Ложные сведения зашли слишком далеко. Об этом свидетельствовало знаменитое зверство, потрясшее Элизиум – массовое убийство в Оранжевом Штате. Преступник, чье имя не заслуживает быть произнесенным, открыл огонь в гей-клубе «Пульсация». Пули из огнестрельного оружия забрали сорок девять жизней и ранили пятьдесят трех. Увы, это далеко не последний случай: в клубе Зеленого подожгли лестницу с намерением умертвить посетителей; трое братьев в Желтом забросали посетителей кусками бетона, из-за чего одному мужчине потребовалась операция; В штате Черный Элизиум недоумок открыл огонь по бару, убив одного и ранив шестерых – его бывшая жена имела связь с женщиной до их свадьбы, а своим мотивом выбрал очищение мира от распространителей СПИДа. В Белом Элизиуме взорвался клуб в отместку правительству, которое разрешило аборты и «гомосексуализм», а в квартале Голубого Элизиума погибли тридцать две персоны от пожара.
Хван резко вскочил и ударил мужчину керамикой. Горшок раскололся, земля разлетелась по полу с шумом. Незнакомец отшатнулся, хватаясь за лоб. Но вот незадача – он вскоре оправился, и первое, что сделал – перекрыл им выход. Парни не успели воспользоваться заминкой и выскочить на улочку. Клинок опять направлен в их сторону. Хван находился ближе. Он оттолкнул сконфуженного Маркуса подальше, а сам выставил руку вперед, все еще пытаясь остановить нападавшего. Тот лишь выдавил ухмылку и выступил вперед, рассекая кинжалом воздух. Лим успевал уворачиваться, каждый раз благодаря судьбу, пока один из ударов не вышел из-под хлипкого контроля: пришлось перехватить чужую кисть и задержать ее в воздухе. Они сцепились, словно удав и крокодил, стараясь перевалить силу на противника, но стойко держались. Когда Хван понял, что вот-вот сдастся, он отдернул запястье влево. Послышался неприятный звук, всего на миг. Мужчина ошарашено замер. Он смотрел на Хвана, абсолютно потерянного, опустевшим взглядом. На шее недоброжелателя появилась алая полоска, как из ниоткуда. Следом брызнули струйки крови, жадно пачкая одежду. Он выронил оружие и схватился за горло, стараясь удержать разорванные артерии, но это не помогало. Его тело накренилось как башня, но в отличие от здания, что стояло уверенно, недоброжелатель грохнулся на пол. Его широко раскрытые глаза застыли, а кровь продолжала разливаться по плитке.
Хван первым очнулся от анабиоза. Схватил замершего в кошмаре Маркуса за рукав клетчатой рубашки и потащил к двери. Они выбежали на улицу, продолжая пересекать шоссе и авеню. Когда легкие уже болели, а ноги не слушались, все равно продолжали нестись вперед, сквозь парки и здания, улочки и закоулки. Лишь бы максимально отдалиться от того места, проклятого кафе, чертового здания. Попав в очередную узкую щель между строениями, Маркус вдруг сбавил шаг. Ему стало дурно. Он накрыл рот ладонью, но это не помогло. Картина все еще стояла перед очами, а желудок выворачивало наизнанку. Хван мягко постукивал его по спине, борясь с таким же желанием опустошить пищевод под корень. Его трясло, а мышцы сводило. Лим обливался холодным потом и чувствовал боль в темени, пока сердце шумело в ушах. Ему чертовки плохо.
– Ты убил человека, – шепотом произнес Маркус, вытирая рот рукавом. – Ты убил его.
– Мне жаль, – Хван обреченно уронил голову ему за плечо. – Мне очень жаль. Мне жаль, мне чертовски жаль…
Он повторял извинения снова и снова, не понимая, к кому обращался. К убитому ли, его семье или Маркусу, которого заставил быть очевидцем. Может, к вселенной или самому Владыке Солнца. Ужас заполонил их души. Страх и токсины сожаления разъедали изнутри, а слезы валили из глаз водопадами.
эра распустившегося цветка
– Осторожно!
