– Ага! Если серьёзно, круто! Это не поляна, это футбольное поле! Во, в футбол можно сразиться! А что: команда девочек и команда мальчиков! А озеро, ты видела озеро?

Катя улыбнулась. Поляна действительно имела размеры футбольного поля и своей ровной поверхностью вполне годилась для игр с мячом. Прижатая холмом с одной стороны, другой она вплотную примыкала к озеру. Берег, низкий и илистый, успел зарасти кустарником, который в одном месте был разорван, открывая ровную, сверкающую на солнце, гладь.

– Окишин! Оторвись ты уже от Шкловской! – всё-таки не выдержала Марина Александровна, но, видимо, учла последние его заслуги и смягчила голос. – Идея с футболом мне понравилась. Ставлю на победу девочек! А теперь – вперёд, нас ждут великие дела!

Катя смутилась замечания учительницы, но ещё больше её холодного взгляда. В последнее время это стало нормой: заметив её в окружении мальчишек, Марина Александровна непременно делала на этом акцент и почему-то злилась. В чём крылась причина, Катя не понимала и во избежание неприятностей поспешила присоединиться к девочкам, но сначала избавилась от рюкзака. По совету мамы она всё-таки взяла с собой кружку, ложку и миску. Рюкзак, почти новый, нашёлся у отца в гараже. Пропахший бензином, он напоминал о неприятном начале дня, и, бросив его под дерево, Катя испытала облегчение.

Руководя разгрузкой, Марина Александровна успевала спорить с Борисом, который между делом пытался ей противоречить.

– А про девочек это вы зря, Марина Александровна! Может, вы, конечно, забыли, но я за команду школы играю. А поддаваться не привык. Дело принципа!

– А никто и не говорит, что нужно поддаваться!

Марина Александровна заметила Катю и, отвесив ей презрения, вынудила свернуть раньше, чем это сделали другие девочки. Катя слышала их голоса, но, будто влекомая кем-то невидимым, бежала в другую сторону и не успела опомниться, как оказалась на самой вершине холма.

Сплошь поросший редким молодым леском, в основном хвойным, с обратной стороны тот оказался голым, и вид, открывшийся сверху, охватывал не только долину, но и большую часть озера, которое своей вытянутой и почти правильной овальной формой напоминало зеркало. Череда холмов с густыми зарослями создавала изысканное обрамление. И всё это великолепие, тронутое нежной зеленью, отражалось в воде, жадно впитавшей небесную голубизну неба и повторившей даже движение облаков, которые плыли по небу, меняя формы и создавая ощущение полёта, свободы, музыки.

Голоса, которые доносились со стороны лагеря, становились всё назойливее, и Катя не стала отказываться от зова сердца и, бросив собранный хворост на землю, побежала вниз. Спуск был достаточно крутой, и удержаться на ногах оказалось не так-то просто. Но это того стоило: голоса стихли, и тишина наполнилась пением птиц и жужжанием насекомых.

Величественная красота этого места здесь, внизу, выглядела уютно и обыденно. Обзору сильно мешал кустарник, который теснился к самой воде и, создавая живую изгородь, уходил вглубь долины. Лёгкий ветерок колыхал ветки и гнал к берегу мелкую рябь волн, рассеивая их в зарослях осоки.

Берег был совсем низкий и уже покрылся свежей травой. Катя присела на корточки и тотчас отпрянула. Что-то вспорхнуло перед её носом и скрылось из вида. Она ничего не рассмотрела, но успела уловить шелест крыльев и при всём многообразии летающих существ, попавших под подозрение, остановилась на том из них, которому в своих наблюдениях за природой отдавала явное предпочтение. В этих местах их водилось множество видов – от мелких, с голубыми крыльями, живущих большими колониями, до огромных, гипнотизирующих взглядом.

