— От сволочи! — громко возмущался Михась. — Обчистили усе и опоганили!

— Видно, зря приходили, — тоже раздосадованно вздохнул Боярчук. — Наелись!

— Хло-опцы! — раздался вдруг из-под камней протяжный зов. — По-о-могите!

— Шо це за чертовщина! — схватился Михась за автомат. — А ну, балакай, курва, кто ты такой, а то гранату пульнем!

— Свой я, свой! — хрипло запричитал голос. — Я — Сирко! Сирко я!

— Адъютант Сидора? — Борис нагнулся над входом. — Ты один?

— Один. Ноги у меня перебиты. Помогите, хлопцы!

— Придется разбирать завал, — сказал Борис и послал Михася поискать в сараях лопату.

Сам вернулся в дом, где на полу заприметил погнутый шкворень, которым солдаты, наверное, взламывали половицы. Потом вдвоем они принялись долбить камни и выгребать из траншеи землю. Работали без отдыха минут тридцать пять — сорок. Наконец, вывернув пару больших камней, они протолкнули остальные вовнутрь, и в завале образовался небольшой лаз.

Зажгли связанный из соломы жгут, и Боярчук первым полез в погреб. Сирко полулежал на окровавленном тюфяке, кое-как брошенном в отсеке, где когда-то хранилась картошка. Вид его был жалок и ужасен. Лицо осунулось, в глазах болезненный лихорадочный блеск, губы опухли и потрескались — явный признак горячки. Перебитые ниже колен ноги неумело замотаны бурыми от крови тряпками.

— Ради бога, хлопцы, воды дайте, помираю! — попросил он, и по впалым щекам его покатились крупные слезы.

Борис опустился на колени, протянул раненому свою фляжку. Но руки Сирко тряслись, и не было сил дотянуться до желанной влаги. Боярчук сам напоил адъютанта. Михась тем временем старательно обшаривал лари и бочки в подвале.

— Как же ты оказался здесь? — спросил Борис у закрывшего было глаза Сирко.

— Длинная история, — с трудом ответил тот.

— Тебе все равно придется рассказать ее. И может быть, лучше здесь.

— Я понимаю, — вздохнул Сирко.

— Кривой Зосим тебя в дезертиры записал, — стряхивая с усов квашеную капусту, прочавкал Михась. — Труба дело.

— Кривой Зосим?

— Он после Прыща безпеку возглавил. Зачнет теперь перед Сидором свое усердие казать.

— А где Прыщ? — с ужасом спросил Сирко.

— Ты поменьше спрашивай, — сказал Борис. — Рассказывай о себе.

— Капелюх меня здесь бросил, — после долгого молчания тихо проговорил бывший адъютант главаря.

— О! — вскрикнул Михась. — Ейшо один покойник пробудился!

— Когда и как ты встретился с Капелюхом? — настойчиво спросил Боярчук.

— Мы сговорились ждать друг друга на хуторе Семеновском, что стоит на дороге между Глинском и Копытлово.

— В день, когда совершалось нападение на село?

— Да.

— Не тяни кошку за хвост, — догрызая второй огурец, рассердился Михась. — Вместе бежать задумали?

— Капелюх обещал показать, где сотник золото сховал. Взять его и уйти за кордон.

— Шо-шо?! — Михась подскочил к раненому. — Ты казав — золото?

— Погоди, — отстранил его Борис. — Пусть расскажет подробнее.

Сирко собирался с духом.

— Ну же! — торопил его Михась.

— Капелюх давно говорил мне, что Сидор обманывает нас и большую часть добычи прячет с Грозой в тайниках. В одном таком потаенном месте хранилось золото, которое Сидор награбил еще при немцах. Много золота. На всех бы хватило.

— Вот бы и позвали с собой всех, — хмыкнул Михась.

— Сундучок мы откопали той же ночью, в пещерах на глиняном карьере. Хорошую глину там еще при поляках выбрали, так что опасаться Сидору некого было. Брошенное место. И все бы хорошо было, кабы мы на патруль не напоролись где-то недалеко от Здолбицы. Я, стоя, погонял лошадей. Капелюх в телеге лежал, отстреливался. Вот очередью из дегтяря меня и срезало. От погони мы ушли, добрались сюда, к леснику. Капелюх затащил меня в подвал, отобрал оружие. Я просил не бросать меня, а он вышел и гранатой взорвал ход.

— Но с вами был еще Петр Ходанич? — спросил Борис.

— Пришлось оставить его в Глинске, — неохотно отозвался Сирко.

