Я прикрыл глаза, скрываясь от этого бренного мира. Из уголка вытекла прохлада. Мне было больно за Эцэля. И за остальное.

Было больно снаружи.

Было больно внутри.

Потому что я вспомнил всё.

И про себя молился, чтобы с Аной все было хорошо.

Я смотрелся в маленькое зеркальце, которое выпросил у медсестры, и был в печали. Под глазами фиолетово-багровые круги. Воспаленные ссадины, как не нужные трофеи. А волосы хуже метелки.

Когда Эцэля выписали, я остался один, и это было жутко.

Я остался один на один со своими пессимистическими мыслями, страхами и ужасом от того во что превратилось мое лицо. Ванька забегал пару раз. Утирая рукавом сопли, трезвонил что суматоха с Кругом не улеглась, зато нашли убийцу Марфушеньки. Сам Могол навещал меня. Как всегда собранный и серьезный, он выслушал меня об Эцэле и Акке, но сам не ответил мне на волнующие вопросы. Это было обидно. И порождало еще больше тяжелых мыслей в голове. Я не хотел сдавать дверга, но дело могло принять неприятные обороты для многих. Мне пришлось рассказать. И от этого было еще хуже.

Тело уже не так болело. Кости были целые. Уж не знаю, что за маги в этой несерьезной академии, но они подлатали меня на славу. Я честно говоря, не думал, что мои ранения возможно было излечить. Вот Дик погиб. Только это и удалось выудить у господина Могола. Это и то, что остальные живы. Так почему же, Ана сейчас не в палате со мной? Ей досталось не меньше, чем мне. Да и вообще, я хочу ее увидеть!

Я мучился от осознания того, что мой новообретенный товарищ погиб. Дик был не самой хорошей нечестью. Он жил боями и кровью. Но все же его смерть меня потрясла. Слишком много горя для одной академии. Слишком много магии. И слишком много сил она у меня забрала.

Так не честно!

Но жизнь вообще штука странная. Когда не ждешь ничего хорошего, она дает поистине чудо. А когда молишь ее о благе не для себя, для других, она наносит удар тебе и все тем кто повинен и нет. Так какой смысл быть богами, если жизнью мы не руководим. Мы равны. Со всеми.

Я грезил о горячей ванне, когда в палату влетела Ана. И вид у нее был

Чудесный!

Свежее личико, разваливающийся пучок бордовых волос на голове и улыбка от уха до уха. Она смотрела на меня. И чуть не запрыгнула на кровать, крепко прижимая мою раненую голову к себе. Это было

Приятно.

Но чертовски больно.

Я застонал. Ана тут же отпрянула, виновато глядя на меня искрящимися глазами. Она была такой милой. Такой красивой. Сияла, как солнце за окном, глядя на меня. Вот только то солнце меня бесило, а от этого разливалось тепло в груди.

— Прости, Георг, пожалуйста, прости! Я так обрадовалась нашей встречи, что не удержалась.

— Я всегда знал, что когда я рядом ты не можешь держать руки при себе. Шалунья. — Улыбка сама собой растянула мои губы. А и сам, как и девушка ничего не мог с собой поделать.

— Твои шуточки говорят о том, что ты идешь на поправку. Я очень рада, Георг, очень!

— Правда?

У девушки заалели щеки. Она смущено отпустила глаза. Мне захотелось обнять ее, прижаться к ней губами и уронить ее рядом. Но любовник из меня сейчас так себе. Да и хотелось мне не плотского тепла, а душевного. И глядя на этого милого смущенного нибелунга, я был счастлив.

— Мне не удалось пораньше проведать тебя. — Девушка посмотрела на меня и ее улыбка увяла, словно воспоминания приносили ей боль, — Когда Могол принес нас в академию, ты еле дышал. Я не выпускала тебя из рук, но как только мы прилетели, тебя забрали у меня и не разрешали заходить к тебе. Я ругалась, готова была выбить дверь.

Я улыбнулся, представляя это забавное зрелище. Вполне нормальная реакция в характере Аны.

— Только потом Могол мне все объяснил. Мне пришлось осваивать новую способность — терпение.

Я засмеялся.

— Теперь это будет твоей суперспособностью!

Ана улыбнулась и ее глаза вновь засияли. И тут я вспомнил.

— Отвернись, Ана. Я не красивый!

Девушка засмеялась, радуясь, что я начал шутить. А я ведь не шутил.

