«Сколько же ей может быть лет?» – недоуменно подумал я.

Увидев корзинку с выпечкой, я внезапно понял, что есть мне, оказывается, всё-таки хочется. Булочки оказались горячими, и я с детским восторгом принялся поглощать их.

– Вы выбрали подсолнухи… – усаживаясь напротив, заметила Леа. – Вы любите солнце?

Я хотел было сказать, что солнце люблю больше, чем красных слоников, но рот у меня был набит, и я ограничился тем, что промычал что-то нечленораздельное.

Леа молча наблюдала, как я обжираюсь. Я сам удивлялся, с чего это вдруг у меня разыгрался такой волчий аппетит, но остановиться не мог; заглатывая булочки, я напоминал себе пылесос. Молчание начинало тем временем становиться каким-то неприличным.

– А Вы любите солнце? – с трудом ворочая языком, так как рот был по-прежнему набит, спросил я.

Куриная кость качнулась в воздухе: Леа кивнула.

– Это объясняет название трактира, – с пониманием изрёк я, стараясь произносить недлинные фразы.

– Это не имеет с ним ничего общего, – ответила Леа. – Когда-то у этого трактира было совсем другое название. Нынешнее дала ему маленькая девочка, которая жила здесь очень давно. Прежнее с тех пор никто и не вспоминает, даже сторожилы.

Я дожевывал последний кусок, и ко мне начала возвращаться способность изъясняться по-человечески.

– А Вы давно здесь? – поигрывая ложкой в чашке кофе, поинтересовался я.

– Так давно, что уже и не помню, когда это было, – женщина как-то странно усмехнулась. – Мы с этим трактиром почти ровесники.

– А сколько Вам лет? – неожиданно для самого себя и нарушая все правила приличия, спросил я.

– Сто восемь.

Я уронил ложку в чашку.

– Вы шутите?

– Нисколько.

– Я дал бы Вам не больше шестидесяти, – потрясенно признался я. – Клянусь, я не перестаю удивляться!

Странная бабуля кокетливо поправила куриную кость.

– В этом регионе удивляться ничему не приходится, – улыбнулась она.

Настал мой черед улыбнуться.

– Вы верите в эти бредни? – спросил я.

– Вы знаете, что это за регион? – вопросом на вопрос ответила она.

– Наслышан, – я вежливо кивнул. – Согласно легендам, когда-то здесь жили друиды.

– А Вы не верите в эти бредни?

– Как рациональному человеку, – я снова улыбнулся, на этот раз снисходительно, – мне трудно поверить в то, чего не существует. Например, в то, что весь регион окутан пеленой чародейства или чего-то там ещё.

– Вы правы, – вопреки моим ожиданиям согласилась бабуля. – Я тоже не верю.

Немного помолчали. В наступившей тишине был слышен шум потоков воды, низвергающихся с небес.

– Для чего Вам все эти побрякушки? – поинтересовался я, кивая на стену за приемной стойкой. – Дань моде? Или просто для украшения?

– Наш городок отличается от остальных в регионе, – уклончиво ответила Леа.

Такое объяснение меня не устраивало; если говорить честно, оно вообще никуда не годилось и ничего не объясняло.

– И чем же? – спросил я.

– В нем живёт 4 тысячи человек, – отозвалась бабушка. – По меньшей мере, каждый второй из них колдун, целитель, предсказатель или алхимик. Здесь Вы увидите то, чего не увидите в других местах.

Этот ответ возымел действие: от неожиданности и удивления рот у меня открылся.

– Вы же говорили, что не верите этому?

– Я не верю, – подтвердила Леа, и куриная кость колыхнулась в знак согласия. – Я знаю.

«Вот те раз!» – подумал я. – «Надеюсь, бабка не чокнутая…» В услужливой памяти почему-то всплыли какие-то сцены из фильмов с заброшенными домами, расчлененными трупами и булькающими пробирками.

– Вы не верите, – добавила она. Куриная кость колыхнулась во второй раз.

– Я не верю, – согласился я. – Простите меня, но в двадцать первом веке колдовства не существует. Если не считать шарлатанов, разумеется.

– Простите и меня, – сказала Леа, – но колдовство существовало всегда. Вы верите в Бога?

Я пожал плечами.

