Николай, задумавшись, побарабанил по столу.
– Вот эту… бумажку ей передай. – Матвей крутил в руках свернутый треугольником листок.
– Хорошо, давай. Я съезжу. – Николай уже взялся за листок, но Матвей вдруг махнул с досадой.
– Нет, бог с ним, с письмом. Тебе ж нельзя выказывать, где я есть. Ты уж просто узнай: как там она, как дом. И все.
– Ладно, все узнаю.
Матвей вышел следом за Николаем. Стоя на крыльце, глядя на уходящего в темноту Николая, негромко окликнул:
– Коль!
– А?
– Ты мне дела какие-нибудь дай? Если чего надо по дому – ты скажи.
– Да ничего не надо. Отдыхай. – И хлопнул калиткой.
Матвей постоял, слушая, как где-то вдалеке прогудела машина, как в хлеву у соседей в ответ на звякнувшую дужку подойника нетерпеливо замычала корова. Вздохнул и пошел в дом.
Наталья уже встала, затопила печку.
– Доброе утро, дядь Матвей.
– Здравствуй, Наташ.
– Завтракать давайте.
– Да… я уж с Николаем позавтракал. – Он стоял у двери, мял в руке письмо.
– Как там тетя Варя – ничего?
– Ничего. – Матвей похрустел щетиной на щеке. – Все вроде по-старому.
– Были ваши-то? – Наталья поставила на плиту сковородку. Матвей отошел от двери, сел на табуретку рядом.
– Наши? Да… А вообще-то, давно уж чего-то не было, как капусту резать приезжали.
– О-о! Вы уже капусту порезали?
– Да. Недели с три. В этом году, видишь, рано захолодало.
Пока Наталья выходила дать поросятам, на плите шкворчала яичница. Вернувшись, сняла сковородку, поставила на стол.
– Садись, дядь Матвей.
– Но он торопливо ответил, отвернулся даже.
– Нет-нет, я уже… Ты завтракай, а на меня не гляди.
– Наталья вышла из-за занавески одетая, погляделась в зеркало, поправила волосы.
– Дядь Матвей, у вас какие-то дела здесь?
– Да я… По пенсии вот надо…
– Пенсия? Так у меня в собесе знакомая работает. Я с ней поговорю.
– Нет, нет, не надо! Я лучше потом сам схожу, мне в магазин еще надо, пару ведер купить или бачок для воды.
– А… ну смотрите, если что нужно.
Когда за Натальей закрылась дверь, Матвей, поморщившись, выругался:
– Вот твою мать-то… Как вор… на чужих санях кататься-то…
И, глядя в окно на уходившую Наталью, длинно выдохнул:
– Э-э-эх…
Рабочий день подходил к концу. Николай оформил в конторе путевки, вышел во двор. У его машины стояла Наталья.
– Ты что?
– Коль, чего там у дяди Матвея с тетей Варей?
– Да ничего. Спроси у него сама, если интересно.
– Ничего он мне не скажет, только, я вижу, у них что-то не то. Поругались?
– Ну поругались.
– И он ушел. Да?
– Николай хмыкнул, взялся протирать лобовое стекло. Наталья остановила его, глядя в глаза, сказала:
– Коль, давай съездим к ней. Узнаем, что там у них было. Вижу ведь, мучится он.
Николай прислонился к двери.
– Я и так уже еду.
– Что, он сам попросил?
– Сам.
Наталья обошла кабину, открыла дверь, села в машину.
– Ты куда собралась?
– Я с тобой.
В доме Матвея Чеботарева на тумбочке, на телевизоре, на шкафу, под тюлевыми накидками стояли гармони.
Варвара сидела у стола и, прикрывая рот краем платка, разговаривала с Натальей. Наталья больше слушала. Николай стоял на крыльце.
– Он позавчора наране дверью хлопнул, аж часы устали, да ушел. «Уела мене» – тольки и сказал. А чем я его уела-то, и ума не приложу?
– Да бог с ней, с сорой-то. Вы ж как-то сходились?
Варвара, мечтательно улыбнувшись, достала из шкафа целлофановый пакет, вынула оттуда пачку фотографий, отложив две-три, нашла одну, на которой была снята девушка с добрым, красивым лицом, с головой не манерно, но очень просто и естественно склонившейся.
– Мамочки! – тихо охнула Наталья. – Кто ж это? – Глаза ее широко и выжидательно глядели на Варвару. – Артистка, что ли?
Варвара, сдвинув платок, провела по волосам рукой и, склонив, как на фотографии, голову, вздохнула:
– Артистка…
– Батюшки! – догадалась Наталья и закрыла рукой рот; словно боясь сглазить, спросила: – Теть Варя, ты, что ли?
