…

Перед огромным затушенным очагом на грубо сколоченном деревянном табурете сидела темноволосая девочка лет десяти. Это было самое сердце дома, служащее одновременно и кухней, и столовой; здесь варили, жарили, пекли и тушили, после чего всё это съедалось за большим столом, стоявшем в одном из углов просторной комнаты, в чём оба брата преуспевали особенно. Одному, впрочем, это шло на пользу, он непрерывно рос и становился все шире в плечах, так что в свои неполные двенадцать уже бегал помогать местному кузнецу. Драган был маленьким и худеньким, так что мать не переставала удивляться, откуда в нем берётся такая прожорливость и куда всё уходит. Еда, сколько бы её не было, бесследно исчезала у него во рту, а Драги, как его часто звали дома, оставался все таким же маленьким и худым. Других мужчин в доме не было.

Очаг, как уже говорилось, был затушен, не являя никаких признаков того, что с утра в нём готовилась еда – уже давно пообедали. На железной цепи, оканчивающейся толстым крюком, был подвешен медный котёл без крышки; он был совершенно пуст и исполнял сейчас свое прямое предназначение, для которого и содержался – украшал помещение и сиял жарким светом. Больше от него ничего не требовалось, и для этой цели его чуть не каждый день натирали до блеска. Иногда в нём, впрочем, кипятили воду.

Над очагом помещалась двухъярусная деревянная полка с разносортной кухонной утварью; выше тремя ровными рядами взбирались вверх по стене высушенные красные острые перцы, защита от злых духов и колдовства, которых боялись до мурашек по коже по всей стране. Так бояться его только в местах, в которых хорошо известна его природа; все остальные относятся к нему с усмешкой, пока не столкнуться с ним собственнолично. Словно и этого могло оказаться недостаточным, по обеим сторонам от них висели крупные связки чеснока, а левее по стене две небольшие деревянные перекладины, сбитые крест-накрест – если поджечь такое распятие, им можно было отогнать любую нечисть. В одном из углов стояла миска с водой для обитавшего в доме кота Мики, ловившего, кроме мышей, то ли духов, то ли приведений. Чаще всего Мики попадались все-таки именно мыши, хотя иногда он разнообразил свой рацион дворовыми воробьями. Так или иначе, с привидениями в зубах его видеть не доводилось. Самого кота не было видно – решив, по-видимому, что наступило обеденное время, он отправился на промысел. Другой угол был полностью, от пола до потолка, увешан иконами всех мастей и размеров. Из мебели в комнате имелась ещё лавка у стены возле стола и несколько разной высоты табуретов.

На одном из них, низеньком и трёхногом, стоявшем прямо перед очагом, сидела девочка. Она машинально попробовала наощупь целый стог лежавшей перед ней шерсти, проявившей в этот раз необычное для шерсти своенравие и никак не желавшей смягчаться, невзирая на все усилия. В результате многодневной борьбы упрямая шерсть всё-таки сдалась, хотя пришлось её отмачивать в уксусном, а затем в яичном растворе дольше обычного. Потом её отбеливали солью, глиной, золой и даже кислым молоком, пока она не приобрела, наконец, желаемый оттенок, став почти белоснежной, после чего, как бы словно демонстрируя строптивый нрав, вдруг снова огрубела, и её пришлось снова отмачивать. Наконец всё это закончилось, и они с матерью расчесали её. Теперь, с видом человека, которому предстоит долгий и тяжёлый труд, девочка взялась за шерсть. Она вытянула из неё клок и скрутила пальцами тонкую недлинную колбаску, которую ловко навила на веретено и закрепила. Снова вытянула некоторое количество шерсти и снова навила, придерживая нитку большим пальцем. Веретено закрутилось…

За этим занятием и застал её вошедший в дом Драган.

– Я тебе что-то принёс, Эми, – скороговоркой проговорил он.

Эмина – так звали девочку – повернула голову.

– Ты был в поле? – спросила она.

Он молча подошёл к ней и, не говоря ни слова, протянул к ней обе ладони – в них были крупные спелые ягоды клубники.

– В поле, – кивнул он. – А потом в огороде, огурцы поливал. А потом тебе клубнику собирал.

Бросив на него озорной взгляд, Эмина в несколько секунд расправилась со спелыми ягодами, которые, казалось, сами запрыгивали к ней в рот. Она только успевала их глотать.

– А ты, значит, не видел, как Зоран Бранко притащил?

– Нет, – с удивлённым видом ответил Драган. – А что он опять натворил?

– На черешню залез, – насплетничала сестра, вытирая руки об юбку. – А тот возьми да поймай его. А тебя с ним не было?

– Неее, – протянул Драган. – Это Бранко у нас по чужим деревьям лазить горазд.

