– Кто? Кто арестует временный комитет? – в раздражении стукнув кулаком по столу, воскликнула Зойка Три Стакана.
– Я! – раздался зычный бас, и в кабинет ввалился запыхавшийся и весь взмокший от быстрого бега матрос Камень. – Я их арестую!
Зойка Три Стакана, хотя и очень хотела съязвить что-нибудь по поводу оставленной невесты и юбки, за которую Камню следовало держаться, сдержала себя и сказала, глядя на собравшихся членов штаба:
– Ну что, товарищи, поручим это дело товарищу Камню? Есть возражения?
Возражений не было. Более того, поскольку это подсудное дело передавалось в распоряжение Камня, все вздохнули с облегчением и стали давать Камню разные советы, со словами: «а я бы на твоём месте поступил бы так».
Камень стал готовить штурмовую группу для захвата Временного комитета.
Как показывал печальный июльский опыт предыдущего неудачного захвата власти, главным было обезвредить швейцара, после чего ничто не мешало арестовать временных комитетчиков. Всё осложнялось ещё и тем, что накануне из деревни вернулся Ани-Анимикусов. Княгиня осталась в усадьбе. Князь поправил грязевыми ваннами своё здоровье и даже несколько мешков высушенной грязи привёз с собой и на ночь принимал грязи в своём городском дворце. Глуповцы по этому поводу шутили: «Наши князи – из грязи в князи и обратно!»
Штабом было проработано несколько вариантов штурма, и самым удачным признавался следующий вариант. В кустах в Александровском парке напротив двери в здание Временного комитета за кустом сирени расположится несколько групп революционных солдат и матросов. Ими будет руководить Камень. Ровно в полночь из ресторана «Аврора» вдоль Большой Дворянской улицы в сторону здания Временного комитета выйдет якобы подвыпившая группа молодых людей из числа переодетых милиционеров и, подойдя к дверям Комитета, откроет бутылку подогретого игристого вина. Звук открываемой пробки и послужит сигналом к штурму для группы, прячущейся в кустах, поскольку швейцар наверняка будет обескуражен шумом открываемой бутылки и потеряет бдительность.
Из рассекреченных материалов глуповских архивов известно, что в это же время заседал Временный комитет, который обсуждал положение в Глупове и не знал, что предпринять. Дело было в том, что на требование Хренского к командиру Загрязнушкинского полка о немедленном выдвижении полка по мосту через Грязнушку в Глупов он получил от командира полка отказ. Командир ссылался на то, что все солдаты и так уже ушли в город, поэтому выдвигать некого. Так что после многочасовых дебатов решили, что Хренский должен поехать в район Полоумного, где, по сведениям, ещё находились войска, верные Временному правительству, а значит, и Глуповскому временному комитету. Эти войска Хренский сам лично и приведёт в город. А комитет тем временем будет продолжать свою работу, как и прежде.
После совещания Хренский вышел из здания Комитета, на виду у всех проходивших мимо глуповцев сел в автомобиль Ани-Анимикусова и отправился на запад в сторону города Полоумнова.
Позднее советские историки в книжках по истории родного глуповского края писали, что он переоделся в женское платье и так бежал из Глупова. И хотя все глуповцы видели Хренского, уезжающего на автомобиле, они охотно подхватывали официальную версию и даже добавляли от себя уточняющие подробности в части цвета кружев на дамской шляпке, украшавшей голову Хренского. На такую версию изложения произошедшего учёных-историков наверняка натолкнули слова Зойки Три Стакана, когда она в деревне Отлив, собираясь на революцию, произнесла знаменитую фразу, затягивая ремень на своих штанах: «В бабском пусть теперь Хренский бегает!» Вот и побежал по страницам советской истории бедный Хренский в женской одежде.
В полночь в соответствии с тщательно разработанным планом, из ресторана «Аврора» вышла группа шумящей молодёжи из числа переодетых в приличные одежды милиционеров и, подойдя к дверям бывшего губернаторского дома, достала бутылку игристого вина.