— Ты всегда красивый, Георг, — Ана охватила мое лицо ладонями, повернула к себе. Поцеловала. Но я застонал от боли.

— Прости меня, прости, пожалуйста. Просто ты такой красивый, что я не могла удержаться.

— Смейся, смейся над несчастным гоблином!

— Над любимым гоблином!

Я растянулся в счастливой улыбке. Смотрю на неё, и хочет рыдать от счастья, а внутри будто миллион одуванчиков несут меня в небеса к звездам. Это любовь, Георг? Видимо сказал я вслух, потому что Ана смущённо улыбнулся.

— Это любовь, мой милый гоблин.

— Поцелуй меня.

Она наклонилась, и я уже был в приятном предчувствии, как моя голова адски заболела. Ана сразу отпрянула.

— Что случилось, Георг? Где болит?

Я повернул голову, зная что означает такая боль. Ткнул пальцем в сторону.

— У него твой круг, — промямли я.

Ана в недоумении уставилась на Архипа, что пришёл со шваброй и ведром, видимо дежурить.

Ана повернулась ко мне с кучей вопросов во взгляда.

— Это он, верь мне!

И она поверила. Вытянула руку, что-то прошептала, и нечто округлое под рубашкой полевика потянулось на встречу девушки. А вместе с ним и весь парень. Архип в панике махал руками, сопротивляться, но магия Аны упорно тянула его. Я вновь умирал, только теперь от головной боли, но терпел. Хотел увидеть этот злосчастный Круг воочию. Когда Архип был возле Ана, вытащила золотой круг из-за пазухи парня, тот возмущался, но со страхом смотрел на девушку. Я не успех рассмотреть артефакт, головная боль была не выносимой, зрение затуманилось от такой близости драгоценности.

— Кто ты? — прошептал я Ане. Потому что артефакт слушался ее, потому что она так просто манипулировал им.

Та повернулась ко мне, держа в руках ослепительную вещь.

— Я богиня, Георг. Высшая богиня.

Она склонилась надо мной. Её красивые озабоченные глаза последнее, что я видел, пока не провалился в сознание от боли.

Я сидел в актовом зале.

Медики меня выписали, но с предписанием. Я принял долгий горячий душ и выглядел если не также хорошо как раньше, то вполне неплохо. Все такой же красавчик-блондин с невероятно зелеными глазами.

В огромном зале нас было немного. Ванька очень сильно мечтал попасть на это закрытое мероприятие.

— Гошан! — чуть ли не с мольбой смотрел на меня. И меня по-прежнему волновало то, как он меня называл. — Почему Эцэлю можно, а мне нет? Мы же с тобой друзья! Еще больше, чем с Эцэлем, так ведь?

— Так, Ваня, так! Нууу… мне пора идти!

С трудом отцепив от себя руки домового, с силой вцепившиеся мне в рукава, я наконец вышел из комнаты.

В зал действительно впустили Эцэля. Но он был не такой радостный, каким представлял его Ванька. Он присутствовал здесь как свидетель. И возможно, как виновный. Но это будет решать Полог по завершению этого секретного собрания. Эцэль сидел от меня вдалеке и смотрел под ноги. Мне хотелось с ним поговорить, но все же я не решился подойди. Возможно, позже. Я тяжело сглотнул ком в горле. Посмотрел вперед.

Ректор выглядел пристыженным и нервно перебирал длинный рукав своей мантии. Рядом с ним стола Еля. И вроде как ее ни в чем не обвиняли, в отличии от Виды, что понуро сидела на стуле. Берегиня не была прикована, выглядела уставшей. Ее длинные темные волосы были убраны за спину, открывая вид на впавшие глаза. Она смотрела в пустоту и не реагировала на рядом стоящих монстров с головами зверей. Вся делегация Полога была в полном составе. Могол разговаривал с дрожащим парнем, который выглядел так, что готов раствориться в воздухе от страха. Архип стоял за кафедрой белый словно стенка, он отвечал на допрос главы Полога.

— Я просто хотел, чтобы поля в моих угодьях благоухали, — напряжение в парне достигло придела, и он разрыдался, — мне не удавалась овладеть магией воды, а засуха с каждым сезоном становилась все засушливее. Что мне оставалось делать? Если я правлю экзамен, не быть мне лицензированным полевиком. Отец возлагает на меня большие надежды! Меня жду с надеждой дома!