— То есть?

— Мне показалось, что он заподозрил меня.

— И ты убил его?

— Ударил по голове. Жив ли, нет ли — не знаю.

Борис с трудом удержал себя, чтобы не пристрелить бандита. Но по-иному думал Михась. Дождавшись, пока Борис уйдет делать носилки, он хладнокровно полоснул по Сирко короткой автоматной очередью. Бывший адъютант главаря дернулся и затих теперь уже навсегда.

— Зачем? — неприязненно спросил Борис высунувшегося из подземелья Михася.

— У него гангрена началась, — невинно глядя в сторону, проговорил бандеровец. — На кой ляд нам мертвяка тащить. Подай лучше ведро с колодца, огирков наложу.

Когда они уходили с подворья лесника с ведром, полным квашеной капусты и моченых огурцов, Михась заискивающе спросил:

— Кудлатому станем докладать?

— А ты сам-то как мыслишь?

— Ежели Сидор узнает, что мы наслышаны о его золоте, то нам… — Михась выразительно изобразил пальцами удавку.

— В таком случае, я никого здесь не видел и ничего не знаю.

— А ты, оказывается, неплохой малый, — довольный, хохотнул бандеровец. — И представь, я тоже никого не видел и ничего не знаю.

«Это мы еще проверим», — подумал Борис, а вслух сказал:

— Жаль, что ларчик уплыл. Пригодился бы на черный день.

Михась согласно кивнул.

— Завтра, когда почтовый брать будем, — понизив голос, проговорил Боярчук, — не лови ворон. Шепни своим хлопцам, что в вагоне могут быть слитки.

Глаза бандеровца загорелись потайной мыслью. Он услужливо перехватил у Бориса ведро и так и нес его один до самого урочища.

В схроне у Сидора собрались командиры боевок Грицко, Кудлатый, чудом уцелевший на переправе Гарбуз, новый начальник службы безопасности Кривой Зосим и Боярчук. Настроение у всех было подавленное. Вести, одна горше другой, чередой тянулись в банду. Сжималось кольцо окружения, в бой вступили регулярные части Советской Армии, авиация. Боевке Гарбуза не удалось уйти на новую базу. Назад вернулись только четверо. Шестнадцать бандеровцев потонули в реке под бомбами и пулеметным огнем.

Но самым тревожным было исчезновение сотника.

Кривой Зосим уже получил сведения о коротком бое в Глинске. Но ни среди убитых, ни среди пленных Сидора не было. Прошли и все сроки, когда можно было ждать его возвращения.

— Не иголка, отыщете, — резонно высказал свое мнение Кудлатый. — Отлеживается где-нибудь после ранения. Иного я просто не мыслю.

— Все наши люди по хуторам и селам предупреждены, — сказал Кривой Зосим. — Но днем сейчас к ним ходить опасно. Значит, полные сведения получим только завтра ночью.

— А как же поезд? — встревоженно спросил Борис.

Он уже доложил подробности переговоров в городе.

— Какой к черту теперь поезд? — цыкнул на него Грицко. — Надо выручать сотника!

— Но такой возможности у нас больше может не быть, — настаивал Боярчук. — Следующий почтовый через месяц. Доживем ли мы до него?

— Если не доживем, то и этот нам ни к чему, — злился Грицко.

— Но нападение на поезд планировал сам Сидор, — неожиданно вступился за Бориса Кудлатый. — Что, если сотник появится здесь не сегодня завтра? Он с нас семь шкур спустит за упорхнувшие из-под носа денежки!

— До тридцать второго километра нам днем не добраться, — продолжал упорствовать Грицко.

— Выступать надо сразу после полуночи, — предложил Борис. — И потом, на железной дороге нас никто не ждет. Краснопогонники уверены, что загнали нас в норы.

— Думаешь, они не услышат нашей пальбы? Позволят безнаказанно вернуться на постой?

— А зачем нам возвращаться сюда? — выложил Борис свой последний козырь.

Все напряглись в удивленном ожидании.

— Нужно предупредить боевкарей, чтобы не вздумали стрелять по паровозу. Состав остановится под парами. — Борис чувствовал, что заинтересовал бандеровцев. — Перещелкаем охрану и садимся по вагонам. Пять-десять минут — этого достаточно, чтобы состав покатил дальше. На разъезде машинист сбросит стрелочнику записку, что на тридцать втором километре подвергся обстрелу, но проскочил. Попросит организовать зеленую улицу. Пока чекисты разберутся, что к чему, мы проедем добрую сотню километров.