– Можно мне послушать?

– Конечно.

С некоторой неохотой я приступила к чтению текста, но всё пошло как обычно: Рудницкая бурно реагировала, Петюха делал незначительные замечания, которые я тут же исправляла. Екатерина Никаноровна сидела, опершись на руку, и со вниманием и даже заметным интересом слушала моё произведение, написанное по давно заученному празднично-патетическому шаблону. Боковым зрением я видела, что сценарий ей нравится, и это немного успокоило. Когда я дошла до финала, выразительно прочитала цитату из Маяковского.

– Ну вот и весь сценарий, – сказала я и взглянула на Катерину Никаноровну. Она молча смотрела в окно, о чём-то размышляла.

– Как всегда, написано неплохо, в общем, мы принимаем текст за основу, но сценарий следует немного подработать. Я бы добавила кинокадров, у тебя их маловато. Почему ты не использовала те выразительные кадры, где революционные матросы и солдаты лезут по резным воротам Зимнего дворца, а потом бегут по широкой лестнице и свергают временное правительство? – спросила Рудницкая.

– Потому что матросы ни по каким воротам не лазили и по лестницам толпой не бегали. Сейчас уже семьдесят девятый год, и давно настало время писать ближе к реальности. А реальность такова, что революционеры спокойно поднялись по скромной лестнице левого подъезда. Думаю, что художественные вымыслы надо оставить в прошлом.

– Какие вымыслы? Что ты говоришь, девочка моя, есть документальные кинокадры! – удивилась Аврора Марковна.

– Возможно, но я их не знаю.

– Как не знаешь? Мы же столько раз демонстрировали их в наших мероприятиях.

– Мы использовали кинокадры художественного фильма «Октябрь» режиссёра Сергея Эйзенштейна, к документалистике они не имеют отношения. Сколько можно их показывать, ребятам это надоело.

– Аврора, Варя права. Революционные события выглядели несколько скромнее, чем нам раньше представлялось. Кстати сказать, кинокадры фильма «Октябрь», снятого в 1927 году, не только вами использовались как кинохроника. И в этом я не вижу ничего криминального. Так сложились обстоятельства, что художественный фильм, фильм выразительнейший и прекрасный, стал для нас почти документом. Такова сила искусства, – спокойно подытожила Катерина Никаноровна.

– Я тоже считаю, что кинокадры с воротами и лестницей очень украсят мероприятие и прибавят ему достоверности. Я бы ещё добавил кинокадры, где «Аврора» стреляет по Зимнему дворцу, – глядя прямо на меня, сказал Вочкаскин. Он говорил строго, а глаза его смеялись.

– И прибавим. Варвара Васильевна, отметьте это себе и сегодня же внесите в текст. Вечером придут чтецы, и Пётр Сергеевич распределит текст. Вы успеете это к вечеру дописать?

– Конечно. Мне и дописывать ничего не надо. Я возьму прошлогодний сценарий и к новому приклею старый финал, – равнодушно ответила я.

– Прекрасная идея, в том сценарии был более пафосный финал, используй его, – сказала Аврора Марковна, порылась в шкафу, среди вороха бумаг нашла нужные страницы и, протянув мне, облегчённо вздохнула. – Что, может, чайку попьём? – обратилась она к Евдокимовой.

Они сели за шкаф, налили в большие кружки чай и стали о чём-то шептаться.

Я быстро отрезала нужную часть от прошлогоднего сценария, приклеила её в необходимое место и подала Рудницкой. Она, не глядя, написала на первом листе «5 экземпляров», размашисто расписалась и отдала Вочкаскину. Тот чуть не бегом помчался к секретарю директора. Когда я вышла из комнаты, Аллочка уже отстукивала на своей «Оптиме» наш сценарий.

Так вполне благополучно закончилась работа над сценарием, посвящённым Великой Октябрьской социалистической революции. К вечеру меня вызвала к себе Евдокимова и от членов парткома поблагодарила за то, что очень точно могу выражать мечты и чаяния советской трудовой молодёжи.

– Вы большая молодец, – похвалила она.

– Спасибо.

– Скажите, Варвара Васильевна, а вы не думали над тем, как будете работать дальше?

