Неожиданно для всех подкачали чиновники во главе с Копейкиным. Вдруг они решили, что Большая Глуповская социалистическая революция – это противозаконный переворот. И все чиновники от мала до велика не вышли на работу, поскольку запасец деньжат и продовольствия у них уже был сформирован и они могли себе позволить не работать месяц-другой. Тотчас в Головотяпии перестали работать все учреждения – почта, телефон и телеграф, банки и казначейство, железная дорога и ямщики… Словом, всё застыло неподвижно.
А Копейкин, надев на себя лучшие одежды, отправился в Глуповский совет к Зойке Три Стакана во главе делегации из пяти самых старых и почтенных чиновников и от имени всех чиновников Головотяпии потребовал от РКНК покаяться, добровольно пойти в тюрьму, а из тюрьмы, напротив, выпустить членов Временного комитета. Когда все эти требования Копейкин сообщил Зойке Три Стакана, то у неё от изумления отвисла челюсть. При этом она очень напоминала почтовый ящик, в щель которого Копейкину рефлекторно очень хотелось засунуть пачку писем, и он даже стал оглядываться кругом в поисках оных. Но тут из щели этого почтового ящика раздалось:
– А ну-ка, Матрёшкин, всю эту шатию-братию – живо в тюрьму!
Матрёшкин так и сделал.
– А позвать-ка сюда судей! – разошлась Зойка Три Стакана. – Пусть они этих саботажников и судят по всей строгости.
Но судьи приходить отказались. «Мы, – говорят, – вашу власть не признаём и, пока вы не уйдёте, работать не будем».
Тогда Зойка Три Стакана созвала рабочее заседание РКНК, для того чтобы обсудить произошедшее.
Сначала среди комиссаров появилась некоторая паника, типа: «Что же мы, дурни, наделали?! Вот нам теперь влетит! А давайте захватим казну и разбежимся!» Но Зойка Три Стакана эту панику быстро пресекла:
– Значит, так. Большевики захватили власть всерьёз и надолго. То есть навсегда. Мы найдём чем ответить собутыльникам… Э, чёрт, оговорилась! Саботажникам! Так вот, мы принимаем Постановление о том, что судей теперь везде назначают местные советы из числа революционеров. Кого хотят, пусть того в судьи и назначают, главное, чтобы судьи писать и читать умели, а то неудобно как-то. Этим судьям надо повелеть наплевать на царские законы, а судить чтобы они взялись по революционной совести, а не по каким-то там старорежимным законам. И адвокатов старых – всех коту под хвост! Адвокатом теперь может быть любой желающий и умеющий говорить. А если он писать не умеет, пусть в протоколах ставит крестик. Хватит, доигрались! Народ теперь пришёл к власти! Правильно я говорю?
Народ в лице членов РКНК одобрительно зашумел.
– И следствие теперь пусть организовывают сами судьи, а для этого местные Советы им из самих себя выделяют помощников. Значит, с судьями покончили. А старых судей и адвокатов со следователями отправить на трудовые работы – пусть теперь дрова пилят и камни таскают туда-сюда.
– Этого, Зоя, мало. Ведь не только судьи, но и все другие чиновники не работают. Ну осудим мы судей – и что? Всё равно все учреждения закрыты. Даже телеграмму послать никому нельзя!
– А ты не перебивай раньше времени! Поперёк матки в пекло не лезь! Так вот, во все неработающие учреждения Советы отправляют своих комиссаров из большевиков (это обязательно!) с широкими полномочиями – вплоть до ареста и отправки саботажников под суд. А суд теперь в наших руках – будет судить по строгой революционной совести! Установить отныне такой порядок руководства всеми учреждениями: главным становится этот комиссар, а бывший руководитель организации работает при нём первым заместителем директора. А если этот бывший не выходит на работу, отказывается, видишь ли, то его место занимает один из его бывших заместителей. А отказника через суд отправляем на трудовые работы к судьям и адвокатам. А если и из заместителей никто не хочет работать, саботируют, то и их – под суд и на трудовые работы! А директором назначается один из руководителей любого отдела из числа сочувствующих. А если никто из руководителей отделов не является на работу, то всех их опять-таки отдать под суд и отправить на трудовые работы, а директором назначается любой из сотрудников учреждения, кто явился на работу. Пусть даже сторож! И тогда они вместе с комиссаром назначают на освобождённые от саботажников должности революционно настроенных пролетариев. И опубликуйте это всё в газетах. И, кстати, для помощи этим комиссарам нам нужно создать чрезвычайную комиссию по борьбе с саботажем. Сокращённо давайте назовём её ЧКБС. Комиссаром Чекабеэс предлагаю назначить…
Тут Зойка Три Стакана задумалась – все, кто ранее оказался у неё под рукой, уже были назначены комиссарами по разным направлениям.
