– Точно дождя не будет.

– Не будет, – согласился Бранко. – Птицы высоко летят, да и Зоран никогда не ошибается.

– До жатвы еще неделя, – возразил Драган, болтая ногами в воде. – Может ещё град будет.

– Тьфу на тебя! – сердито перебил Стеван, сидевший между братьями; он был внуком деда Зорана и лучшим другом и ровесником Бранко. – Накаркаешь ещё.

В ответ Драган засопел.

– Ну, не дуйся, но что говоришь – думай, – примирительно сказал Стеван и добавил, чтобы сменить тему: – А деда ты тогда лихо провел. До сих пор взять в толк не может, что не было тебя на дереве.

– Не хотел, чтобы меня на вранье поймали, – усмехнулся Бранко, но в словах его звучала гордость. – Малой, а за брата горой стоит.

– Честь не аршином меряют, – очень серьёзно сказал Стеван. – Малой не малой, а главное уяснил…

Они замолчали. И ещё долго сидели так, опустив босые ноги в воду и глядя в величественное безмятежное небо. Посылая последние лучи в их спины, солнце готовилось слиться с горами. Оно неуклонно скользило вниз; а вершины гор вскипали светом навстречу ему и пылали.

А потом пришли холода, а вместе с ними пришла зима, долгая и снежная.

Дед Зоран, появляясь в доме, неизменно косился в сторону «малолетки» и многозначительно вздыхал. Он уже и сам сомневался, видел ли он в тот злополучный день на черешне второго негодника или ему померещилось, и слышал ли он тогда их голоса на черешне или всё-таки нет. Причина на то имелась, хотя сам Зоран скорее дал бы себя повесить на той самой злополучной черешне, чем допустил этой мысли развиться. Дело в том, что добрая половина сада деда Зорана была засажена сливой. Сама слива никак бы не могла, если говорить начистоту, повредить ясности мысли, ни уж тем более повлиять на ход каких бы то ни было событий, если бы на ней всё и заканчивалось. Но на ней всё только начиналось, потому что почти весь урожай дед пускал в дело, а попросту говоря, превращал его в «божественный нектар», как он его называл (местный священник при этом только морщился), или, говоря общепринятым языком, шливовицу. Делал он это собственноручно, не доверяя процесс ни сыновьям, которых у него было трое, ни зятьям. Дочери и невестки были совсем не в счет. Потреблял полученный нектар большей частью он тоже сам. И хотя в состоянии свинства замечен никогда не был, за долгие годы практики отношение Зорана к сливовым деревьям приняло скандально-культовый окрас и стало каким-то неприличным: он разговаривал с деревьями, убеждая их плодоносить, шпионил за пчелами, опыляющими деревья (за что был не раз ими покусан) и даже дрался с птицами.

Едва переступив порог в этот раз, Зоран успел глазами выхватить в углу под столом чью-то сгорбленную спину. В следующую секунду он услышал отчаянное мяуканье, и из-под стола бешено шарахнулся кот. Дед ахнул и отпрянул к стене от неожиданности, и, кстати, вовремя – вытаращив желтые глаза и не разбирая дороги, кот пронёсся мимо, как ядро, выпущенное из пушки, и стрельнул вон из избы. Ещё через секунду из-под стола появился тот, кто привиделся ему тогда на черешне: сейчас он с невозмутимым видом отряхивался от кошачьей шерсти и никак не был похож на видение.

– Ты над котом что учинил, изверг? – подозрительным и страшным голосом вопросил дед, постепенно приходя в себя.

– Колючка в ухе застряла, – горько вздохнул мальчик, хлопнув ресницами. – Я тебя, деда, не услышал, пока вытаскивал.

– А… – дед очумело пожевал губами. – А матери, что ли, нету?

– Нету. Они с Эми на реке белье полоскают.

– А… Ну, я тогда позже зайду.

Он нерешительно потоптался на пороге, как бы что-то обдумывая, и вышел за дверь.

…

Всю долгую зиму Драган не мог отделаться от мысли, что история с черешней была вовсе не случайным эпизодом. Что-то подсказывало ему, что неспроста снились ему диковинные сны; неспроста воображал он себя отличным от остальных в деревне и совсем уж неспроста одолевали его странные фантазии – возможно, они были не такими уж и странными. Ему уже исполнилось десять лет; однажды неведомое ощущение откуда ни возьмись подкатило к горлу и заставило задохнуться – он вдруг увидел себя древним стариком, прожившим не менее века, но не раздавленным старостью, а все ещё молодым и подвижным. Его одолел страх. Едва не умерев от этого страха, проникшего в его тело до самых корней волос, он уже хотел было броситься к деревенскому священнику, но, к счастью, вовремя одумался. Последнее из его чудачеств, мечта оказаться невидимым постореннему глазу и бывшая до этого все лишь глупой мечтой, невероятным образом сложилась в явь, озадачив и поразив его самого. Последний год он только и делал, что закрывал глаза, чтобы что-то вышло, но, разумеется, ничего не выходило и выйти не могло, ибо ему было неизвестно, ни что, собственно, должно выйти, ни что именно нужно для этого делать. Священник мог улыбнуться детским фантазиям; но мог, чего доброго, и поверить, что при ближайшем рассмотрении было уже хуже, ибо какие действия он предпринял бы после этого оставалось только догадываться. В тот единственный раз, когда Драган увидел себя стариком, он ощутил еще и неведомую ему доселе силу, да такую, что сам её убоялся, и не только не спал две ночи кряду, но боялся даже глаза закрыть. Но страх страхом, а преждевременно и неосмотрительно вмешивать в такое дело священника было бы ошибкой. Драган решил не торопиться. Он ещё пробовал повторить опыт с черешней, но больше ничего не выходило…