Я не знала, что и ответить. Вопрос показался странным. Мои перспективы всем были хорошо известны, как говорил Юрий Олеша – «ни дня без строчки». Наш ДК имел ротапринт, который был завален работой. Напечатанные методички и сценарии склеивались в небольшие книжицы и почтой рассылались в подведомственные дома. Там местные методисты внедряли их в жизнь.

– Я сейчас пишу брошюру об организации методического кабинета в домах культуры системы ПТО. Озаглавила её «Как организовать методический кабинет».

– Название несколько простовато, вам так не кажется?

– Нет. Название я придумала, подражая В. И. Ленину, который, как вы, конечно, помните, одну из статей назвал: «Как организовать социалистическое соревнование».

– Ах, да-да. Я слышу, что-то знакомое. Что ж, название одобряю. Для эпиграфа я бы посоветовала поискать фразу из последних докладов партии.

– Спасибо. Вы знаете, какое совпадение… Чтобы моя брошюра выглядела весомее, я уже подобрала эпиграф: «Дело Ленина живёт и побеждает». Эти слова я тоже не сама придумала, а воспользовалась идеей товарища Брежнева, который именно так назвал один из своих докладов.

– Не один из, а доклад, посвященный столетию со дня рождения Владимира Ильича Ленина! Этому докладу через год будет десять лет.

– Вы считаете, что его уже не стоит упоминать?

– Конечно, упоминать, обязательно! Кстати, мне говорили старшие товарищи из госкомитета о вашей брошюре. Многие её одобряют. Есть мнение, что она тянет на диссертацию.

– Я сомневаюсь, мне кажется, что я ещё не совсем…

– Не сомневайтесь. Мы вас поддержим. Что ж, вы верным путём идёте, наш молодой товарищ! Ступайте, работайте, – приятным голосом сказала Екатерина Никаноровна и лукаво улыбнулась.

Когда я уже почти вышла из комнаты, она окликнула меня:

– Где вы достали свою водолазку?

– В Первомайском универмаге, – ответила я, но на самом деле я купила её у торговки в туалете Павелецкого вокзала.

Я знала, что брошюра моя получилась довольно скромного достоинства, над ней ещё работать и работать, но многие сотрудники советовали, сдав кандидатский минимум, защититься. Эта идея мне нравилась и даже вдохновляла, но иной раз, услышав о ней, я лицемерно делала безразличный вид. Мол, что вы, что вы, мне это ни к чему, а сама рьяно трудилась над текстом, углубляя и расширяя тему.

После разлада со свадьбой моё методическое творчество застопорилось. Сказать откровенно, я немного разочаровалась в деятельности, которая ещё совсем недавно звалась мною творчеством. Пытаясь как-то нивелировать ситуацию, заставляла себя писать, но мысли о Владиславе самопроизвольно приходили в голову и мучили.

Я страдала ещё и от того, что на работе поделиться своим горем ни с кем не могла. В доме культуры все воспринимали меня как очень серьёзную девушку и прочили скорое продвижение по службе. Мне ничего не оставалось, как держать своё строгое реноме. Начальственно одетая в тройку из бордового бостона, я приходила на работу, садилась за стол и писала, писала, а последнее время делала вид, что пишу.

Наконец, не стерпела и прямо с работы позвонила Владу. Услышав знакомый и когда-то такой родной голос, небрежно спросила:

– Привет, как живёшь?

– Нормально.

– Сказать мне ничего не хочешь?

– Извини, ничего нового у меня для тебя нет.

– Неужто совсем ничего? – делая вид, что мне стало очень весело от услышанного, спросила я.

– Прости, я виноват перед тобой, но пойми, теперь у меня другая, – спокойно и, как мне показалось, с некоторым пиететом на слове «другая», ответил он.

– Что ж, эта другая намного красивее меня?

– Пожалуй, что и нет. Ты не подумай, она ничего себе, симпатичная.

– Какой она человек?

– Обыкновенный.

– Характер какой?

– Обычный.

– Какие у неё глаза?

– Нормальные.

– Что ты всё «нормальный» да «обычный», ведь чем-то особенным она тебя привлекла?

– Варь, разве в этом дело? Ты пойми, я полюбил её.

– Меня не любил? – сдерживая дрожь в голосе, уточнила я.