– И что произошло две недели назад? – довольно мрачно поинтересовался я.

– Ранним утром в открытую дверь трактира вошёл мужчина, – приступила к рассказу Леа, пропустив мой похоронный тон мимо ушей. – По утрам здесь визитёры не частое явление. Единственный постоялец, находившийся в трактире, ещё не показывался на глаза. Он приехал накануне поздним вечером, ближе к ночи, обедать не пожелал, и был не особенно словоохотлив. Мне пришло в голову, что он, должно быть, устал с дороги – за окном стояла его грязная машина, при одном взгляде на которую было очевидно, что проехала она немало – и я что-то спросила. Он ответил таким отстраняющим тоном, какой охладил бы кого угодно, но только не меня: я спросила снова, не слишком ли утомила его дорога, он ответил одним словом «Нет», но хмурый взгляд, который он при этом на меня кинул, позволил мне предположить, что он собирается довольствоваться собственным обществом и мне в нем ни пяди уступать не намерен. Я, в свою очередь, никак не желала сдаваться, к тому же я посчитала, что если уж навела тучу, то следовало бы теперь каким-то образом её развеять, и попробовала затеять с ним разговор – не мог же он, в самом деле, всегда оставаться таким мрачным и молчаливым. Эта попытка оказалась хуже двух первых: он вообще ничего не ответил и сделался ледяным, так что мне ничего не оставалось, как дать ему ключ и позволить отправиться на отдых.

Для завтрака было ещё слишком рано, я прибиралась внизу и раздумывала, спуститься ли к завтраку вчерашний сердитый человек, или сразу же уедет, а если останется, то попробовать ли вновь заговорить с ним или лучше уже оставить его в покое. В это время и возник в дверях этот мужчина.

Мне показалось это несколько удивительным, но я не услышала ни его шагов по засыпанной гравием дорожке, ни того, как подъезжала к дому его машина, хотя находилась в тот момент совсем недалеко от входной двери, и непременно должна была услышать – ведь слышимость здесь отличная, и трудно найти столь идеально удалённое от всяческой цивилизации и её суеты места, как это. Невнимательность не была моим пороком, но коли уж случилось так, что голова моя оказалась занятой к моменту его появления разными мыслями, я не придала этому обстоятельству никакого значения.

Он переступил порог, огляделся и застыл на нём в неподвижности, как кошка, которая примеривается, отступить ей или рискнуть двинуться внутрь чужого дома. Я уже готова была подумать, что какой-то сбившийся с дороги приезжий решил искать помощи – особенности местного ландшафта таковы, что это частенько случается – если бы не его любознательный взгляд и жадность, с которой он рассматривал помещение одними глазами, без всякого движения головы. Меня он как будто бы не примечал.

На вид ему было не больше пятидесяти, но лицо имело, похоже, особое строение, потому что прорезано было глубокими морщинами, как у древнего старика. Брюнет, но виски уже успела лизнуть седина, что, впрочем, ничуть не портило его внешнего облика – в молодости он должен был быть необыкновенно красив, что и сейчас угадывалось в чертах его хорошо выбритого лица. Роста высокого, немного худощав, но такого телосложения, при котором худоба эта повредить ничему не может и только придаёт статности общему силуэту обладателя. Одет он был в белый, но явно очень дорогого материалу костюм, а на голове плотно сидела небольшая, белая же шляпа – всё это сразу выдавало в нём заезжего гостя, в регионе за версту не было ни одного человека, который бы так одевался.

– Вам что-нибудь угодно, месье? – учтиво обратилась к нему я.

Кажется, он, наконец, приметил меня – его голова повернулась на звук моего голоса.

– Доброе утро, мадам, – сдержанно ответил он, а легкий поклон головы, сопровождавший произнесённые им слова был исполнен с большим достоинством. – Смиренно прошу простить меня за столь раннее вторжение, но, проезжая мимо, я позволил себе надеяться, что в трактире с таким гостеприимным названием непременно найдется для меня чашка хорошего кофе.

– Разумеется, – кивнула я, пораженная звучанием его голоса; им наверняка можно было бы лечить людей, так успокаивающе действовал его тембр. – Я как раз собираю к завтраку.

