Луций не понимал ни слова из этих команд Хамелькарта, но по тону и жестам догадался, что скоро будет покончено с башней и начнется морской штурм непосредственно крепости.

Вскоре, после еще пары залпов, башня сильно закачалась, раздался треск, и она стала медленно, но с каждым мгновением все быстрее и быстрее наклонятся в сторону моря. С шумом и огромным всплеском воды башня рухнула в море, увлекая за собой все три ряда цепей, натянутых над входом в гавань.

Сразу после этого раздался глухой ритмичный барабанный бой, и Морская Пантера двинулась к входу в гавань. Огромный боевой корабль медленно набирал скорость, но ритм ударов в барабаны стал ускоряться и вместе с ним ускорялись гребцы. Вскоре Морская Пантера набрала скорость, и Луций был поражен: как такой большой корабль мог двигаться с такой необычайно высокой скоростью. Казалось, что он не шел по воде, а летел над ней, настолько легкий и плавный был ход у корабля.

– Держитесь крепче, Луций Корнелий! Сейчас прорвем подводную цепь и войдем в гавань! – с улыбкой сказал Хамелькарт.

Луций в знак согласия в ответ кивнул адмиралу, крепко схватился за ограду капитанского мостика и оглянулся назад. Он видел, что и вторая Морская Пантера двигалась вслед за флагманским кораблем, еще дальше корабли арьергардии также стали двигаться, выстраиваясь в кильватерную колонну для входа в гавань, и имперская трирема тоже двигалась в направлении крепостной гавани.

На полном ходу Морская Пантера налетела на подводную цепь. Раздался скрежет медного тарана на носу корабля о железную цепь. От этого удара Луция бросило вперед и сильно прижало к ограде капитанского мостика. Он видел, как все на палубе корабля, держась кто за что мог, переживали этот удар. На мгновение показалось, что Морская Пантера остановилась, однако в следующее мгновение как бы совершила скачок вперед и после этого плавно и величественно вошла в гавань крепости. Вход в гавань был открыт!

Две Морские Пантеры одна за другой вошли в гавань, но они не стали подходить к причалам, на которых уже выстроились в боевые порядки воины Матоса, готовые дать бой прямо на пристани. Они стали проходить дальше, вглубь гавани, поворачиваясь полными бортами к противнику. Через мгновение раздался приказ Хамелькарта, и на мятежников полетели сотни стрел. Это корабельные баллисты начали их обстреливать.

Двухметровые железные стрелы выпускались этими баллистами с такой дикой силой, что легко пробивали щиты и доспехи мятежников. Луций посмотрел на вторую Морскую Пантеру и понял, почему казалось, что ливень из стрел не прекращался ни на мгновение. Первыми стреляли баллисты с палубы кораблей. Затем со второго яруса, потом с третьего и так до последнего, нижнего, пятого, а когда отстреливался нижний ярус, то баллисты на палубе уже снова были заряжены и давали новый залп, и так повторялась дальше.

Мятежники были беспомощны перед такой мощью карфийских кораблей. Они, сраженные стрелами, десятками валились на причал. Это был не обстрел, а скорее, жестокий расстрел. Не многие спаслись бегством, скрывшись в ближайших переулках городка. Причалы были полностью свободны от войск Матоса, и подошедшие корабли арьергардии без боя пришвартовывались и выгружали десант.

Луций посмотрел на Хамелькарта. Карфиец с довольным видом, подняв подбородок с густой бородой вверх, смотрел, как выгружается и выстраивается в боевые порядки десант. Поймав взгляд Луция, Хамелькарт улыбнулся и кивком обратил внимание молодого человека на Катамаран, на котором зажгли сигнальный огонь. Вскоре в небо стал подниматься густой белый дым. Это был знак, что порт взят. Через минуту подобный столб дыма стал подниматься и со стороны крепостной стены, что означало начало штурма крепости силами Виспания с суши.

Карфийские солдаты, выстроившись в боевые порядки, атаковали город. Вскоре к ним присоединился и имперский отряд, который также же высадился в порту. Обескровленные силы Матоса корабельным огнем не могли оказать достойного сопротивления и поэтому карфийцы и имперцы стали быстро продвигаться вглубь города, к его центру, где находилась ставка Матоса в каменной Цитадели.

