас! Дочка выросла! Ресницы подкрасила! Замуж пойдёт, он, вообще, не переживёт, что ли! Ты меня извини, Катька, но он у тебя странный! И это я выбираю выражения! Нет уж, лучше мой алкаш, чем такой праведник! А ведь мамка твоя, наверное, потому и пошла за него замуж, что не пил!

– Я уже ничего не понимаю, Алеся, главное, как жить, не понимаю.

– Как жить? – переспросила Алеся и явно обрадовалась чему-то, – выводы делать, чтоб в такое же дерьмо, как наши мамки, не вляпаться. В общем, смотреть в оба! Мне моя так и говорит, а я и не спорю. Ты вот, думаешь, я чокнутая, ну, верчу парнями, как хочу. А я достойного ищу, кто меня выдержать сможет!