Но Реналь все-равно поскользнулась. Благо, ее успели поймать: Маркус поддерживал под локоть, а Хван ухватил за маленькую ладонь. Гололед покрыл дороги всех улиц, как подобает под Сном Владыки – праздник в разгар зимы, когда год начинает отсчитываться заново. Только для Багрового Элизиума даже маленькие заморозки – редкость. Без лишних бесед, Хван передал Маркусу второй бумажный пакет с продуктами и с легкостью поднял девушку в воздух. Никто не знал о непогоде, потому леди надела ту обувь, которая у нее была – шнурованные монки на каблуке. Она не просила опустить ее обратно – в противном случае попросту не дойдет. Войдя во вкус, Хван пару раз закружился, да так, что кудри Реналь разлетались в стороны, ловя падающие снежинки. Реналь – скромная особа, иначе ее просто не назвать: своим примером для подражания девушка выбрала Одри Модрин.
Одри, хрупкая и элегантная, была бриллиантом Элизиума. Она стала законодательницей моды и иконой стиля, будучи при этом также танцовщицей, фотомоделью и актрисой. Одри отличалась от роковых красоток своей невинностью и легкостью. Она скорее походила на ангела, нежели на настоящего человека. Жизнь до карьеры у Модрин складывалась трудно: ее детство пришлось на Войну и оккупацию. Девочка жила без тепла и пищи, из-за чего сильно исхудала и получила много проблем со здоровьем. Она любила рисовать и выступала с балетными номерами, чтобы собрать немного денег, но это не спасло от анемии, проблем с дыханием и депрессии. В своей жизни ей также пришлось преодолеть гепатит, к счастью – успешно.
Реналь обожала фильм «Деньги на ужин», особенно главную героиню – Галли: девушку по вызову, которая облачалась в жемчуга, темные очки и длинные черные платья. Одри Модрин специально взяли на эту роль, которая, казалось бы, не подходит чистой и милой девушке, но на то и был расчет – образ получился настолько гармоничным и тонким, что пленял. Никакой излишней вульгарности и похоти, только изысканность. Ассоциируя себя с этой героиней, Реналь сумела хоть как-то примириться с судьбой. Она приехала в Элизиум, чтобы стать балериной, но у жизни, как всегда, другие планы. Примерно так леди попала в плен «Лантаны». Ей ничего больше не осталось, как обернуть систему в свою пользу, но пользы от системы мало. Слова Реналь навсегда отпечатались в памяти Хвана: «Элизиум – матушка подполья. Ты можешь купить за банкноты что угодно: мраморную говядину или человеческую плоть вместо нее, женщину на час, раба на плантацию или убийство. Правила просты – все продается. Ты продаешься. И цену, увы, устанавливаешь не сам».
Дверь распахнулась с ноги. Хван заскочил в квартиру, опуская девушку на коврик при пороге. Она раскрыла рот, оглядывая пространство перед собой. Реналь ловко выпрыгнула из туфель, забегая в большую гостиную, направилась прямо к пушистой туе. Пальцы сами тянулись к хрустальным игрушкам, расписанным и прозрачным, цветным и блестящим. Гирлянда подсвечивала хвою, огибая ветки. Она ткнула ноготком в висюльку, заставив ее раскачиваться. Желала узнать больше о жилище, где никогда не была раньше, Реналь повернула голову. Хван выкладывал из пакета продукты, передавая их Маркусу, а тот в свою очередь заполнял навесные шкафчики и отделения холодильника. Девушка замерла напротив большого стеллажа, что тянулся вдоль стены: наполовину заставленный интересными вещами вроде печатной машинки, коллекции марок Полусвета и старых пластинок в потрепанных упаковках. Но большую часть все-таки занимали книги. Реналь завороженно разглядывала названия, вздыхая. Было в этом сборище что-то прекрасное, что заставляло нутро замирать.
– Можешь взять себе какую-нибудь, – Хван нежно потрепал её по макушке.
– Правда? Тебе не жалко?
– Нет. Для тебя не жалко.
Реналь не сдержалась и крепко обняла парня, опуская веки. Только рядом с ними она чувствовала себя нужной. Ощущение дома, которое ускользнуло от нее при переезде, окутывало вновь. Родители остались далеко, а мужчины хотели забрать ее к себе из-за внешности, а не из искренней любви. Представляли, как Реналь ходит по коридорам одиноких особняков, пока ее талию облачают дорогие платья. Им плевать, сколько песен она обожает, как красиво поет и сколько пуантов было на ее счету. Не интересно, сколько языков знает и стихотворений читает наизусть. Нет, нужна гламурная оболочка, но никак не личность.