Каждый из молодых революционеров имел богатый опыт открывания бутылей с самогоном. Кто-то из тех, что постарше, помнил, как ещё до войны отцы открывали казённую водку. Но, как выяснилось, никто из них никогда в жизни даже в глаза не видел игристого. Как её открыть, никто не знал.
Грозный швейцар здания Временного комитета смотрел на их усилия из-за тяжёлых штор за окном прихожей и усмехался. «Злобно усмехался», как отмечали в своих воспоминаниях участники штурма.
Кто-то из революционеров пытался подковырнуть пробку ножиком, кто-то зубами – ничего не получалось. Камень, прячась в кустах парка с группой захвата, ждал сигнал, а его всё не было. Дело революции оказалось в опасности.
Помощь пришла, откуда не ждали. Швейцар сам открыл дверь, вышел наружу и со словами «гляди сюды, молокососы!» отобрал у них бутыль, после чего легко и изящно откупорил бутылку игристого. Пробка с шумом выскочила из горлышка и со свистом отправилась по траектории, заданной ей швейцаром, – в сторону Дома Советов. На шум из кустов, как и договаривались, выскочила группа захвата во главе с Камнем и бросилась внутрь здания в открытую дверь так быстро, что швейцар и среагировать не успел. Поняв, что всё кончено, он снял с себя одежду швейцара и поплёлся домой, прихватив бутылку игристого. Больше о нём никто и ничего не слышал.
Князь Ани-Анимикусов с товарищами комитетчиками сидели за столом для совещаний и изволили пить чай, обсуждая, давать ли из казны деньги на ремонт грязнушкинского моста или же направить их на закупку торфа для нужд отопления присутственных мест Головотяпии. При этом, отвлекаясь от главной темы обсуждения, князь изволили всем присутствующим рассказывать о том, как проявляется подагра и как именно надо было прикладывать лечебные грязи для того, чтобы утихомирить боль. Особенно много князь уделял времени описанию запаха и цвета той грязи, которая действовала лучше всего и которую он привёз из деревни. Иногда, в поисках нужного прилагательного, князь щёлкал пальцами, обращая свой взор к потолку, и мучительно думал вслух: «Как это будет по-русски?» Он ведь лучше знал немецкий и французский языки, чем русский.
Как раз в тот момент, когда князь сообразил, как будет звучать по-русски слово «la merde», в комнату ворвались вооружённые матросы и солдаты во главе с Камнем, который громко крикнул:
– Которые здесь временные? Слазь!
Члены Временного комитета во главе с Ани-Анимикусовым послушно слезли со стульев и опустились на пол.
– Это я фигурально – слазь! Для истории, чтоб в книжках пропечатали…, поднимайтесь, граждане! Все вы арестованы, а правительство ваше низложено!
Все молча поднялись, только один Ани-Анимикусов, лёжа на полу, ответил:
– Да неужели?
В это время Глуповский Совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов принимал Декрет о переходе всей власти в руки Совета. Против этого были многие – меньшевики, кадеты и прочие, которые указывали, что надо прежде всего провести всеобщие выборы, а уже после этого выборный орган и может взять власть в свои руки. А ещё лучше дождаться созыва Учредительного собрания.
Когда Камень, возбуждённый и взъерошенный, вошёл в зал заседаний Глуповского Совета и зашептал что-то на ухо Кузькину, то очередной выступающий и весь зал притихли в ожидании важной новости.
– Разрешите? – для важности обратился Кузькин к Ситцеву-Вражеку, и тот согласно кивнул головой.
Тогда Кузькин медленно встал из-за стола, подошёл к трибуне, отодвинул в сторону застрявшего на ней оратора – кажется, меньшевика – и сообщил делегатам съезда:
– Товарищи! С важным сообщением к вам от имени фракции большевиков сейчас обратится известный революционер-пропойщик… ах, чёрт!.. известный революционер-подпольщик Зойка Три Стакана.
Зойка Три Стакана тут же появилась из-за кулис сцены, подошла к трибуне и громко, отчётливо, но почему-то картавя, крикнула в зал:
– Товарищи! Временного комитета больше нет – он низложен! Вся власть в Головотяпии перешла к нашему Совету. Большая Глуповская социалистическая революция, о которой так много гутарили большевики, свершилась!