– Кого бы назначить, а?
Все призадумались. Но тут нашёлся Председатель Совета Ситцев-Вражек, хоть и меньшевик:
– Я думаю, что пост комиссара Чекабеэс надо поручить Матрёшкину. А что? Он же у нас уже хорошо знаком с милицейской работой – у контриков ценности изымал и в тюрягу их водил. И вообще, давайте-ка совместим комиссариат по Чекабеэс с комиссариатом по реквизиции и милиции. Будет у нас «Чекабеэс и рекмил»! А что?
Всем идея понравилась, да и Матрёшкин тут же согласился – вылавливать саботирующих контриков он готов. Но название нового комиссариата не понравилось – уж очень сложно выговаривать. Договорились называть новый орган просто ЧК, а официальное название сохранить именно такое, какое предложил Ситцев-Вражек: «Чрезвычайная комиссия по борьбе с саботажем, реквизициям и милиции» (так в протоколе, я сам видел – СГС).
Поскольку дружбанов по голодному детству Матрёшкин уже привлёк к работе в комиссариате милиции и реквизиции, а новая объединённая структура требовала новых кадров, то Матрёшкин всех своих приятелей по голодной и что скрывать, иногда вороватой юности из простых милиционеров перевёл в начальники, а тем поручил самим подобрать себе достойные кадры. Такие кадры нашлись среди друзей друзей Матрёшкина. ЧК быстро наполнился проверенными и закалёнными в уличных драках и в бандитских разборках кадрами. Сплочённая очень организация получилась.
Поскольку в бюджете Головотяпии денег на новую структуру не нашлось, то РКНК принял специальное постановление о том, что ЧК оставляет себе для самофинансирования десять процентов от реквизируемого у контриков имущества.
Наступила полная гармония. Местные Советы, которые возглавляли деятели типа Зойки Три Стакана, но в основном мужского пола и масштабом помельче, назначали комиссаров, которых направляли на неработающие из-за саботажа учреждения. Там эти комиссары открывали в отделах кадров списки сотрудников и направляли головорезов Матрёшкина по адресам с требованием к саботажникам немедленно выйти на работу. Тех, кто отказывался, чекисты немедленно арестовывали, а имущество их национализировали. Часть имущества сдавалась в финотделы местных советов, а на десятую часть его чекисты кормились сами. Да кто ж считал реквизированное?
Арестованных за саботаж судили революционным судом пролетарские суды. Тут, правда, не обошлось без перегибов. В тех районных судах, где судьями была назначена революционная молодёжь из студентов, гимназистов и учителей, наказание было мягким – трудовые работы на лесоповале на месяц-другой без конфискации имущества. А в тех судах, куда революционное творчество масс привело судьями дезертиров из фронтовиков, приговоры были пострашнее. Что для дезертира, понюхавшего пороху, чужая жизнь? Ничто! А тем более жизнь буржуя, ведь всем революционным пролетариям из числа бывших крестьян известно, что судьи, адвокаты и служащие государственных учреждений – это буржуи! Поэтому в тех судах, где бывшие солдаты стали судьями, разбирательство и приговор были короткими: расстрелять через повешение! Только нечёткость формулировок спасла многих несчастных от смерти.
Меньшевики и эсеры стали обращаться в РКНК с ультиматумами, поэтому Зойка Три Стакана вынуждена была провести слёт судей, на котором все вместе приняли одинаковые правила игры. Расстреливать за саботаж через повешение не разрешалось даже в том случае, когда уж очень хотелось. Всех – пилить и валить лес, тем более что уже и зима была на носу.