– Если позволите, я буду Вашим первым благодарнейшим клиентом, – ответствовал мужчина, и, не дожидаясь дополнительных приглашений, уселся за первый же стол, не забывая при этом вежливо улыбаться. Шляпу он снял и положил на стул рядом с собой.

– С великим удовольствием, – подтвердила я. – Вы тут проездом?

– Не смею возражать, – по-старомодному ответил он, слегка склонив голову.

– На чём же Вы приехали? – спросила я, дав, наконец, волю своему любопытству.

– А вот на этой машине, – мой гость махнул рукой в сторону окна, и я, немного подавшись вперед к стеклу, увидела стоящую почти вплотную к входной двери новенькую, словно только сошедшую с конвейера, красную спортивную машину. Мне ни за что не вспомнить сейчас ее название, но даже для меня было теперь очевидным, что сидевший передо мной человек любит не только очень дорогую одежду, но и очень дорогие машины, и что, кроме того, имеет возможность не только довольствоваться этой любовью, но и обладать её предметами. Любопытство моё, таким образом, отчасти оказавшись утоленным, стало перерастать в недоумение – как же он так исхитрился подъехать к дому, что я не услыхала ровным счетом ни единого звука. С этими мыслями я удалилась в кухню за кофе.

– Простите моё удивление, – обратилась я к нему, возвращаясь с большой чашкой в одной руке и полным кофейником в другой, – но мне никак не удаётся смириться с тем, что слух так подвёл меня, и я не услышала совершенно никаких звуков: ровно до самого Вашего появления в дверях.

– Вероятно, мысли Ваши были чем-то заняты, – предположил мужчина, и, как мне показалось, слегка усмехнулся.

– Ваша правда, – смиренно согласилась я. – В точности так и было.

– Вот видите, – серьёзно сказал он, глядя, как я наливаю кофе в его чашку. – Так оно часто и бывает.

– Уж, конечно, всякое бывает, – неуверенно сказала я; мне вдруг пришло в голову, что мужчина мог решить, хотя и не подавать при этом виду, что я вполне могу оказаться туговатой на ухо, а то и вовсе глухой, и мне стало неловко. – А Вы к нам надолго?

– Нет, – отрешенно ответил он. – Закончу свои дела и сразу же уеду.

– Ох, – спохватилась я, – простите, но я ведь даже не спросила Вас, может быть, Вы желаете что-то ещё? Булочки уже в печи, вот-вот будут готовы…

– Это не понадобится, я не ем, – вежливо ответил мужчина, и, перехватив мой недоуменный взгляд, добавил: – По утрам.

– Ну что ж, хозяин – барин, – ответила я; после всех тех странностей, которых я насмотрелась в регионе, мало что способно было меня удивить. – Вам лучше должно быть известно, что Вам на пользу, а что нет.

– Совершенно справедливо, – лукаво улыбнулся тот, – хотя, вынужден отметить к своему великому сожалению, что никто так и не понял этого.

– Возможно, Вы не слишком хорошо объясняете, – философски заметила я. – Простите за откровенность, но ведь возможно и это, как, впрочем, и то, что объясняете Вы более, чем хорошо, но либо Ваши объяснения не доходят до тех, кому предназначаются, либо им просто удобнее делать вид, что они ничего не поняли.

Давно уже не доводилось мне иметь такого внимательного собеседника: два чёрных глаза изучали меня с неподдельным интересом.

– Простите и Вы меня, мадам, – ответил на это он, – но мне хотелось бы знать, звучит ли в Ваших словах влияние региона, в котором Вы живёте, или всё это Ваши собственные личные догадки, исходя, так сказать, из опыта?

– Почва влияет на зерно, – сказала я, – но и зерно влияет на почву.

– Вы необыкновенно интересно выражаете свои мысли, – согласился он и прищурился; его острый взгляд сверлил меня, как будто хотел пробурить во мне отверстие. – И вы правы, с той лишь разницей, что зерну требуется бóльшая смелость, чтобы это утверждать. Я часто пишу об этом. О, вынужден вновь извиниться, – спохватился он, разгадав немой вопрос в моих глазах, – в пылу нашего разговора я совершенно забыл представиться. Вольф. Йонас Вольф. Я писатель.