Матос стоял у открытого окна в Цитадели и наблюдал, как союзники быстро прорывались к центру города. Из его уст вырвалась бранная речь и, посылая проклятия в адрес имперцев и особенно в адрес карфийцев, он отдал приказ снять всех свободных воинов со стен крепости и перебросить в город, чтобы остановить этот прорыв. Будучи опытном воином – до мятежа он был старшим офицером в имперской армии, – Матос прекрасно понимал, что, если союзники быстро прорвутся к Цитадели, то это будет конец восстанию.

Отдав приказ о переброске войск со стен в город, он подошел к большому деревянному столу, стоявшему в центре зала, налил вина из кувшина в глиняный стакан, залпом выпил и с потоком грязной брани яростно швырнул стакан в стену. Затем снова вернулся к окну и выглянул наружу.

Морской бриз обдувал его суровое лицо и трепал светлые волосы. Матос острым взглядом следил за сражением и судорожно пытался найти решение для исправления фатального положения. Но что можно было предпринять? Фронт трещал по всем направлениям, а натиск штурмующих усиливался с каждой минутой.

Грязно ругаясь, Матос посмотрел на бегущие к порту отряды солдат, снятых со стен крепости, и, увидев их испуганные лица, понял, что долго сдерживать напор нападающих врагов они не смогут. Он поднял голову к небу и из его груди вырвался дикий, звериный рев отчаяния.

Переброска войск в город с крепостных стен сильно ослабила оборону последних и этим тут же воспользовался Виспаний.

Обстрел из луков со стен крепости по имперцам стал намного слабее. Благодаря этому имперцам удалось быстро завалить заранее приготовленными фашинами ров и подтащить к воротам крепости бронированный имперский таран. Когда ворота были проломлены этим тараном, то имперские силы стремительно ворвались в город. Завязались жестокие бои на улицах, однако силы были слишком неравны. В рядах мятежников вспыхнула паника. Бой быстро превратился в кровавое побоище.

Жалкие остатки мятежников успели укрыться в Цитадели, а те, кому не повезло укрыться, были безжалостно перебиты союзниками.

К этому времени флагманская Морская Пантера пришвартовалась к пристани. Хамелькарт и Луций сошли с корабля. Они направлялись к блокированной союзными войсками Цитадели Матоса, чтобы организовать штурм последнего оплота мятежа.

Было около десяти утра. Цитадель была полностью блокирована со всех сторон. По улицам города с грохотом и лязгом железа имперцы подтаскивали к Цитадели несколько бронированных таранов.

Хамелькарт и Луций уже подходили к Цитадели, когда к ним подбежал Махарбаал. Он протянул свиток Хамеклькарту и что-то быстро сказал. Хамелькарт прочел донесение и одобрительно покачал головой. Махарбаал поклонился адмиралу и быстро удалился.

Хамелькарт повернулся к Луцию.

– Матос просит о переговорах, – спокойным тоном сказал адмирал.

Луций хотел спросить, но Хамелькарт опередил его и жестом остановил, затем он отошел в сторону. Луций смотрел на адмирала, на то, каким серьезным стало выражение его лица. Было ясно, что адмирал хотел побыть в одиночестве и обдумать план переговоров. Луций стоял и смотрел, как карфийские солдаты быстро стали возводить зеленый шатер для переговоров с Матосом, и не особо обратил внимание на то, что снова появился Махарбаал и о чем-то серьезно разговаривал с Хамелькартом.

Шатер был почти готов, когда Хамелькарт неожиданно подошел к Луцию.

– Их было двадцать пять, – с улыбкой сказал адмирал.

– Не понял вас! Кого было двадцать пять? – с удивлением спросил Луций.

– Вы вчера спросили, сколько было моих шпионов на тех кораблях. Так вот, их было двадцать пять человек, – продолжая улыбаться, говорил Хамелькарт.

– А… теперь понял. Так много? И вы не боитесь, что кто-то из них может предать? – улыбнувшись в ответ, спросил Луций.

– Нет! Не боюсь! Когда я заключаю договор с ними о службе моими разведчиками, то их семьи переезжают в мою крепость, и каждый из них знает, что в случае его предательства их семья полностью – и дети, и старики – будут казнены в тот же день, – спокойно ответил Хамелькарт.