Ременные петли даже не скрипнули, когда бандеровцы прокрались в хату. В горнице за полотняной занавеской слышался приглушенный, прерывистый шепот. Керосиновая лампа на столе нещадно коптила. Офицерская гимнастерка и портупея с пистолетом лежали рядом на лавке. Не опасаясь, бандиты зашли в комнату. Сидор со злостью рванул занавеску. Да, видно, хороший здесь когда-то был хозяин. Занавеска оторвалась вместе с багеткой. Тяжелый самодельный резной брус хрястнул по голове шепелявого, обмякшая ткань накрыла сотника. Поток воздуха задул огонь в лампе.
Это произошло так неожиданно, вопреки логике, что все дальнейшее стало походить на сплошной кошмар. Сидор закричал, пытаясь высвободиться из-под занавески. Но, дернувшись, повалил себе в ноги шепелявого, который, падая, нажал на спусковой крючок автомата. Стрельба словно пробудила тех, кто лежал в постели. Белая тень метнулась на безоружного парня со шрамом на щеке, и в то же мгновение душераздирающий женский крик наполнил горницу. Затрясся, заплясал автомат в руках сухощавого неврастеника. Полетели брызги оконных стекол, потек со стола на пол керосин и вдруг вспыхнул от горячей лампы, побежало пламя во все концы хаты.
Что было сил, рванул Сидор материю, отшвырнул мертвое тело. Клубок тел в луже крови копошился под лавкой. Женщина с обезумевшими глазами застыла в углу за кроватью. Распахнутая дверь на улицу, еще какие-то детали, выхваченные рваными отблесками пожарища, мелькнули перед взором сотника. Ужас перед возможностью быть застигнутым здесь, на месте преступления, погнал его прочь. Но инстинкт матерого зверя сработал и на сей раз. Сидор не побежал вслед за сухощеким во двор, а через окно кухни выпрыгнул в сад, повалился, зацепившись за колышек, в малинник и на карачках полез в заросли. Он уже собирался перебежать за кучу сухого хвороста, что высилась в конце огородных грядок, когда из-за угла горевшей хаты выскочил с безумными глазами все тот же сухощекий бандеровец и тоже кинулся к малиннику. Сидор присел. И вовремя — двое солдат перекрестным огнем накрыли извивающуюся фигуру бандита. Пули веером прошли по кустам. Словно тяжелая кувалда ударила сотника в бедро, и он потерял создание.
* * *
Григорий Семенович Боярчук только протянул руку к входной двери под написанным мелом номером восемь, как вдруг та растворилась сама. От неожиданности старик замялся на пороге, и тогда невидимая сильная рука втащила его в комнату, и он услышал, как хлопнула за спиной щеколда. В ту же секунду перед ним появился Борис в полувоенной поношенной одежде, осунувшийся, с воспалившимися, но такими родными глазами.
— Вот и свиделись, сынка! — одними губами проговорил Григорий Семенович и почувствовал, как ноги становятся ватными.
— Здравствуй, батя! — сдержанно поздоровался сын и поддержал покачнувшегося отца.
В спину Григорию Семеновичу грубо сунули стул с шатающейся спинкой, и простуженный голос недовольно пробурчал:
— Не больно-то кохайтесь. У нас нет времени.
У старшего Боярчука не хватило сил обернуться. Он не сводил глаз с родного дитя. Надежда, радость, боль и отчаяние смешались разом в его взгляде. Старик усиленно старался держать себя спокойно, но челюсти его дрожали, и он то и дело тер ладонью подбородок.
Борис в упор смотрел на него и никак не мог произнести первое слово. Удушливый, колючий комок стоял поперек горла.
— Как мама? — наконец выговорил он.
— Ждет, очень ждет тебя, сынку, — закашлялся от волнения Григорий Семенович.
Сын ласково прикрыл своей ладонью подрагивающую на столе руку старика.
— Ты прости, отец, но у нас действительно очень мало времени. Нам сказали, что ты уже в курсе всех событий и согласился помочь.
Григорий Семенович закивал головой, боясь оторвать взгляд от сына.
— Ты по-прежнему работаешь в депо?
— Да, только теперь на маневровом. В рейс уже не выхожу. Силы не те.
— Расписание движения поездов через станцию тебе известно?
— Ну-а як же!
— Меня интересует почтовый поезд с банковским вагоном.
— Этот ходит вне расписания, — снизил голос отец.
— А как вы узнаете, что он должен пройти?
— Обычно утром, при заступлении на смену, диспетчер предупреждает.
— А когда узнает диспетчер? От кого? Как?
Старик махнул рукой:
— Как, как? Да он каждый третий четверг, почитай, прибывает.