Последняя неделя мая порадовала настоящим летним теплом. Вода прогрелась на солнце и кишела мелкими рыбёшками и водомерками. Рыба, видимо, уже отнерестилась и, судя по всплескам, приступила к активной охоте. Рыбаки эту пору называли «жором». Катя знала об этом от своего дяди, заядлого рыбака, но не помнила, чтоб стрекозы появлялись так рано. Впрочем, школьная программа по этому предмету была добросовестно забыта ею, и всё, что воскресало в памяти относительно стрекоз, а также бабочек и мотыльков, укладывалось в двух словах: «куколка» и «личинка». Загадка стоила того, чтоб не церемониться со своей одеждой, Катя легла на землю и практически сразу выделила взглядом стебель осоки, на котором крепилось несколько странных и одинаковых существ с большой головой и нелепым туловищем. Пока она решала, что делать дальше, одно из них начало нервно подрагивать и вдруг зашевелилось. Вполне уже понимая, что её ждёт, Катя смотрела во все глаза, однако всё, что успела разглядеть – какое-то несуразное и сморщенное существо, которое мигом расправило крылья и взмыло ввысь, не оставив даже росчерка в небе. Восхищения заслуживал тот факт, что ни одна секунда этой драгоценной жизни не тратилась напрасно. Но как раз это и помешало насладиться моментом. Процесс повторился много раз, и всякий раз Катя испытывала огорчение такого порядка, которое одерживало верх над всеми её восторгами. Так, видимо, и потеряла бдительность.

– А я тебя везде ищу!

Голос Сашки прозвучал как гром среди ясного неба. Вздрогнув от неожиданности, Катя повернулась, но вместо того, чтоб отругать своего друга, как собиралась, ответила с улыбкой:

– Так и заикой оставить можно! Слыхал, что люди от испуга заикаются?

– Слыхал, – ответил Сашка и всё-таки спросил, – а чё это ты тут делаешь?

Стоя против солнца, он напоминал одуванчик в пору созревания семян. Интонация, тон, как и сам вопрос – всё соответствовало финалу одного старого фильма. Катя представила, как выглядит со стороны её занятие и рассмеялась.

В отличие от неё, Сашка давно давился смехом и сначала опустился на корточки, потом, совсем обессилев, упал на колени. Он почти приближался к истерике, когда Катя приложила палец к губам и сделала взгляд серьёзным.

– Т-с-с! – внезапно произнесла она и позвала, – иди сюда, ложись, не бойся!

Сашка сразу перестал смеяться. Взгляд его, полный недоумения, сверлил в ней отверстие, и тогда – уже теряя терпение – она ткнула пальцем в сторону осоки, где одна из личинок начала подавать признаки жизни.

Трудно заставить человека видеть мир твоими глазами. Но, видимо, этот момент был идеален для такой цели. Сашка послушался и на время забыл обо всём на свете. Катя тоже забыла. Она забыла даже о стрекозах, ради которых изменила своим строгим правилам. Лёжа на животе, рядом с Сашкой, она ощущала его плечо и вместо того, чтоб наблюдать увлекательный момент рождения стрекозы, фиксировала каждую эмоцию на лице своего друга и не могла оторвать от него глаз.

– Вот это да! – выдохнул он и посмотрел на Катю. Их взгляды встретились и тотчас вернулись обратно. Однако от стрекозы не осталось даже следа. – Вот чёрт!

– Нет на тебя моей тёти Тани, она бы тебя по губам отхлестала за это словечко!

Довольная достигнутым результатом, Катя пыталась спрятать за смехом свой восторг и первой заметила Бориса, который бегом спускался по склону холма и смешно, будто лопастями пропеллера, размахивал руками.

Глаза Бориса смеялись, а лицо по мере приближения разыгрывало крайнюю степень удивления. Катя заметила это и покраснела, но осталась лежать на траве, лишь приподнялась на локтях и придала взгляду строгости.

– Так-так, голубчики. Хорошо Кролик этого не видит! – прерывающимся от быстрого бега голосом произнёс Борис и теперь уже совершенно открыто наслаждался тем, что видел.

Кроликом, в честь друга Вини-Пуха и уж точно не за её добрый нрав, Марину Александровну окрестили дети. Кто удостоил её такой чести, никто не помнил. И вряд ли кто помнил, когда именно это произошло.

В ответ на слова друга Сашка зарделся и стал медленно подниматься с земли, отряхиваясь сильными и резкими движениями обеих рук. Как эта нелепая сцена могла быть истолкована Мариной, которая во всём и всегда видела только плохое, никому из них объяснять не требовалось, и оба понимали: Борис, скорее, предостерегал, чем намекал на то, что неизменно посетило бы голову учительницы, случись ей увидеть такую картину.