– Бранко так и сказал, что один был, – убеждённо кивнула девочка. – А Зоран одно заладил, видел он тебя да видел, когда к дереву подкрался. И разговор ваш тоже слышал. А только потом ты куда-то исчез.

– Вот придумает ещё, – недовольно пробурчал брат.

– Показалось ему, наверное, – выпятив вперед нижнюю губу, проговорила Эми. – Так ему Бранко и сказал. Мама вначале думала, что он тебя защищает, ведь вы всё время вместе, а тот всё своё твердит – исчез да исчез, даже мама после этого поверила, что тебя не было. Кто же может просто взять и исчезнуть с дерева.

– Старый Зоран стал, – вздохнул мальчик. – Или выпил больше обычного. А где Бранко?

– В поле, он давно там с остальными, разве ты его не видел? – удивилась Эмина.

– Нет, – Драги покачал головой, чувствуя, как предательский румянец начинает заливать его щеки. – Ну я пойду, Эми, – поспешно добавил он.

– Ага, – отрешенно кивнула девочка. Она уже снова принялась за работу и даже не подняла головы, так что Драги мог не опасаться, что она заметит, как он покраснел.

Спрятавшись подальше от чужих глаз в огороде и озадаченно выдергивая сорняки, он вспоминал взгляд старика Зорана. Это было невозможно, но это, тем не менее, было. Зоран смотрел прямо на него. В какой-то момент старик посмотрел ему прямо в глаза, он готов был поклясться в этом чем угодно. И не увидел его.

Бранко нашёл его в огурцах и сорняках.

– Мать к ужину собирает, – оповестил он. – Идти надо скоро, а то опять ругаться станет. Скажи мне, – вдруг с легким недоумением добавил он, как бы что-то вспомнив, – куда ж это ты подевался?

– Как это? – невозмутимо спросил Драган, делая вид, что не понимает.

– Да с дерева, дурья твоя голова!

– Я спрятался, – нехотя пояснил он. – Дед-то, он ведь не знал куда смотреть, вот и не увидел.

– Да не только дед, – рассмеялся брат. – Я ведь тоже не увидал ничего, хотя голову наверх поднял.

На мгновенье Драги охватило смешанное чувство ужаса и восторга. Он застыл на месте, но быстро справился с собой.

– Я хорошо спрятался, – подняв на брата большие тёмные глаза, обиженно сказал он. – Ты же сказал ему, что меня нет. Я не хотел, чтобы он подумал, что ты говоришь неправду.

Бранко внимательно посмотрел на него. Драги отлично знал брата – в его взгляде он с удивлением для себя прочитал нечто похожее на уважение.

– Смышлёный ты у меня, брат, так схоронился, что даже я не приметил! – проговорил Бранко и потрепал его по волосам.

…

Потом расцвели васильки, поля набросили желтое покрывало, и наступило время жатвы. Мужчины долго, до хрипоты, спорили, определяя, наступил или нет черёд убирать хлеб, пока, наконец, не решили сообща, где-то к середине августа, что всё-таки наступил. К этому времени они поправили полевые дороги, чтобы не было остановки к перевозке хлеба, почистили гумно, и все их разговоры сводились теперь так или иначе к предстоящей работе.

Солнце клонилось к закату и уже не жгло глаза; все вокруг замирало и шепталось в полголоса, и само время, казалось, замедляло ход, готовясь погрузиться в ночную прохладу. Если бы пролетающей высоко в небе одинокой птице пришлось заинтересоваться открывающимся видом, то она увидела бы долину, которую с одной стороны коврами выстилали поля, и около сотни домиков-коробков, разбросанных в длину с другой её стороны на добрую полсотню метров друг от друга. Она так же увидела бы зеленоватую ленточку реки почти на самой ковровой границе, и ей могло показаться, что именно эта лента, отчаянно петляя, преградила дорогу расползающимся коврам; не сделай она этого, домикам пришлось бы отступить ещё дальше, а сейчас они, отбежав от зеленоватой ленточки на небольшое расстояние, жались к подножию холма, венчавшего долину. За ним начиналась целая гряда холмов, повыше первого, одиночкой возвышавшегося над деревней, дальше за ним следующая, приподнявшаяся ещё выше и местами поросшая лесом; за ними, в туманной дымке, простирались горы. Если бы птица была полюбопытнее, она, возможно, опустилась бы ниже, и, бесшумно прочертив в небе, пролетела над самой рекой – тогда она увидела бы мосток, сходящий с берега к воде и три силуэта, сидящие на этом мостке. Но птица не была любопытной; возможно, она возвращалась в гнездо, или высматривала в поле неосторожного зверька, вылезшего из норы полюбоваться заходящим солнцем. В любом случае, у неё были другие, более неотложные дела, и ей не было никакого дела до трёх пар глаз, следивших за её полетом до тех пор, пока она не стала маленькой точкой на предзакатном лазурном небе.