— А сегодня? — встрепенулся Борис.
— Сегодня понедельник, — пробасили из угла.
Григорий Семенович обернулся. Лохматый, бородатый мужик сверлил его недобрым взглядом.
— У нас в запасе всего два дня? — неизвестно кого спросил Борис.
— Так, это… — почувствовал себя виноватым старик.
— Подожди, батя, — перебил его Борис. — Бригада меняется на паровозе у вас на станции?
— Нет, мы даем свой паровоз, чтобы не терять время на заправку. А их назад возвращается с товарняком.
— А бригада, бригада — ваша?
— Ну, раз паровоз наш, значит, и люди наши, — обиделся старик.
— Не дело ноздри раздувать — опять пробурчали из угла. — Говори, чего спрашивают.
— Помолчи, Кудлатый, — нетерпеливо одернул его Борис. И снова обратился к отцу. — Можешь ли ты в четверг попасть на этот почтовый паровоз?
Старик задумался.
— Не знаю. Нужна веская причина.
— Но хоть возможно? — в отчаянии спросил Борис.
— Я попробую. А как я дам знать?
— На встречу рассчитывать не приходится. Сделаем проще: прикрепишь на паровоз красный лоскут.
— А если не попаду в бригаду?
— Прикрепишь белый.
— Зачем это надо? — удивился Кудлатый.
Недоумевал и Григорий Семенович. Борис нахмурился, оглядел обоих и не спеша пояснил:
— Если на поезде будет красный лоскут, значит, состав остановится на тридцать втором километре. Соображаете?.. На тридцать втором! Там с одной стороны болото, с другой — глубокий лог. Лес почти к рельсам подступает. Охрана и пикнуть не успеет, как мы ее перещелкаем.
Борис походил по комнате и закончил свой план:
— Но если на поезде будет висеть белая тряпка, придется взорвать рельсы.
— Сделать завал, и тряпок никаких не надо, — буркнул Кудлатый.
— А как мы узнаем, что поезд почтовый? — медленно, с угрозой в голосе спросил Боярчук-младший.
Бандеровец только покрякал в ответ.
— Еще один немаловажный вопрос, — снова заговорил Борис. — Какая охрана в эшелоне?
— Наверняка сказать трудно, — пожал плечами Григорий Семенович, — но следом за паровозом всегда цепляют теплушку с солдатами. Человек двадцать.
— Пулеметы видел?
— На платформе перед железным вагоном стоят два. Это точно. А сколько всего — не знаю.
Борис почесал в затылке. Словно раздумывая, проговорил:
— Простым налетом тут не обойдемся. Придется выводить весь отряд. Возьмем эшелон в клещи. Платформу забросаем гранатами.
— Боюсь я за тебя, Бориска! — вздохнул Григорий Семенович. — Пропадет твоя голова.
— Уже пропала, — невесело засмеялся сын. — Так хоть напоследок отгулять всласть. А, Кудлатый?
— Днем раньше, днем позже, — Кудлатый отодвинул занавеску на окне. — Сматываться пора.
Борис попрощался с отцом. Григорий Семенович вытер непрошеную слезу, покрепче нахлобучил на лоб свою железнодорожную фуражку и без слов вышел.
— Доживал бы себе на печи, — вдруг высказался Кудлатый. — Так нет, одной рукой крестит, второй в ад толкает. Ох, и паскуден есть человек на земле.
— Постригись в монахи, — наигранно хмыкнул Боярчук. — Только ныне и слуги господни не чураются носить под рясой автомат.
— Пропади все пропадом! — Кудлатый выматерился. — Собирай манатки.
— Нужно дождаться Степаниду. У нее есть вести для Сидора.
Кудлатый порыскал в заставленном посудой буфете, подергал запертые ящики комода.
Сволочи, хоть бы самогона оставили. Заперли в четырех стенах.
— Поищи на кухне, — посоветовал Борис. — Хозяйка-то вроде в торговле работает.
«Главное сделано, — думал он. — Через два дня Сидор выведет банду на тридцать второй километр. Но как узнает об этом Ченцов? Есть ли у меня надежда, что отец передаст наш разговор чекистам? Ведь его могли запугать бандеровцы. Поставить на карту мою жизнь. И он согласился помогать им… Нет, разве ты не знаешь своего отца? Он бы скорее отрекся от сына, принял смерть, чем позор… Еще одна деталь говорит в мою пользу — устройство этой встречи. Если бы отец согласился помогать бандитам, они бы и без меня могли узнать все про почтовый. Но с другой стороны, когда я сказал ему, что он в курсе событий, отец согласился. Так кто же его проинформировал: Сидор или Ченцов?»