– Нет, наверное.

– Вы атеист?

– Не знаю, – честно признался я, против своей воли втягиваясь в этот престранный разговор. – Никогда не думал об этом. Наверное, да.

– Вы верите в судьбу? В то, что всё записано, и в то, что всё можно изменить?

– Вы сами себе противоречите, – улыбнулся я; разговор начинал занимать меня.

– Нисколько.

– Если бы даже всё было записано, то это «всё» уже нельзя было бы изменить, – я снова пожал плечами.

– Простите меня, – сказала Леа, – но я хотела бы задать Вам один вопрос. Для чего Вы живёте? Если ни во что не верите?

Вопрос прозвучал настолько неожиданно, что я не сразу нашёлся, что ответить.

– Потому что жизнь прекрасна и удивительна, – наконец провозгласил я, широко улыбаясь.

Это был самый дурацкий ответ из всех, которые было можно придумать, но ничего другого почему-то не пришло мне в голову.

– И чем же жизнь прекрасна и удивительна? – снова спросила Леа. – Чем прекрасна Ваша собственная жизнь?

Хотя вопрос прозвучал с участием, намёк на то, что моя жизнь может не оказаться прекрасной и удивительной, показался мне обидным.

– Например, тем, что она дает возможность жить. Что в ней есть множество прекрасных вещей.

– Каких же?

– Любовь, например, – сказал я первое, что пришло мне в голову.

– Вы нашли её?

– Наверное, нет.

– Вы верите в неё?

– Конечно, – уверенно ответил я. – Вот видите, кое во что я верю.

– Как же Вы в неё верите?

Голова у меня начинала идти кругом.

– Что Вы имеете в виду?

– Как Вы в неё верите?

– Как верят все, чёрт возьми. Что она существует.

– И Вы готовы отдать за неё Вашу бессмертную душу?

– Я не верю в свою бессмертную душу, – уже с некоторым раздражением сказал я.

– Тогда Вы не верите в то, во что думаете, что верите, – очень серьезно отозвалась женщина.

Гротескный разговор продолжался: я начинал не на шутку раздражаться.

– Послушайте, – изо всех сил стараясь держать себя в руках, начал я, – Вы совершенно не знаете ни меня, ни моей жизни. Вам так же неизвестно во что я верю, во что не верю, и что собираюсь с этим делать. Я с уважением, поверьте, отношусь к Вашему мнению, но Вы не можете выдавать его за прописные истины и убеждать меня с ними согласиться.

Ответа не последовало: Леа молчала. Укоряя себя за то, что, неизвестно почему, так несдержанно говорил с доброй старушкой, и, удивляясь тому, какая муха меня укусила, молчал и я.

– Я спросила Вас: для чего Вы живете, – вдруг сказала она. – Вы, а не кто-то другой. Но не для того, чтобы Вы ответили мне. А для того, чтобы Вы сказали об этом своей бессмертной душе, в которую не верите.

Как это часто бывает в чрезвычайных ситуациях, особенно в моменты неожиданных стихийных бедствий, мысли бросились бежать в разные стороны; они сталкивались в моей голове, как атомы.

Где-то очень далеко, в каком-то другом измерении, часы пробили девять утра. Странно, но до этого я не слышал их боя.

Наступило долгое молчание.

– Удивительно быстро летит время, – наконец выдавил из себя я, так как от молчания этого мне почему-то становилось не по себе.

– Вы правы, – согласилась Леа. – Годы пролетают, будто один день.

– Вы заметили? – воодушевился я, сообразив, что появилась тема для разговора. – Просто поразительно! День заканчивается, не успев начаться. С месяцами и того хуже. Вроде бы не так давно был январь, а прошло совсем немного, казалось бы, времени, и вот уже середина лета.

– Время величина физическая, – заметила Леа.

– Вы заговорили, как ученый, – я улыбнулся мудрой покровительственной улыбкой, которой страшно гордился: она обеспечила мне не одну победу над женскими сердцами. – Это особенно приятно слышать, учитывая вашу склонность к другого рода объяснениям.

И, довольный собой, я откинулся на спинку стула.

– Физическая величина способна изменяться, – завершила свою мысль бабуля. – Время способно ускоряться. Вот оно и ускорилось.