Ночи становились короче, а дни длинее; зазвенела капель, первыми лучами пробилась из-под снега трава, и пришёл конец зиме. Солнце уже не было колючим и холодным, и даже овцы, чувствуя приближение весны, страстно блеяли. Как только сошёл снег, крестьяне отправились на поля проверять озимые всходы. С вершины холма на них вяло и равнодушно смотрел большой каменный дом с мутными окнами…

Прошло два года.

А за ними ещё один.

И ещё один.

Бранко к тому времени исполнилось шестнадцать лет. Он вырос на целых две головы, и его кожа, от природы отливающая медью, от постоянной работы на открытом воздухе налилась, как-будто впитав в себя само солнце, и он зарумянился, словно пирог с корицей. К слову будет сказано, всё свободное от работы время он проводил тоже в работе, а именно у местного кузнеца, и даже под тяжёлой зимней одеждой угадывалась воистину бычья сила. В общем, местные девицы все глаза повысматривали и, хотя сам он ни на кого не глядел, а, может быть, как раз потому, краснели при его появлении, как помидоры на грядках.

Драган тоже подрос за два года, не на две головы, как Бранко, но всё-таки достаточно для того, чтобы почувствовать себя мужчиной. Ещё однажды возвратилось к нему то же видение; он снова был древним старцем, которого уже видел однажды, и старец всё так же был полон сил и даже вовсе не был никаким старцем. Но мелькнул рядом со старцем кто-то черный и страшный, кто – он не разобрал, потому что в голове как-то сразу помутилось. Мир пошёл пятнами, за взрывом смертного страха пришло чувство такой же смертной тоски, сменившееся диким восторгом – и к горлу подступила тошнота. Сразу после этого видение отступило, не оставив побледневшему и взволнованному Драгану даже времени сообразить, чем было, и для чего и откуда явилось.

Внезапно он обнаружил интерес к играм с котом, поэтому часто ни его, ни кота нигде невозможно было обнаружить. До того времени пока это не приметила Эмина, и страсть не стала из тайной явной – тогда она прошла так же быстро, как и появилась, к большому удивлению девочки.

Разумеется, никакой колючки тогда и не было, и никто не думал её из кошачьей морды вынимать. Драган долго соображал, почему же не выходит у него второй раз фокус с черешней; думал, думал, и придумал, что раз уж таится в нём какая-то неведомая сила, остается только вытащить её на белый свет и обучиться ёё использовать. С чего он это решил было не слишком ясно даже ему самому, но только всячески подталкиваемый к познанию видениями и собственной неугомонностью, он с великой тщательностью взялся за дело. Тут-то и явилась у него неожиданная привязанность к коту Мики, ничем до того себя не проявлявшая. В первое время он только подолгу глядел на него как-то странно, не моргая, при этом лицо его было лишено всякого выражения. В ответ на это кот проявлял возмутительное равнодушие, продолжая заниматься своими кошачьими делами. Мало-помалу взгляд Драгана становился более выразительным и настойчивым, и с каждым разом он пододвигался к коту всё ближе, сверля пушистое животное глазами и вызывая у него вполне понятное недоумение. Убедившись, что и это не помогает, Драган решил, что настала пора переходить к более решительным действиям. Кот Мики, не понимая причин такого внимания к себе, начал тем временем заметно нервничать, и дело осложнилось тем, что он всё время норовил сбежать. Попытки загнать кота в угол также ни к чему не привели. Драги от такой несговорчивости рассердился не на шутку и стал хватать кота руками, наваливаться на него и тащить в угол, норовя зажать его там таким образом, чтобы глядеть ему при этом непременно в глаза. Совершенно обезумев от всего этого, Мики яростно выдирался и орал исступленным голосом, так что Драгану ничего более не оставалось, как от кота отстать. Все до единой попытки заманить кота в сарай и там связать его также оказались неудачными, потому что кот вязать себя не давал, стервенел и всё время норовил вцепиться в раскачивающуюся перед ним физиономию (что, к слову сказать, ему пару раз удавалось).