Та, только чуть улыбаясь, качала головой.
– Боже-ж ты мой, да как же… вот ведь… – Наталья оживилась, глаза ее загорелись, она даже подвинулась ближе. – А вы, теть Варь, о чем с ним говорили?
– Да об чем говорили-то… – Смотрела на фотографию: – Он росточком пониже был, идеть с гармоней, а я гляжу, какая сторона дороги по косогору пониже, по той и иду. Или если дорога ровная, я вот так… – Варвара чуть присела. – Чуть подберусь, чтоб он повыше казался, ему чтоб перед людями неловко не было, – и идем с ним усю дорогу.
Варвара вдруг опять заплакала, трясясь всем телом:
– Ой, да иде ж он есть-то, да куда ж его ножки-то завели, ой, да не упал ли где по дорожке, не лежит ли на земелюшке холодной…
Наталья тронула ее за плечо.
– Теть Варь, да что ж ты так-то?
Но Варвара, словно не слышала, убивалась:
– Да зачем же ты ушел-то, Матвеюшка, соколик мой… Да что ж ты мне слова-то доброго на прощанье не сказал. Ой, да откликнись-отзовись, друг ты мой сердешный. Ой, да подай мне хоть вестушку малую. Ой, да кричит-орет благим матом наша скотинушка, ой, да телевизир-то уключить я не умею…
Николай, обеспокоенный печальными звуками, вошел в избу, глянул на Наталью и окликнул тетку с порога:
– Теть Варь! Ты чего это? Да чего ты по нем, как по покойнику, голосишь?
Он перебил Варварин плач, и она подозрительно спросила:
– А ты что: ай знаешь что про Матвея?
Николай замялся, и Варвара все поняла.
– Да где он есть-то? Чего молчишь-то?
Николай скрипнул с досады зубами. Варвара обернулась к Наталье:
– Да чего ж вы молчите-то? А? Приехали и молчите. Ведь знаете что-то?
Гости молчали, как партизаны. Тогда Варвара всхлипнула, припала к Наталье:
– Наташенька, милая, знаешь что – скажи! Ну чего ж ты все молчи-и-ишь-то?
У Натальи сердце разрывалось:
– Да не убивайтесь, теть Варя! Все у него хорошо.
Варвара, глянув на Наталью, твердо сросила:
– Где он есть? – И, чуть скривив губы: – Живой?
Видя, что у нее слезы были наготове, Наталья не выдержала, предупредила их:
– Да живой, живой он! Не волнуйся, теть Варя! У нас он живет.
Слезы у Варвары сразу высохли:
– И давно он у вас?
– Вчера пришел, вечером.
Николай, матерясь одними губами, только хлопнул по коленке и пошел опять курить на улицу. В дверях быстро глянул на Наталью, постучал сначала пальцем по виску, а потом прижал его к губам. Варвара обмякла, взяла Наталью за руки, умоляюще глядя ей в глаза, спросила:
– Наташенька, как он там? И где ж он был-то этих две ночи с его радикулитом? Не у ней ли?
Николай, все еще стоя у порога, плюнул за него и почти закричал:
– Да нету у него, теть Варь, никого! Он же мне сам сказал! Вот ведь понапридумывают! Не разгребешь потом! Чего ж нам, шкуру, что ли, с себя снимать, чтоб вы, бабы, поверили?
Наталья обернулась к Николаю:
– Коль, подожди. – На что Николай только махнул рукой и вышел. – Да не волнуйся, теть Варя. Он сказал, что ночевал в стогу, чуть подмерз, но у нас тепло, он в Вовкиной комнате спит.
Варвара совсем успокоилась, обернулась к иконе, спокойно перекрестилась:
– Слава тебе, Господи, живой-здоровый…
Наталья, словно чувствуя за собой вину, заторопилась:
– Да все у него в порядке, теть Варь, он сам-то переживает очень, только, видно, гордость у него…
– Ой-ей-ей! – протянула Варвара. – Вот уж этого у него на семерых.
Она обняла Наталью:
– Я, может, за это его и полюбила. – Вздохнув, она усмехнулась. – Ой, да чего там гармошка! Я бы его и без гармони увидала. Глянь, какие глазищи у него, хоть и ростом не удался.
Наталья засмеялась, обняла Варвару, приговаривала:
– Вот и слава богу, и слава тебе, Господи… И чего вы тут, как дети малые, все делите?
– А у вас с Колькой чего, никогда до тарелок дело не доходило?